Лобби, которое играет...

[katerina-0906]

Казалось бы, все просто. Деньги тоже товар, необходимый для развития экономики. Банк – это магазин, который торгует деньгами. В действительности, банковская и финансовая индустрия подчинила себе все другие отрасли жизни. С 1980-х годов делание денег стало главным. Производство товаров и сервисов рассматривается в современной американской экономической модели, как побочный продукт делания денег. Такое впечатление, что США – это не государство, имеющее финансовую индустрию, а финансовая индустрия, которая имеет свое государство. Как это работает? Благодаря финансовому лобби в Конгрессе.

«Невозможно поверить, чтобы через год после мирового финансового кризиса, не только его главные виновники не понесли наказания, но и вся система осталась нетронутой» - говорил политический писатель Рон Саскинд, автор книги «Слишком большие, чтобы упасть»…Скип…

Нельзя сказать, что администрация Обамы ничего не делала. Гейтнер опубликовал новые правила и руководства для банковской индустрии: использование собственного и заемного капитала для получения прибыли, регулирование теневого финансового рынка, всяческих экзотических финансовых бумаг и обязательств. Главный экономист администрации Обамы Ларри Саммерс даже заявил «Мы не можем позволить себе экономику, которая столь часто и так сильно прогорает». Однако ничего не изменилось. И в этом заслуга финансового лобби. После того, как американская финансовая индустрия чуть не довела до экономической катастрофы весь мир, она имеет, по словам председателя сенатской финансовой комиссии сенатора Криса Додда: «самое мощное лобби в Вашингтоне, и они откровенно владеют этим титулом»…

Рост мощи финансового лобби начался с президентства Рональда Рейгана. Именно тогда наступила эра ослабления контроля над финансовой индустрией. Парадоксально, но с каждым финансовым кризисом, влияние финансового лобби все больше возрастало. Коллапс Continental Illinois National Bank & Trust 1984 г. (тогда понадобилось сто миллиардов долларов государственной дотации для спасения американской финансовой индустрии); Мексиканский кризис 1994 г.; Азиатский кризис 1997 г.; развал Long-Term Capital Management в 1998 г., поставивший всю мировую финансовую систему на грань кризиса... Последний в списке – крах крупнейшего в мире хедж-фонда был как бы репетицией мирового кризиса 2008 года.

Хедж-фонд обращает мало внимания на биржевые спекуляции. Там отлично понимают, что рынок кредитов и долговых обязательств куда крупней и доходней, чем рынок простых акций, основанных на реальной стоимости товаров и услуг. Рынок долговых обязательств открывает огромные возможности для создания хитроумных математических моделей и получения фантастических прибылей. Скажем, сложные проценты по долгам можно подсчитывать раз в год, раз в месяц, а то и ежеминутно. Чем чаще подсчитывать, тем больше получится в итоге. Однако, только умной математики недостаточно. Нужeн леверадж, или, по-простому, плечо. Нужно оперировать деньгами, значительно превышающими имеющиеся средства. Это значит, одалживать чужие деньги. Причем, очень много денег. Если дела идут хорошо, то можно получать огромные барыши. Если же дела пойдут плохо, то убытки от такой торговли куда выше, чем в случае, когда оперируют реальными деньгами.

Именно это в итоге и произошло с Long-Term Capital Management (LTCM). Но в этом случае власти пошли на невозможный в системе классического капитализма шаг. Нью-йоркский Федеральный Резерв устроил в последнюю минуту выкуп сомнительных финансистов. Федеральный Резерв убедил крупнейшие фирмы Уолл-Стрит принять участие в спасении, поскольку «LTCM слишком велик, чтобы пасть». Сделку подписали тогдашний всемогущий руководитель Федерального Резерва Алан Гринспэн и финансовый министр в кабинете Билла Клинтона Роберт Рубин. Сделку поддержали законодатели из двух партий.
LTCM стоило всего несколько миллиардов долларов. Однако никто не захотел обратить внимания на то, что крах сравнительно небольшой фирмы мог поставить на грань краха мировую финансовую систему. Никто не спросил - что случится, если прогорит финансовое учреждение крупнее в 10, а то и 100 раз? Не спросили потому, что делами заправляют не законодатели и организации, призванные контролировать деятельность финансовой индустрии, а финансовое лобби этой индустрии.

«Лобби – это такой цветок, который расцветает лишь во тьме» - эта фраза принадлежит Стиву Розену, бывшему руководителю AIPAC, другого мощного лобби – произраильского. Она верна по отношению к любой лоббистской деятельности в США. Работа лобби никогда не делается руками лоббистов. Иногда это закон, принятый Конгрессом, иногда – исключения в налоговом законодательстве, включенные дружественными сенаторами в бюджет. Иногда - это правила Федерального Резерва. Иногда – бездействие государственных ведомств, обязанных надзирать за финансовой индустрией.

Лобби меньше всего хочет, чтобы деятельность индустрии ограничивали какими-то правилами. В различных комиссиях они распинались по поводу саморегулирования, высокой ответственности и морали. Все десятилетие, с1999 по 2009 гг. - финансовое лобби успешно блокировало любые попытки реформировать финансовую систему. Более того, лобби удалось разрушить остатки ограничений, созданных после финансового краха конца 1920-х годов, ввергнувшего Америку в Великую депрессию.

Через короткое время после краха LTCM Конгресс принял два закона – Акт о модернизации финансовых услуг (Financial Services Modernization Act, 1999) и Акт о модернизации срочных товарных сделок (Commodity Futures Modernization Act 2000). Первый закон, по сути, отменял Акт Гласс-Стигал 1933 года, строго разделявший сберегательные и инвестиционные банки. Сберегательные банки получали гарантии государства, однако не имели права рискованно играть с деньгами вкладчиков. Инвестиционные банки могли делать что угодно, но лишь со своими деньгами, и в случае провала, рассчитывали лишь на самих себя.
Где-то с 1970-х годов эта ситуация перестала устраивать Уолл-Стрит. Там хотели играть огромными деньгами, накопившимися в сберегательных хозяйствах и давать кредиты под дома и бизнесы. Финансовая индустрия лоббировала Конгресс, Федеральный Резерв и Государственную казну. Только в 1988 году они потратили на лоббирование 209 миллионов долларов. В конце концов, индустрия добились своего: получила возможность играть деньгам вкладчиков сберегательных банков. По сути, сберегательные банки сами стали гигантскими хейдж-фондами. Если LTCM было слишком большим, чтобы упасть - что говорить о Сити-банк, Чейс или Джи. Пи. Морган.

Мир финансовых спекуляций, производных ценных бумаг -- деривативов, свопов, опционов и фьючерсов (срочных сделок) все больше усложнялся, и финансовая индустрия хотела застраховать себя от всяческих попыток государства ввести здесь четкие правила. Эту возможность им предоставил второй закон – «модернизация» срочных сделок. Закон снял ограничения на внебиржевые сделки, на создание спекулятивных брокерских контор, играющих с фондовыми ценностями, которыми они фактически не обладали. Уолл-Стрит стала превращаться в казино. Сейчас, когда большинство американцев потеряло в этих играх 20-40% своих пенсионных накоплений, «Уолл-стрит казино» стало именем нарицательным. Тогда же говорили о модернизации и либерализации, о вовлечении вкладчиков в национальное богатство, о свободном рынке, об обществе собственников.

«Свободнорыночные» законы были проведены при поддержке обеих партий. Инициаторами стали республиканские конгрессмены Грамм, Лич и Блили (Gramm, Leach, Bliley). Однако законы также горячо поддерживал всемогущий глава Федерального Резерва Алан Гринспэн и демократ-министр финансов Роберт Рубин, в прошлом старший менеджер в инвестиционном банке Гольдман-Сакс.
Позже Рубин со своего министерского кресла пересел в кресло высокопоставленного менеджера в Ситибанк. Благодаря закону, который он пробивал с большим энтузиазмом, Рубин заработал за прошедшие восемь лет 126 миллионов долларов.

Хедж-фонды не участвовали в лоббировании дерегуляции 1999-2000 гг., у них были другие задачи. Банкиры зарабатывают хорошие деньги. Однако, если миллиона долларов в год покажется мало, то они идут в хедж-фонды. Обычно, менеджер там получает 2% годовых от стоимости всего имущества, находящегося под их контролем - плюс 20% доходов от инвестиций. Удачливый менеджер может положить в карман десятки, а то и сотни миллионов долларов в год. Не считая изменчивой натуры рынка, только налоговая служба может угрожать их доходам. И хедж-фонды добились для себя элегантной и бессовестной минимизации налогов. Их доходы была объявлены не доходами, а приростом капитальной стоимости. То есть, они платят в казну лишь 15%, в то время, как подоходного налога они должны были бы платить 35%.

Трудно понять, как это им удалось, однако сенатор-демократ Чак (Карл) Шумер от Нью-Йорка смог добиться для нового сверхбогатого класса менеджеров такой поблажки. Шумер тогда заявил, что поддержит отмену льгот лишь в том случае, если увеличат налоги для рисковых фондов (venture capital) и инвестиционных кампаний по недвижимости. Тем самым он обеспечил сопротивление стольких групп интересов, что отмена экстраординарных льгот для хедж-фондов осталась нетронутой. За миллион долларов пожертвований Шумер добился многомиллиардных потерь для казны…Скип…

Однажды мне пришлось побеседовать с сенатором Шумером. Он весело шутил, рассказывая о своей еврейской маме, которая во время его первой предвыборной кампании ходила по знакомым и отговаривала их голосовать за Чака, чтобы тот одумался и стал приличным манхэттенским адвокатом, зарабатывающим семье на жизнь. Политика считалась в его семье непрестижным занятием, и Шумер отказывался о ней говорить.

http://www.eastwest-review.com