Новая и Новейшая история Грузии

[katerina-0906]

Вишневый сад

Эпоха после Великой Реформы 1861 года встряхнула Империю не по-детски. Стройная пирамида распадалась на глазах, и грузинские губернии не были исключением. Буржуазия рвалась к власти, пока еще на местном уровне, не особо выбирая средства. В июне 1865 года «первостепенные» и «почетные» граждане Тифлиса, потребовав права избирать городского голову, на тот момент назначавшегося властями, и получив отказ, спровоцировала в городе кровавый бунт «амкарств» (цехов), недовольных утратой своих средневековых льгот и не понимающих, что сохранить их все равно не удастся. К беспорядкам, разумеется, подключились и люмпены, «генералы песчаных карьеров» с городских окраин, - бывшие крепостные, аккурат тогда закладывавшие фундамент знаменитого в будущем сословия грузинских «воров в законе». Кончилось все, как положено: чернь усмирили, вожаки пошли на каторгу, амкарства под сурдинку свели почти на нет, режиссеры беспорядков откупились, а местное самоуправление, что и требовалось доказать, оказалось таки под контролем «первостепенных» и «почетных». Куда сложнее пришлось очень-очень многочисленному и, в основном, небогатому дворянству. До сих пор грузин в Грузии был либо крестьянином, либо священником, либо помещиком, наезжающим в город, в основном, покутить да купить обновки. Мог, разумеется, идти и на государственную службу, но, в основном, не шли, предпочитали пользоваться благами Указа о вольности дворянства. Теперь же этим старосветским помещикам пришлось туго. Дабы не растекаться мыслю по древу, излагая общеизвестное, рекомендую всем, кто не очень в теме, перечитать бессмертный чеховский «Вишневый сад» (хотя бы в кратком изложении), - этого вполне достаточно, чтобы понять. На Южном Кавказе процесс шел, пожалуй, намного болезненнее, нежели в центральных губерниях. Настолько болезненнее, что даже правительство, весьма ревностное в этом вопросе, дало «добро» отсрочить начало реформ на несколько лет, однако принципиально это ничего не решало, а все места в городе были уже давно и прочно заняты. Опасаясь кого-то обидеть, не стану пересказывать своими словами, а приведу в точности цитату из труда «группы Вачнадзе» (опустив лишь одно, трижды повторяющееся слово, а какое, будет понятно из дальнейшего текста): «Новая эпоха, европеизация жизненного уклада вызвали потребность в большом количестве денег. Для большинства грузинского дворянства единственным источником дохода была земля. Наследственные земли дворян постепенно сокращались после ее раздела между членами семьи, соответственно сокращались и доходы, получаемые с этой земли. Грузинская аристократия, оставшись без средств, вынуждена была занимать деньги у (…) предпринимателей. Однако многие дворяне не в состоянии были вернуть долг, поэтому они продавали свои земли и полученные деньги отдавали на покрытие долга. Покупателем земли была все та же (…) буржуазия. Так, постепенно, грузинская земля переходила в руки (…) капиталистов».

Под небом голубым есть город золотой...

Теряющим все вчерашним «лучшим людям» необходимо было осмыслить себя в новой обстановке, найти свое место в жизни. В этом, кстати, заключался специфически грузинский нюанс не оригинальной, в общем, ситуации. В Западной Европе, где «третье сословие» было очень развито, и даже в России, где оно было развито, мягко говоря, не очень, его «рупорами», как известно, становились разночинцы - образованные выходцы из низов, ищущие своего места в жизни и кусок масла на хлеб. В Грузии же, где собственной буржуазии, как мы уже знаем, практически не существовало, эту социальную нишу заняли «пролетарии умственного труда» с красивыми гербами и длиннейшими, аж от Адама родословными. «Грузинское дворянство, - сказано в труде «группы Вачнадзе», - не только всем сердцем сочувствовало и способствовало национальному движению, более того, национальное движение всегда проходило под его началом», и это более чем понятно, - только «родив нацию», разоряющиеся помещики могли быть найти себе новое применение, в роли идеологов и лидеров. В полном соответствии с социальным заказом в это время и появляется кружок интеллектуалов, позже названный «Пирвели даси» («Первая группа»), признанным лидером которой быстро становится князь Илья Чавчавадзе, юрист, литератор и блестящий публицист, ныне канонизированный Грузинской Православной церковью. И по заслугам: для грузин он сделал примерно то же, что (по крайней мере, ничуть не меньше), бессмертный Габдулла Тукай для волжских татар, до того живших в качестве «мусульман» или, в лучшем случае, «булгар» и даже не подозревавших о том, что они, если вдуматься, татары. К лагерю «прогрессистов» он никак не относился, по нынешним меркам, его, видимо, следовало бы определить как «свидомого исконника», то есть национал-консерватора. Западным веяниям с их социальными теориями, будучи человеком старого закала, тоже не очень доверял, полагая высшей формой общественной организации «нацию». То есть, что-то типа большой семьи, существующей изначально и всегда «вещи в себе». Идеального единства, где сословные противоречия даже не второстепенны и легко разрешимы, а все чада и домочадцы объединены неким высшим «национальным» интересом, ну, а раз так, то для решения всех проблем достаточно сплотиться, избавиться от чужаков и зажить своим домом. Естественно, под руководством почтенного главы семейства (в этой роли ему виделась, аристократия). Что в этом он (впрочем, не только он) ошибался, ныне понятно. Даже авторы из «группы Вачнадзе» признают, что «Противоречия между сословиями обуславливались объективными причинами, устранить которые Чавчавадзе и его единомышленники не могли». Да и не хотели: ближайший соратник Ильи Григорьевича, Дмитрий Кипиани, готовя по поручению правительства проект отмены крепостного права в Грузии, предложил освобождать крестьян вообще без земли, что было на-ура встречено братьями по сословию. Ненавистный царизм, правда, к мнению патриота не прислушался и немного земли тем, кто ее обрабатывал, все-таки выделил. На такие мелочи, однако, мало кто из почитателей таланта великого публициста обращал внимание, разве что некоторые друзья Ильи Григорьевича (Нико Николадзе, Георгий Церетели, Сергей Месхи) спорили с идеями «социального мира» и «аристократии как двигателя прогресса», но никто эту «Меоре даси» («Вторую группу») особо не слушал. Не потому, что глупости говорили, ни в коем случае, как раз наоборот. Просто не ко времени пришлись. Перед дворянским сословием стояли вполне конкретные задачи – во-первых, выжить, а во-вторых, вернуть утраченные позиции, и для борьбы за это именно Чавчавадзе, яркий, страстный, талантливый, крайне порядочный и вообще, даже судя по фотографии, очень хороший и привлекательный человек, подходил как нельзя лучше. Поэтому первые «западники» надолго отошли на задний план, изливая обиду в мелких склоках, а рожать нацию (или, если угодно, «объединять все социальные слои, все сословия в защиту попранного чувства национального достоинства грузинского народа») было доверено будущему святому. Который, разумеется, справился. Или, во всяком случае, очень удачно начал.

Как закалялась сталь

Естественным продолжением идеи Ильи Григорьевича о «нации-семье», стала, конечно, теория о некоей бывшей когда-то «идеальной Грузии». Этакой кавказской Стране Кокейн, где реки текли молоком и медом, которую нехорошая, варварская, можно сказать, Россия захватила грубой силой. Может, и на благо (о роли Ирана и Турции тогда помнили), но все равно, нарушила все клятвы и превратила в обездоленную колонию, ставя целью уничтожить «грузинское национальное самосознание». Исходя из чего, естественной стратегической целью становился курс на отделение и возвращение к старым добрым временам. Пусть не сейчас, но когда-нибудь обязательно. Так, судя даже по самым ранним произведениям, вроде «Записок путника», видел ситуацию сам Чавчавадзе, так полагали и его близкие единомышленники типа уже поминавшегося Дмитрия Кипиани, одного из участников заговора 1832 года, помилованного, сделавшего неплохую карьеру, но принципами при всем том не поступившегося. Будучи разумными людьми, господа из «Пирвели даси» сознавали, что без широкой, очень широкой поддержки конечной цели достичь не то, что им (они на это не расчитывали), но и потомкам не удастся, а потому первым пунктом плана поставили создание этой самой поддержки и вовлечения в круг своих интересов возможно более широких масс обескураженного новыми реалиями населения. Именно в эти массы был брошен клич о возвращении к истокам общего, «идеального» единства. «Три святыни мы наследуем от предков: отечество, язык и веру, - писал Илья Григорьевич в первой своей программной статье «Несколько слов о переводе князем Ревазом Шалвовичем Эристави «Безумной Козлова». - Если не защитим их, какой ответ дадим потомкам?». Однако, поскольку вопрос об «Отечестве» на повестку дня ставить было рано, а «вера», такая же православная, как и у «захватчиков», в качестве клина не годилась, основой основ на первом этапе пропаганды стал вопрос о грузинском языке, бывшем в то время в Грузии, в основном, языком села и уличного общения. «Не знаю, как другие, - уточнял свою мысль Чавчавадзе, - но мы никому не дадим на поругание грузинский язык – нашу святыню. Язык – это достояние общества, его не должен коснуться грешный человек». Переводя с национально сознательного на общепонятный, всем растерянным и напуганным бросался спасательный круг: кто говорит по-грузински, тот наш, «свой», можно сказать, брат, которому мы всегда окажем посильную помощь и поддержку. Это, разумеется, сработало. Тем более, что «Пирвели даси» громкими словами не ограничивалась: поскольку выпускники русских гимназий (а других и не было) на призывы реагировали мало и неохотно, Чавчавадзе сотоварищи пошли «в народ»; основанное ими «Общество по распространению грамотности среди грузин», председателем которого вскоре стал, разумеется, еще не святой, но уже очень популярный Илья Григорьевич, наладило выпуск газет на грузинском языке, от мелких однодневок до солидных, выдержавших испытание временем. Затем, при полном непротивлении «оккупационных властей», свет увидели и учебники «дэда эна» («материнской речи»), с восторгом встреченных «низами», русского языка не знавшими и денег на нормальное образование не имевшими, но желавшими видеть отпрысков хоть сколько-то грамотными. Можно сказать, «языковой вопрос» был для Чавчавадзе первостепенным и самым принципиальным. При первом же намеке на малейшие сомнения по этому поводу, он, человек по жизни мягкий и деликатный, в полном смысле слова по-ленински зверел. Когда известнейший и очень популярный народник Иванэ Джабадари, активно участвовавший в российском революционном движении, позволил себе высказаться в том смысле, что, дескать, не следовало бы «разводить народы Империи по национальным хижинам», а следовало бы, напротив, объединять их для борьбы за более важные, социальные права, Илья Григорьевич буквально раздавил нахала серией статей «Такая история». Возможно, не очень аргументированных, но ярких, хлестких и более чем убедительных с точки зрения уже довольно многочисленной национально сознательной тусовки.

Сколько раз ты встретишь его...

Однако для полной эффективности сплочения «зарождающейся нации», естественно, нужен был еще и враг. Причем, не Россия – борьба с Большим Шайтаном оставалась делом отдаленного будущего, - а Шайтан Малый. То мелкое, повседневное, привычное, но абсолютное зло, против которого следует бороться здесь и сейчас. Те мыши в подвале, которые пришли невесть откуда и нагло едят общее семейное сало. Нет, нет и нет, Илья Григорьевич не был шовинистом, напротив, он был исключительно, как говорят нынче, «толерантен», однако найти путь, альтернативный естественному, не под силу даже трижды святому. Правда, евреям, обычно в таких случаях крайним, на сей раз повезло. Они жили в Грузии с глубокой древности и под категорию «чужаки» не подходили (хотя жизнь показывает, что когда надо, свидетельства «злокозненной сущности малой нации» всегда найдутся), но главное, традиционно занятая и не покидаемая ими ниша (мелкие ремесленники, торговцы и ростовщики) ни с какой стороны «возрожденцев» не привлекала. Гордые азнауры желали не шить кепки, а блистать, рулить, самовыражаться, а также, естественно, кушать не менее сытно и обильно, нежели отцы-прадеды. Так что, элементарная логика выводила на роль Малого Сатаны армян. Которые «нашу землю скупили», «все места расхватали», «нас за людей не считают». Главное же (вечная формула) «везде» и «всегда друг за дружку», так что нормальному человеку и протолкнуться невозможно, и жизни нет. Это, кстати, въелось, и очень глубоко; даже сейчас, излагая тогдашнюю ситуацию, современные грузинские историки в лице той же «группы Вачнадзе» делают упор (помните пропущенное в большой цитате слово?!) именно на этническую принадлежность «скупавших». Провести черту между «нашими» и «вашими» можно и по другим ориентирам: в той же Франции накануне известных событий июля 1789 года самого захудалого дворянчика вполне устраивала ситуация, когда он мог безнаказанно пнуть «миллионщика»-простолюдина, а заниматься чем-то, кроме пьянок и королевской службы считал зазорным, ибо не царское это дело, зато как только политические права стали соответствовать реальным возможностям, массы упомянутых шевалье подались кто за кордон, в армии интервентов, кто в леса. Но этнический критерий, конечно, самый простой. «Свой» автоматически становится невинным страдальцем, а «не свой» – чужаком-кровососом. Или, как минимум, прихвостнем кровососа. К тому же, армяне и сами давали некоторые поводы. Процесс «осмысления себя» имел место и у них, причем обоснования теорий «Великой Армении» строились куда успешнее: уже много веков лишенные возможности играть в «благородные», они успели сформировать не только мощную буржуазию, но и серьезную группу идеологов, обосновывающую «особое значение армянской нации» в истории Южного Кавказа. Спорить с армянскими интеллектуалами, собаку съевшими на краеведении, было непросто. Но Илья Григорьевич вновь оправдал доверие. Его вторая программная статья «Вопиющие камни» даже сегодня читается с интересом, поскольку написана, с какой стороны ни взгляни, хоть в смысле стиля, хоть в смысле содержания, на два порядка убедительнее и элегантнее, нежели аналогичные труды родителей других наций, типа Грушевского или того же Тукая. Не мне судить, насколько изложенные там аргументы реальны, а насколько желательны (читайте и решайте сами), но даже мне сложно поймать автора на передергивании, а уж про «тогда» и говорить нечего: тезис о существовании Грузии и ее роли в регионе был не только декларирован, но и теоретически обоснован.

Враг твой - друг твой

Безусловный успех пропаганды «Пирвели даси» дал Илье Григорьевичу возможность перейти от теории к практики, - по схеме, впервые озвученной Михаем Танчичем в Венгрии, а много позже отшлифованной до блеска Степаном Бандерой: «Свой, свое, у своего». В Тбилиси и Кутаиси, как указывает «группа Вачнадзе», были основаны «поземельные дворянские банки. Отныне оставшаяся без средств грузинская аристократия могла заложить свою землю, имение и взять ссуду из поземельного банка. В случае неуплаты долга имение становилось принадлежностью банка, а не армянской буржуазии. За владельцами залога оставалось право выкупа земли в случае, если они возвращали деньги. Банки в буквальном смысле спасли грузинскую землю от рук иностранных предпринимателей». Откровенно говоря, учитывая, что речь идет о коренных жителях Грузии и таких же подданных Империи, как и владельцы имений, слово «иностранные» в данном случае звучит довольно странно. Как, впрочем, и оговорка оговорка о «возможности возврата», поскольку несостоятельный должник, вдруг разбогатевший и расплатившийся с банком по долгу и процентам - явление, мягко говоря, не массовое. И тем не менее, гений великого публициста сделала свое дело, - люди в Поземельный банк шли, невзирая даже на то, что проценты и условия у «своих» были выше, нежели у «чужаков». А поскольку где банк, там и деньги, быть патриотом, особенно, если поближе к Властителю Дум, вскоре стало достаточно выгодно, и ряды начали расти куда быстрее. Тем более, что неоценимую помощь оказало г-ну Чавчавадзе... царское правительство. Обескураженное темпами развития последствий реформы и не соображающее, что делать в новых реалиях, оно попыталось было натянуть вожжи и в центре, и, естественно, на окраинах, однако эффект оказался обратным ожидаемому. Не стану подробно говорить о весьма неприятно выглядевшем «деле Яновского» и совсем уж диком эксцессе с убийством архиерея Чудецкого и анафемой на всю Грузию (обо всем этом будет подробно сказано во второй части, где придется говорить о многих сложностях), однако не ошибусь, сказав, что в какой-то момент к агитации «Пирвели даси» начали прислушиваться и те образованные слои тбилисского бомонда, которые дотоле считали её деятельность «суетой вокруг дивана». В какой-то момент Илья Григорьевич стал морально почти всемогущ. Примерно как академик Сахаров в свой краткий звездный час, на самом взлете перестройки. Единственное, чего он не мог сделать, это остановить время, с каждым годом делавшее его взгляды все более несоответствующими реальному положению вещей и в связи с тем вытеснявшего великого публициста с престола полного и безусловного Отца «идеальной нации-семьи» в ряды просто очень уважаемых политических лидеров. Все, что он писал и говорил, по-прежнему было очень красиво, его по-прежнему слушали охотно и аплодировали громко, но рожать в домашних условиях непросто, а кандидатов в акушеры уже сформировавшегося и почти показавшего головку детища было уже очень много, - и все с дипломами.

Холодные лета

Два десятилетия после Реформы были золотым временем для всех говорунов России, не призывавших к кровопролитию во всеуслышание. Бомбистов и мятежников, правда, вешали, но и только, не мешая либеральной общественности оплакивать «героев и страдальцев». Более того, на эту самую общественность власть, как известно, еще и старалась опираться везде, где только можно, искренне недоумевая, почему ее все равно не любят. Баловала судьба в это время и «родителей нации», активно работавших в Грузии. Конкретно о Государе они плохого предусмотрительно не писали, Империю грязью не мазали, в связи с чем считались хотя и чудаками, но вполне благонадежными, к тому же социально близкими, а потому на их статьи и просветительскую деятельность особого внимания не обращали. Более того, к мнению Ильи Григорьевича и его друзей, уважая мнение либералов вообще, прислушивались. Когда после «странного восстания» 1866 года в Абхазии, а особенно после Турецкой войны 1877-78 годов встал вопрос об освоении тучных земель, освобожденных эмигрировавшими адыгами, круги, близкие к «Пирвели даси» и Кутаисскому отделению Поземельного банка, начали обрабатывать власти в том смысле, что свободные земли следовало бы заселять кононистами из Мегрелии и Восточной Грузии, и ежели правительство согласится, то прогрессивная общественность воспримет это очень-очень благосклонно. Намек восприняли, предложения изучили и приняли к сведению. Первый Поземельный получил вкусные преференции. В общем, ладили. Все изменилось после убийства Царя-Освободителя, когда стало ясно, что надо бы что-то делать и наследник, Александр III, начал «подмораживать» Империю, стремясь исправить батюшкины перегибы и перекосы. Досталось всем, даже лояльнейшей и послушнейшей Финляндии, не говоря уж о Польше. Свою порцию получил и Кавказ. В 1882-м уже казавшаяся вечной должность наместника была упразднена вместе с привилегированным статусом, восстановлена должность главноуправляющего, в обе губернии назначены генерал-губернаторы с расширенными полномочиями. Да и вся новая элита была укомплектована «варягами», хотя и великолепными специалистами, но не знающими Кавказа и не уважающими его традиций. Скажем, одним из первым действий нового главноуправляющего, князя Дондукова-Корсакова, стало прекращение «особых отношений» с Первым поземельным, до того активно участвовавшим в реализации «свободных земель» в Абхазии, после чего антиправительственные настроения лидеров «рождающейся нации» резко возросли. Чувствуя за своей спиной поддержку если и не всей общественности, то, по крайней мере, тбилисского и кутаисского «бомонда», Илья Чавчавадзе и его соратники перешли в наступление, избрав целью первого, пробного удара нового попечителя Кавказского учебного округа. Благо, повод бить в колокола был реальный, и дала его сама власть.

Мовне питання

В 1881-м, согласно указанию из столицы Империи, в школах всех типов обеих губерний было введено начальное обучение на русском языке (грузинский допускался в качестве факультатива),. При этом никаких подготовительных этапов для школьников, русского не понимавших, предусмотрено не было. Мера была жесткой и едва ли разумной, хотя специально «антигрузинского» характера не имела. Логика правительства была проста и вполне укладывалась в концепцию «подморозки». Обучение всем предметам на русском языке с первого же класса предполагало обязательные занятия с репетитором с самого раннего возраста, таким образом отсекая от образования детвору из малоимущих семей (в образованных, но неприкаянных «нигилистах» правительство Александра III видело корень всех зол). В общем, примерно, вернее даже не примерно, а точь-в-точь те же цели преследовал и вскоре появившийся «закон о кухаркиных детях», ударивший уже вовсе не по Грузии, а по всему населению Империи. Причем ударивший куда более тяжко, чем по закавказским губерниям. Если в Грузии ценз вводился только имущественный (есть деньги на репетитора, ребенок будет учиться, нет денег, не будет), то в губерниях российских существовала еще и сословная мерка, перепрыгнуть которую дети даже очень состоятельных «кухарок» не могли. Однако на чужую беду всегда плевать, а вот своя болит. Вне зависимости от высочайших соображений, новелла очевидно ущемляло интересы широких масс населения, желавших видеть своих детей грамотными. Понятно, что «Пирвели даси» и её вождь, для которого вопрос о языке был пунктиком, не могла остаться в стороне от столь близких ей вопросов, раскрывающих к тому же широчайшие перспективы в плане пиара. Эта тема на несколько месяцев стала центральной в издаваемой Ильей Чавчавадзе газете «Дроэба». Попечителя били и пинали лучшие перья Грузии. Но аккуратно. Делая вид, что именно он и только он виноват во всем, а Санкт-Петербург и, конечно, Государь к такому нехорошему явлению, как общеимперские учебные планы никакого отношения не имеет. Охота была легкая (трудно оспаривать трюизмы типа «без родной речи невозможно развивать мышление учащегося» или «школа не должна быть средством угнетения, отупения, помрачнения мышления») и добычливая – популярность кружка Ильи Чавчавадзе росла, как на дрожжах, как раз в тех слоях населения, где позарез надо было. Заодно, разумеется, рекламировались и учебники (кстати, очень хорошие), составленные одним из столпов «Пирвели даси» талантливым педагогом Якобом Гогебашвили.

Но самой главной, главнее даже роста популярности, целью кампании был лично статский советник Кирилл Яновский, позволивший себе, с точки зрения Ильи Григорьевича, наихудшее из всего возможного: проявлять интерес к мегрельской и сванской культуре. Дело в том, что Кирилл Петрович, будучи человеком предельно ответственным, немедленно после назначения на Кавказ всерьез взялся за изучение «туземных наречий» и очень скоро выяснил, что для жителей мегрельской глубинки, в сущности, нет разницы между «картули» (литературным грузинским) и русским. Поскольку они все равно говорят на «маргали», который «картули», конечно, отдаленная родня, но не более того, совсем не возражали бы против обучения на родном языке и очень огорчено отсутствие учебников на оном. Изучив вопрос, попечитель своей властью (полномочий у него хватало) принял решение ввести во всех школах в регионах, населенных мегрелами и сванами, наряду с русским, начальное обучение на «маргали» (а также сванском, который я не знаю, как правильно назвать). «Картули» был сохранен лишь в церковно-приходских школах, да и то в качестве факультатива, а коллектив авторов принялся за написание первого в истории учебника мегрельского языка. В рекордные сроки была разработана грамматика, под личным контролем интересовавшегося лингвистикой Кирилла Петровича появился алфавит на основе кириллицы. С дозволения Синода, начали переводить на «маргали» и церковные книги. Стерпеть подобное было решительно невозможно. «Зарвавшегося чиновника» атаковала вся пресса, находившаяся под контролем «Пирвели даси». В конечном итоге, Яновский написал большую статью, вполне убедительно разъяснив свои действия, однако «ответом на ответ» стали лишь изысканные издевательства (Илья Григорьевич, напомню, был публицистом от Бога). На этом дискуссия об учебных планах и внедрении «маргали» в жизнь иссякла, ибо отменять указания министерства попечитель все равно права не имел, а от идеи стать «мингрельским Кириллом и Мефодием», как шутил он, отказался сам, узнав о шквале жалоб в столицу на предмет своего якобы аморального поведения. Правда, специальная следственная комиссия, выяснила, что Кирилл Петрович кристально порядочен, и дело закончилось премией за беспокойство. Однако человеку стало ясно, что связываться «отцами нации», имевшими ко всему прочему мощные связи в городе на Неве, себе дороже, сами же «отцы» в процессе борьбы отшлифовали принципиально новое, очень мощное оружие, каковое с того времени и применяли по полной программе.


полностью