«Сионизм» - это не страшный зверь, а всего лишь одна из «национальных теорий», возникших в богатом на такие сюрпризы XIХ веке, и подразумевает она создание еврейского национального государства. Но не абы где, - это в науке называется «территориализм», - а непременно в местах, традиционно считающихся «исторической родиной». читать дальшеТо есть, окрестности горы Сион, где размещалась некогда Иудея, царство Израиля – одного из арамейских племен, отличавшегося от прочих тем, что исповедовало единобожие. Племя то, диковатое и очень задиристое, развеяли ветры истории, однако вера сохранилась в сотнях общин, мало чем друг на друга похожих, разнесенных по всему Средиземноморью и дальше, но все же считавших себя чем-то единым. Исключительно благодаря все той же вере, вселявшей в них сознание своей особости (иные говорят «избранности»), но в то же время бывшей и причиной множества бед.
Все это, однако, не тема данной беседы, а важно для нас только то, что вера эта была традиционно очень привязана к конкретному месту (что и ясно, ведь религия-то была племенная), и предполагала обязательное, - не в этом поколении, так в следующем, - в земли, считавшиеся святыми, туда, где вера началась. Молились и мечтали многие, решались мало кто и до поры, до времени редко. Хотя кое-кто ехал. Благо, и турки, владевшие бывшими землями Иудеи, и арабы, там обитавшие (в немалой части, кстати, потомки того же племени, только принявшие ислам), набожных людей, в общем, привечали и намеренных насилий не чинили. Тем паче, что селились новички в городах, где арабы жить не любили, да еще и владели полезными ремеслами. При этом, как отдельный народ, никто их не воспринимал, да и сами они тоже полагали себя не народом, а конфессией, служащей единственно правильному Единому Богу, против чего местные, чтящие Коран, где «йехуди» названы Народом Книги, опять-таки ничего против не имели. Вот так к 1880 году и сложилась в Святой Земле иудейская община, - не слишком большая (примерно 5% от населения пашалыка) и очень, даже очень-очень религиозная. Были это, в основном, сефарды, евреи восточные, и в намного меньшей степени ашкеназы, выходцы из Европы, жили, полностью подчиняясь воле своих духовных наставников, между собой изрядно враждуя из-за разницы в богослужебных вопросах, но с соседями не ссорясь. Турки их ценили, как исправных налогоплательщиков, арабы не обижали, как приличных, никому не мешающих людей, - и аж до третьей четверти XIX века время для иудеев Палестины, можно сказать, застыло. В более же культурных местах, типа Европы, этот век, справедливо названный Веком Разума, оказался куда шустрее.
Время, собственно, было интересное. Вовсю рождались нации, - в том самом, по Марксу-Ленину-Сталину, - понимании. Старые традиции ползли по швами, и еврейские общины (каhaлы) не были исключением. Если ранее смыслом жизни среднего иудея была молитва и труд, чтобы заработать на жизнь, то новые веяния порождали тягу к новой жизни. В Западной Европе начался процесс «эмансипации» - выход евреев за пределы узкого мирка в политическую, культурную и социальную жизнь государства. Кое-кто из этих «новых людей» порывал с иудаизмом резко и жестко, как тот же Маркс, кто-то соблюдал привычные правила жизни, но сами себя они считали обычными немцами, французами, англичанами и так далее. Правда, «Моисеева закона» (совсем атеистов было еще очень мало), но какая разница, если религию дедов они полагали чем-то типа милой, ни к чему не обязывающей традиции? Вот тут-то и начались казусы. До сих пор привычная, въевшаяся в подкорку формула «они, суки, Христа распяли», помноженная на "и кровь нашу пьют", объясняла все, смена религии, как правило, делала иудея христианином и автоматически (пусть не сразу) эмансипировала в общество. Но это все же было хотя и не исключением, но достаточной редкостью. Теперь, когда «эмансипированных» становилось все больше, они все чаще, к огромном своему удивлению, сталкивались с тем, что «своими» не становятся и даже принятие лютеранства или католицизма в новых условиях работает не так безошибочно, как раньше.
То есть, того, что кто-то искренне считает себя, скажем, «немцем», уже не означало, что немцы его тоже признают таковым. И даже если официально, по закону, он, как лояльный подданный, располагает всеми правами, на уровне общества добиться признания становится все труднее. Это очень напрягало. Это вносило когнитивный диссонанс. Некоторые, особо к таким нюансам чуткие, начинали поиски себя. Примерно в это время, в середине века, появляются и первые теоретические труды, рассматривающие этот вопрос и в качестве рецепта обосновывающие желательность «возвращения всех иудеев к Сиону», где они могли бы спокойно молиться, пахать, сеять и кормить себя, как дальние предки, «плодами земли». А вслед за книгами появляются и «палестинофилы» - первые организации, от теории перешедшие к практике. Не стану перечислять ни имена, не названия книг, - незачем, а каждый, кому интересно, легко разыщет, - но никакой политикой здесь еще не пахло и о государстве никто не заикался. В частности, по той причине, что по понятиям классического иудаизма государство евреям как бы и не нужно. Когда-то было, но, поскольку прогневали Бога, исчезло и возродиться должно не ранее Пришествия Машиаха, который сам за людей все сделает, прежде всего, восстановив Храм, без которого государство не имеет никакого смысла.
Так что, сионизма пока еще никакого не было. И самого слова «сионизм» еще никто не знал, оно вообще возникло почти случайно и много позже, аж в 1890-м. Даже о «еврейском народе» в этническом смысле речи не было. Речь шла только про религиозную общину, которой есть смысл найти своей место под солнцем. Вернее, вернуться туда, откуда когда-то ушла, в Палестину, чтобы жить под властью лояльных турок, подальше от Европы, которая никогда не была так уж гостеприимна. Тем паче, что пустующих земель, пускай, в основном, и плохих, много. Особо подчеркивалось, что, если все «свидетельствующие» соберутся вместе, то, вполне вероятно, тут-то и станет время придти долгожданному Машиаху. «Палестинофилы» по крохам собирали деньги на переезд и желающих переехать, но, - хотя помечтать о Сионе любили из поколения в поколение, - охотников делать сказку былью было немного. Традиционно-религиозные (а таковых все еще было большинство) слепо слушались мнения своих раввинов, раввинов же, людей со связями, положением и средствами, их статус на обжитом месте вполне устраивал. Основная часть считавших себя «эмансипированными», тем более, никуда не стремились. Бросать все и ехать неведомо куда, в сплошную дикость, на каторжный труд, опасались даже те, кому, казалось, терять было нечего. Жизнь бедноты в белорусских, малороссийских и бессарабских местечках была, конечно, не совсем человеческой, но все ж таки тут как-то уже приспособились, а там еще как выйдет, да и, опять-таки, святые мудрецы весьма не рекомендовали.
Первая волна эмиграции тронулась только в начале предпоследнего десятилетия ХIХ века, когда в Российской Империи после убийства царя начались известные сложности, о которых мы с вами однажды уже говорили. Позже историки нарекли это событие «Первой Алией», то есть, «Первым Возвращением» (вернее, если уж совсем точно, «восхождением», но это уже нюанс, в который углубляться не стану), однако на тот момент высоких слов не говорил никто. Просто, когда начали бить, самые мобильные, - одни пишут, что 7-10 тысяч, другие, что 13-15, а сколько точно, не знает никто, - наконец, решились стронуться с мест. Кто-то, хоть сколько-то состоятельный, рванул в Америку, но основная масса (безусловно, во главе со своими мудрецами) побрела в Святую Землю. Где и осела, - большей частью в старых городах, кормясь привычными ремеслами, очень немногие – на фермочках, предоставленных обрадованными «палестинофилами». Народишко был смирный, молитвенный, свое место знающий, в связи с чем, никаких трений с местными не возникло, а турки, как повелось, явлением новых рабочих рук на полупустынной земле были довольны, и время медлило стронуться с места. Новые ветры задули только через 25 лет, со «Второй Алией», но за эту четверть века очень многое изменилось.
Дело в том, что под конец Века Разума количество «эмансипированных», чувствовавших себя ни рыбой, ни мясом, выросло многократно. Кто-то терпел неприязнь спокойно, полагая (в общем, справедливо), что вековые предрассудки за 10-20 лет не переживешь, тем более, что карьере эти предрассудки особо не мешали, но кому-то терпеть было и поперек души, и они начинали «искать себя», скажем так, от противного, возвращаясь к истокам. Но не к религиозным (современные ж, блин, люди!), а к истории, культуре, языку, в конце концов. – короче говоря, ко всему тому, что, помимо соблюдения обрядов, превращало их в общность. Идея носилась в воздухе, дело было лишь за человеком, способным сформулировать смутный общественный запрос, - и таким человеком стал Теодор (Беньямин-Зэев) Герцль. Фигура была масштабная, очень интересная, однако в рамках ликбеза для нас важно только то, что он, всю жизнь прожив человеком на 99% эмансипированным, считал себя обычным немцем, - и только после знаменитого «дела Дрейфуса», что называется, прозрел. А прозрев, начал думать, как поступить, и конечным итогом раздумий стала книга «Еврейское государство», где теория, в которой нуждались многие, была, наконец, изложена четко и доступно.
Основной тезис, по сути, был один: «еврейский вопрос не является ни религиозным, ни экономическим, ни социальным, а только национальным». То есть, евреи, заявлял он, не набор религиозных общин, а единый народ, волею судьбы утративший свой «национальный очаг» и всеми нелюбимый, поскольку никто не любит чужаков в доме. Таким образом, «народу без земли» следует подыскать землю без народа», с помощью великих держав получить на нее право и заселить, покинув негостеприимную Европу. А уж потом, создав собственное государство (разумеется, «культурное, прогрессивное и цивилизованное»), как равный с равными, влиться в «сообщество европейских наций». Многое в этой книге, именуемой некоторыми Библией Сионизма, не совсем соответствовало истине, - например, автор плохо понимал, кто такие евреи вообще, считая таковыми только ашкеназов, «европейцев Моисеева закона», таких, каким был сам (о восточных евреях-сефардах он если что и слышал, то мало, а про эфиопских иудеев не знал вообще ничего). Но эти нюансы на тот момент ничего не определяли. Зато Герцль был с избытком наделен волей и даром убеждения. Всего за несколько лет (даже книга еще не было напечатана), он создал кружок единомышленников, раскинул сеть связей по всей Европе и пробил путь не только в кабинеты богатых евреев благотворителей, помогавших деньгами «палестинофилам», вплоть до Ротшильда, но и в правительственные кулуары тех самых великих держав. А через год, в Базеле, состоялся и первый Всемирный Еврейский Конгресс, на котором была создана Всемирная Сионистская Организация. «Сионистская», - потому, что после долгих единственной площадкой, подходящей для строительства «национального дома» была признана Палестина.
Собственно, сам Герцль был, скорее, «территориалистом», то есть, главным считал добиться собственного государства, а где, - хоть в Палестине, хоть в Аргентине, хоть в Африке, - не считал принципиально важным, но отстоять свою идею не смог. Главным образом, благодаря крайне жесткой позиции полностью влившихся в состав ВСО «палестинофилов», для которых этот вопрос принципиален, некоторого числа раввинов, согласных совместить традицию с новациями, но главное - делегатов из России. Те, сами по себе люди вполне светские, убедительно доказывали, что главный «мобилизационный резерв» новорожденной организации, как ни крути, местечковая, крайне религиозная беднота Восточной Европы, стронуть которую с места можно только поманив понятными ей ценностями. Делегаты от Западной Европы, за которыми, кроме немногочисленных кружков романтиков, никто не стоял, признали их правоту и, таким образом, Отец-Основатель остался в меньшинстве. Судя по всему, - в том числе, и по его личной переписке, - он довольно тяжело переживал это, пытался переубедить коллег, с восторгом ухватился за предложенную англичанами идею переселения евреев в Восточную Кению с перспективой создания там «фундамента национального дома», но опять столкнулся с жестким противодействием. В результате же, когда проект, казавшийся ему очень перспективным, - по причине резко отрицательного отношения коллег, - рухнул, не пережил такого потрясения и скончался совсем еще не старым человеком. Однако поезд, стронутый им с места, уже пошел. Романтика «создания народа» и «строительства национального дома» захватила многих. В Западной Европе их по-прежнему было сравнительно мало, в основном, интеллектуалы-романтики, зато их агитация дошла до еврейских олигархов, и те начали раскошеливаться, а вот на востоке тон задавали выходцы из бедных и чуть выше, чем бедные, слоев, малообразованные, но до крайности фанатичные, социалисты до мозга костей.
После событий, связанных с революцией в России, началась «Вторая Алия», довольно солидная, не менее 40 тысяч. В основном, как и за 25 лет до того, бежала беднота, про всякие америки даже не мечтавшая, и бежала общинами, опять-таки оседая в города, чтобы молиться и работать. Никакими сионистами эти бедняги не были, однако в общей массе уже выделялись «идейные», - как правило, романтичная молодежь, проникшаяся идеями социализма, но по итогам революционных событий пришедшая к выводу, что социализм должен быть национальным. Эти ребята были, основном, абсолютно не религиозны, в старые города не тянулись, но, напротив, стремились исполнять главную на тот момент доктрину сионизма «Еврейский труд на еврейской земле». А земля была: на деньги, довольно щедро жертвуемые западными доброхотами, которые сами в Палестину не стремились, но более или менее раскошеливались, у знатных арабов, владевших огромными, хотя и не слишком хорошими (а то и вовсе плохими) латифундиями, закупались весьма солидные участки. Так появились первые, ставшие позже знаменитыми кибуцы – сельскохозяйственные коммуны, где все было общим, а труд обязателен (причем, наемный труд исключался как явление). Так появились и поселки, позже разросшиеся в новые, уже чисто еврейские по составу населения города.
Отношения с турками и арабами при этом по-прежнему оставались ровными, без враждебности: латифундисты получали хорошую плату за бросовые почвы и были довольны, турецкие власти тоже были довольны, поскольку бросовые почвы спустя год-другой упорного труда становились совсем даже не бросовыми, а это пополняло бюджет. Простые же крестьяне на земли, купленные еврейскими эмигрантами, не зарились, поскольку не могли их окультурить, а потому трений не было. Правда, возникало некоторое, так сказать, общее непонимание: для арабов само понятие «светский еврей», да еще и трудившийся на земле, было чем-то сродни сферическому коню в вакууме, выпадавшим за рамки всяческого понимания, однако в первые десятилетия ХХ века особых обострений не возникало. Тем паче, что новые обитатели Святой Земли, как положено социалистам, считавшие всех людей равными, вели себя с соседями вполне дружелюбно, не выпендриваясь и на полном серьезе намереваясь из «обносков Европы» стать совсем новым народом, естественной частью населения Палестины.
http://putnik1.livejournal.com/1379175.html
***
Первые полтора десятилетия минувшего века для сионистов, во всяком случае, уже обосновавшихся в Палестине, а равно и для их теоретиков, еще туда не перебравшихся, но уже сидевших на чемоданах, были временем труда и размышлений. Теперь, когда основной ответ на основной вопрос был найден и фундамент «национального дома» заложен, предстояло решать конкретные задачи. Уже не в теории, а на практике. Пока еще не насчет государства. Земля принадлежала Османской Империи, не собиравшейся никому ее уступать, поэтому о государстве речь шла тихо и как о чем-то отдаленном. Но вот осознать, каким быть грядущему «новому прекрасному миру» было настоятельно необходимо. А еще важнее оказалось сообразить, кто же все-таки такие евреи и кем им следует стать. Ранее об этом не задумывались, но теперь, столкнувшись лицом к лицу с восточными братьями, дико на себя не похожими и даже враждебными, сионисты задумались.
В принципе из Европы они уехал с нехорошими настроениями, намереваясь вернуться на земли предков и во всем сравняться с предками. То есть, поменять язык (основной на тот момент признак идентификации) и стать реально восточным, семитическим народом, без всяких германских и славянских примесей в культуре, естественной частью Ближнего Востока. Однако, как выяснилось, есть кое-что, сильнее человека, даже с самой сильной волей. Сменить язык, как ни трудно, получалось, а вот общие, мировоззренческие категории – никак. Полностью отказаться от наследия «проклятой» Европы, сравнявшись с «туземцами» молодые еще Отцы-Основатели не смогли (или не захотели), в итоге став «осколком Запада на окраине Востока». Что, в перспективе, было чревато немалыми сложностями, ибо такой проект, как ни крути, оказывался колонизационным, - да еще и аккурат в то время, когда сама идея колонизации начала давать сбои. Хотя, на тот момент, в колонизации никто еще не видел ничего плохого, да и сами сионисты себя колонизаторами отнюдь не считали. В их понимании, - от можно и нужно повторять, - они просто «возвращались домой». Вот только единственной реальной основой для «возвращения» была библейская традиция, а лидеры сионизма к религии относились, мягко говоря, с сомнением. А ежели не мягко, то и с презрением, - как к отрыжке ненавистной традиции, с которой они порвали (чуть позже этот нюанс с беспощадной искренностью объяснит в своих стихах Эдуард Багрицкий). К религиозным, сионизма не понимавшим, они относились едва ли не брезгливо, к своим товарищам, религиозным сионистам, - с юмором. Однако формально вынуждены были традицию чтить, поскольку она и только она обосновывала их право на «национальный дом» именно на этой земле. Здесь, разумеется, крылись истоки еще одного направления грядущих сложностей, однако и об этом на первых порах никто не думал. Как не особо заморачивались и насчет отношений с арабами: предполагалось, что эти отношения будут самыми радужными, типа «мы их чему-то научим, они нас чем-то научат, а основ для вражды нет». Зато крайне жестко стоял вопрос принципов устроения. В подавляющем большинстве приехавшие были убежденными социалистами, причем левыми, очень левыми и еще левее. Фактически, большевиками, только с национальным оттенком, вроде будущих украинских «боротьбистов» или грузинских «уклонистов». Тот факт, что еврейское государство будет «основано на справедливости, разумном планировании и социальной солидарности», а «нормализация социальной структуры еврейского народа в результате переселения большей его части в Эрец-Исраэль создаст отсутствующие в диаспоре условия для развития классовой борьбы, итогом которой и станет возникновение (…) социалистического еврейского государства», считалось неприличным даже подвергать сомнению.
Понемногу, однако, появлялись и так называемые «ревизионисты» (вообще-то чуть позже, но помянуть можно и здесь, чтобы не отвлекаться потом), в основном, в отличие от местечковых социалистов, люди образованные, считающие, что «рынок решает все», а свобода человека прежде всего. Их было относительно немного, но у них вскоре появился яркий лидер, Владимир (Зэев) Жаботинский, блестящий публицист, тонкий политик и вообще сильная, харизматическая натура, на которую, как бабочки на огонь, летела романтическая молодежь. Особо привлекало в его позиции то, что он, в отличие от большинства, требовал не ждать милости от природы (в смысле, Европы), а делать все, чтобы теоретическое государство стало практическим как можно скорее.
Именно благодаря Жаботинскому произошел первый качественный рывок ишува в будущее.
С началом Великой Войны возникла серьезная проблема: турки предложили сионистам, имевшим, в основном, паспорта России, выбор – либо депортация, либо менять подданство. А значит, и идти на фронт, как нормальные турецкоподданные. Сам по себе фронт ребят не пугал, но возникал вопрос: а ради чего? Ясно было, что при удачном для себя исходе Палестину турки, как ни воюй, им не отдадут, а вот ежели Османская Империя распадется, возникнут варианты. В связи с чем, большинство отказалось, и в итоге 12000 молодых и наглых ребят оказались в египетской Александрии, где рулили англичане. В целом, позиция ВСО была проста: это не наша война, давайте сидеть тихо, а потом будет видно. Однако Жаботинский полагал иначе. По его мнению, следовало однозначно встать на сторону Антанты и доказать англичанам, что сионисты не халявщики, а партнеры, не «отбросы Европы», а бойцы. А когда Владимир Евгеньевич что-то решал, его уже ничто не останавливало. «Я, - писал он позже, - внезапно оказался на военном положении, почти один против всей сионистской организации, но это только бодрило».
Уже в декабре 1914 года он, вместе с главным сионистским военспецом, Иосифом Трумпельдором (ветеран русско-японской войны, единственный в России кавалер полноценного «Георгия»), предложил британскому командованию создать «Еврейский легион» для борьбы с турками в Палестине. Однако на тот момент и Палестина была неактуальна, и евреев в качестве воинов никто себе не представлял, так что дело кончилось сформированием «Сионского корпуса погонщиков мулов» - вспомогательной военно-транспортной части, заместителем командира которой стал Трумпельдор. Сам Жаботинский в отряд не вступил, полагая службу в тыловых частях унижением, однако, как выяснилось, - он сам позже это признавал, - зря: «погонщики» сразу оказались в самом пекле, на острие тяжелейшей и неудачной для англичан Галлиполийской операции, где, ко всеобщему удивлению проявили себя наилучшим образом. Были потери, были награды, а в итоге, спустя два года, в июле 1917, когда англичанам было уже все равно, откуда брать пополнения, Лондон, куда в очередной раз наведался Жаботинский, согласился сформировать полноценный еврейский полк. По большому счету, мой земляк (мы даже родились по соседству, только я сильно позже) совершил чудо: один, не имея никакого официального статуса (он был военным корреспондентом «Русских ведомостей», и только), он своей настырностью переломил и косность английских военных, и осторожность сионистского руководства. А когда сформированная часть в боях за Иерусалим и под Мегиддо доказала, что евреи очень даже могут сражаться («Форсируя Иордан, вы в немалой степени помогли достижению большой победы, одержанной в Дамаске», - гласил приказ одного из ведущих британских генералов, Джона Чейтора), англичане начали общаться с лидерами сионистов куда уважительнее, чем раньше. Их стали принимать в кабинетах, куда более высоких, и тогда в ряды «легиона» пошли и оппоненты Владимира Евгеньевича, социалисты, упирая на то, что за ними – массы, а Жаботинский - маргинал. Что, к слову сказать, было чистой правдой.
Короче говоря, евреи воевали, англичане присматривались, и, наконец, 2 ноября 1917 года Артур Бальфур, министр иностранных дел Великобритании, направил официальное письмо лорду Уолтеру Ротшильду, представителю ВСО на Острове. От имени правительства Его Величества лидерам сионистов сообщалось, что Лондон «с одобрением рассматривает вопрос о создании в Палестине национального очага для еврейского народа и приложит все усилия для содействия достижению этой цели». И это была победа. То, о чем ранее робко шушукались, то, на что безуспешно намекали, стало реальностью. Все было ясно, куда идет война, все понимали, что Палестина вот-вот будет занята полностью, и вопрос о еврейском государстве из мечты становился близкой перспективой. Правда, была в документе и оговорка: дескать, «не должно производиться никаких действий, которые могли бы нарушить гражданские и религиозные права существующих нееврейских общин в Палестине или же права и политический статус, которыми пользуются евреи в любой другой стране». То есть, указывалось, что права арабов тоже должны быть учтены, но против этого никто и не думал возражать, это на тот момент подразумевалось по умолчанию, как нечто, само собой разумеющееся. И мало кто понимал, что мудрые бритты, помимо всего прочего, заранее создают систему сдержек и противовесов.
Значение этого документа трудно переоценить, поскольку, фактически, он и есть официально признанный «всем миром», Лигой Наций, а затем и ООН, юридически, в отличие от Библии, безупречный фундамент права на существование нынешнего Израиля. Разумеется, решение англичан не было ни актом благотворительности, ни актом благодарности за помощь. Британцы, как всегда, действовали, руководствуясь строгой логикой. «Документ Бальфура, - пояснял позже Дэвид Ллойд Джордж, - не является простым актом милосердия. Следует понять, что речь идет о сделке в обмен… на поддержку евреями всего мира дела союзников». И сделка была превосходной. Одним ударом убивалось множество зайцев: евреи Америки, фанатичные сионисты-заочники, получали стимул еще круче давить на Вудро Вильсона, требуя вступления в войну, а евреи России, излишне увлекшиеся большевизмом, получали приманку, способную направить их энергию в другую сторону. И, наконец, документ давал Великобритании моральное право контролировать после войны всю Палестину, - на тот момент, объемом куда больше, нежели сейчас (она включала территории нынешних Израиля, ПА и Иордании), - обойдя французов, выговоривших Сирию, но желавших совладеть и всем остальным, поближе к Суэцкому каналу.
Дальнейшее понятно. Все сошлось одно к одному: и Декларация, и фактическая бесхозность Палестины, дверь в которую оказалась распахнутой настежь, и катаклизмы в России и Восточной Европе, где жить стало, мягко говоря, неуютно. Всего за три года, начиная с 1918, в ходе «Третьей Алии», в Святую Землю «вернулись» более 40 тысяч евреев, в подавляющем большинстве, социалистов, обученных сельскому хозяйству, имеющих кое-какое оборудование, небольшие, но все-таки деньги и не боящихся труда. Количество кибуцев выросло на порядок, все земли, ранее считавшиеся «бросовыми», были раскуплены и окультурены, все болота осушены, «новые» города пошли расти, как на дрожжах. К 1922-му, когда Лига Наций выдала Лондону мандат на временное управление Палестиной, - для, в частности, «установления в стране политических, административных и экономических условий для безопасного образования еврейского национального дома», - и Лондон, стремясь упорядочить ситуацию, ввел какие-то, вполне, впрочем, щадящие, квоты на въезд, проскочить успело более 40 тысяч человек.
В итоге, еврейское население территории подскочило до 90 тысяч, почти 20% от общего числа, против 10% в 1917-м, и Иерусалим, впервые за 2000 лет, стал преимущественно еврейским и уже не таким религиозным, как еще совсем недавно. А сразу вслед за тем, уже по квоте, обрушилось еще более 80 тысяч соискателей счастья на «земле предков», на сей раз из Польши и Венгрии, где по ходу формирования «национального суверенитета» евреям стало несладко. Эта волна ака «Четвертая Алия», правда, была не такой идейной (многие, осмотревшись, поняли, что не туда попали, и постарались сделать ноги за океан). Зато оставшиеся, люди из среднего класса, с образованием, деньгами, профессиями и без симпатий к марксизму, оседали в городах, дав резкий толчок развитию бизнесу, о котором ранее, при турках, представление было самое смутное. И что немаловажно, хотя больше 20 тысяч уехало, 60 тысяч все-таки осталось, и количество ишува к 1929-му выросло почти до 25% всего населения.
Короче говоря, жизнь становилась лучше, жизнь становилась веселее. Вернее, становилась бы, не всплыви на поверхность проблема, о которой, в связи с как бы неактуальностью, всерьез раньше не думали. А зря. Потому что в классической формулировке самых-самых первых сионистов, – «Народу без земли – землю без народа», - все-таки не учитывался один, всего один, но очень важный нюанс – в Святой Земле народ уже был…
putnik1.livejournal.com/1379486.html
***
... Я не открываю никаких Америк, а всего лишь пересказываю общеизвестные факты, взятые из куда более солидных исследований (имена авторов при первой просьбе будут названы). Пересказываю максимально кратко, без ненужных подробностей и деталей, но при этом полностью, - именно в этом, строго говоря, и вся фишка, - отрешившись от каких-либо негативных или позитивных оценок. Только то, что было, плюс собственные соображения, почему было именно так, и никак иначе, основанные на элементарной логике и более ни на чем.
***
Прежде всего. Прочитав на эту тему практически все, что можно было раздобыть, причем во всех вариациях, я убежден: массовое физическое уничтожение евреев в планы нацистов не входило. Не любили? Да. Считали чуждой расой и вредным элементом? Безусловно. Стремились ограничить в правах и обобрать? Бесспорно. Но не более того.
В июле 1938 года, в милом французском Эвиане, - по предложению Франклина Рузвельта, - состоялась международная конференция на предмет, что же все-таки делать с немецкими евреями.
...
«Мир, - подытожил Вейцман, - разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие пустить их к себе», и его мнение подтвердили заключительные документы конференции. По общему решению 32 стран, в Берлин ушла телеграмма, где ни разу не употреблялось слово «еврей», зато фактически подтверждалась (если не сказать, одобрялась) правомочность нацистского варианта решения «еврейского вопроса». Формулировка «Мы, нижеподписавшиеся, не оспариваем права германского правительства на законодательные меры в отношении некоторых своих граждан» не оставлял места для иных трактовок.Расскажи кто-то в 1933-м даже Гиммлеру или Штрайхеру, - не говоря уж о Гитлере, который был при необходимости совершенно беспощаден, но по натуре не жесток, - о расстрельных рвах и лагерях уничтожения, лидеры НСДАП покрутили бы пальцем у виска. Для них было принципиально только одно: избавиться любой ценой, и создание евреям невыносимой жизни на тот момент считалось ценой максимальной. В этих намерениях они были тверды, предупреждали обо всем заранее, ничего не скрывая, и что с их приходом к власти немецких (о других в тот момент никто еще и не думал) евреев ожидают непростые времена, тайной не было. Однако сами немецкие евреи осознали всю сложность ситуации далеко не сразу, - что, кстати, вполне понятно, - а лидеры еврейских организаций, привыкшие к порядкам Веймарской Республики, исходили из того, что далеко не все предвыборные речи после выборов становятся руководством к действию, а следовательно, к новым условиям вполне можно так или иначе приспособиться.
При этом руководители «традиционных» (религиозных) общин, как ни странно, приняли новую власть даже с некоторым удовлетворением: раввинам очень не нравился процесс ассимиляции, зашедший уже очень далеко и выведший из сферы их влияния немалую часть паствы, в том числе и финансово состоятельной. Их вполне устраивало возрождение своего рода «гетто», резервации, где вынужденно вернувшиеся к религии евреи жили бы тихо, варясь в своем соусе, никуда не высовываясь и ни в чем не участвуя. Примерно в этом ключе они и работали, общаясь с новыми властями, а пиком их деятельности в данном направлении стал Меморандум 4 октября 1933 года, посланный от имени религиозных общин Германии на имя фюрера и рейхсканцлера. Суть документа заключалась в том, что иудаизм – всего лишь религия, не имеющая к марксизму никакого отношения, что коммунизм – «изобретение кучки изгоев», порвавших с традицией, а евреи-ортодоксы в целом – категорически против «отвратительной антинемецкой пропаганды». Следовательно, - просили раввины, - евреям нужен только «свой скромный уголок», где они могли бы молиться и работать на пользу Германии, за которую (это подчеркивалось особо) многие тысячи религиозных иудеев пали на фронтах Первой мировой войны, «о чем прекрасно известно рейхсканцлеру, который и сам фронтовик». А если новые власти хотят уничтожить всех евреев, так пусть прямо об этом скажут, чтобы люди могли подготовиться к встрече с Богом. Этот, последний, абзац меморандума был сугубо риторическим, и адресат воспринял его именно так. Самому Гитлеру документ на стол, конечно, не положили. Ответ пришел из намного более низких инстанций, и хотя был выдержан в подчеркнуто холодных, с оттенком презрения тонах, в тексте указывалось, что уничтожать никто никого не собирается, куда девать евреев, власти думают, а пока пусть живут в соответствии с обещаниями – тихо и незаметно.
Такой ответ авторов меморандума на тот момент успокоил и, в целом, устроил, - в отличие от лидеров организаций, объединяющих евреев, в той или иной степени эмансипированных. Они искренне считали себя «немцами Моисеева закона», очень многие честно прошли войну, имели ордена и медали, и, точно так же, как раввины, надеясь, что «и это пройдет», предполагали тем или иным путем доказать руководству НСДАП, что оно не совсем право и они тоже любят Фатерланд. Уже в январе 1933 года было официально зарегистрировано «Имперское представительство немецких евреев» во главе с авторитетными общественными деятелями, в том числе и вполне светскими, практически порвавшими с традицией, типа некоего Отто Хирша. Они изо всех сил доказывали новым властям, что «готовы быть полезны Германии в любом качестве», на что власти отвечали корректным, но категорическим «вы ни в каком качестве не нужны». Естественно, обо всем этом Хирш и его коллеги писали за рубеж, естественно, еврейские общины США, Британии, Франции и других стран нервничали, и достаточно скоро дело вылилось в бойкот германских товаров по всему миру, быстро набравший такие темпы, что руководство Рейха встревожилось. Формальных свидетельств причастности к акции «Имперского представительства» не имелось, однако власти обратились к этой и прочим организациям с требованием «разъяснить международному сообществу смысл изменений, происходящих в Германии», на что герр Хирш и его люди как бы и откликнулись, но без особого энтузиазма (скорее всего, надеясь, что заграница поможет). Зато сионисты заняли позицию совершенно иную: они включились в борьбу с бойкотом мгновенно и от души.
По сути, ничего ни удивительного, ни предосудительного. Сионисты, во-первых, ни во что не ставили «традицию», - напротив, они хотели быть, «как все», во-вторых, в основном, скептически относились к религии, и в-третьих, не считали себя немцами ни в каком смысле. Их сверхидеей и сверхзадачей было «изготовление народа из имеющегося материала». То есть, вывоз как можно большего количества (в идеале – всех) европейских евреев в Палестину, где определенный задел для воплощения мечты о еврейском государстве был сделан, а в смысле фанатизма эти ребята мало отличались от тех же нацистов. Светлая цель оправдывала любые средства. Так что, теория и практика НСДАП («Выгнать во что бы то ни стало!») вполне коррелировала с их собственной теорией и практикой («Забрать во что бы то ни стало!»), а коль скоро намерения, по большому счету, совпадали, расклад лидеров сионизма не пугал. Они, собственно, и раньше серьезно присматривались к заявлениям Гитлера и, ничуть не скрывая того, старались наводить мосты. Пиком этой работы стало приглашение видному соратнику будущего фюрера, барону Леопольду Иц Эдлеру фон Мильденштайну посетить Палестину и ознакомиться с жизнью «новых евреев». Барон (к слову сказать, в будущем – глава «еврейского отдела» СБ, заместитель Гейдриха и начальник знаменитого Эйхмана) предложение принял и, вместе с супругой и в сопровождении одного из ведущих германских сионистов Курта Тухлера, с которым по ходу даже подружился, почти полгода приятно странствовал по Святой Земле, посещая кибуцы и знакомясь с активом ишува (еврейская община). Итогом поездки стала серия путевых заметок «Путешествие национал-социалиста в Палестину», опубликованная в издаваемом Геббельсом журнале «Ангриф» («Атака»). Барон высочайше оценил увиденное, указав, что «увидел истинные чудеса» и что «еврей, своими руками возделывающий землю, становится совсем иным, новым евреем». По его мнению, «дружественное содействие переезду» могло быть лучшим решением «еврейского вопроса». Более того, решением, «в равной степени полезным, как германской нации, так и евреям, нуждающимся в преображении», и даже еще более того, писал барон, «такое решение с течением времени, разумеется, в отдаленном будущем, могло бы стать основой для построения новых отношений между двумя нациями, которые, нельзя отрицать, связаны многими нитями».
Не замедлили и ответные визиты. По воспоминаниям современников, уже в начале лета 1933 года в учреждениях Берлина было не протолкнуться от гостей из Палестины, многие из которых встречались и нашли общий язык с бароном фон Мильденштайном. А у некоторых имелись и другие контакты, так сказать, особого рода. Например, Хаим Арлозоров, виднейший социал-сионист и даже «глава отдела внешней политики» (почти что министр иностранных дел) Еврейского Агентства (пред-правительство будущего еврейского государства) даже попытался проникнуть в ближний круг фюрера через свою бывшую любовницу и невесту Магду Геббельс, в девичестве Фридлендер. Особого успеха не случилось – фрау Магда, по общему мнению, «растворялась в своих мужчинах» и в браке с Йозефом была уже не ярой сионисткой, как в эпоху любви с Хаимом, а столь же ярой нацисткой, но заверения в желании сотрудничать Арлазоров все же получил. Правда, вскоре он погиб в Тель-Авиве (был застрелен, по сей день неведомо, кем), но поток гостей из Палестины это не остановило. Люди ехали знакомиться с обстановкой, а пиковым, расставившим все по полочкам визитом стал приезд о лидера самого высшего уровня, Артура Руппина, получившего приглашение от самого Ганса Гюнтера, йенского профессора, считавшегося ведущим теоретиком расового учения (ему было даже доверено философски обосновывать тезисы Гитлера по этому вопросу). Встреча прошла в крайне теплой обстановке: как отметил по итогам сам Руппин, «Профессор выглядит вполне дружественно. Он говорит, что евреи – не низшая раса по отношению к арийцам, а просто другая, несовместимая в общежитии. Отсюда следует, и мы на этом сошлись, что для решения еврейского вопроса нужно всего лишь найти новое, честное решение».
В конечном итоге, стороны нашли общий язык. «Все в Германии знали, - вспоминал позже один из тогдашних лидеров германского сионизма Иоахим Принц, - что только сионисты могли ответственно представлять евреев в отношениях с нацистским правительством. Мы все были уверены, что однажды правительство сядет с сионистами за круглый стол, за которым, после того, как все беспорядки и насилие революции улягутся, новый статус германского еврейства будет рассмотрен. Правительство объявило, весьма торжественно, что нет ни одной страны в мире, которая столь серьёзно хотела бы разрешить еврейский вопрос, как Германия. Решение еврейского вопроса? Но это же наша сионистская мечта! Мы никогда не отрицали существования еврейского вопроса! Де-ассимиляция? Мы к этому призывали!.. В письме, написанном с гордостью и достоинством, мы предлагали конференцию». Речь идет о меморандуме, 22 июня 1933 года отправленном на имя Гитлера. Суть заключалась в том, что националист националиста всегда поймет, и если не переходить друг дружке дорогу, то сионизм, как национальная теория, «звучит в унисон» национал-социализму. То есть, ничто не мешает найти общий язык на основе «взаимного признания важности отказа от эгоистического индивидуализма либерального времени и замены его общей и коллективной ответственностью». Этот документ, в отличие от меморандума «ревнителей традиции» был прочтен непосредственно рейхсканцлером. Однако, слова словами, а делались и дела. Параллельно с визитами, немецкие, - а особенно, палестинские, - сионисты развернули самую активную борьбу против любых проявлений критики национал-социализма, в первую очередь, - против изрядно мешающего Германии бойкота, причем, борьбу столь действенную, что мероприятие начало быстро сходить на нет. Рейх, со своей стороны, не оставался в долгу. Уже в конце августа все того же 1933 года министерство экономики Германии, с одной стороны, и официальные представители сионистских организаций Германии и Палестины заключили официальное соглашение, вошедшее в историю как «Haavarah-Abkommen». И на немецком, и на иврите это означает одно и то же – «перемещение», а смысл состоял в том, что национал-социалисты взяли на себя обязательства всячески содействовать выезду немецких евреев в «Землю Обетованную».
Заинтересованность властей Рейха была так велика, что правительство пошло не только на многочисленные политические, но даже на экономические поблажки. Чудовищный и в Веймарской Республике налог на вывоз капитала за границу, при Гитлере ставший вообще грабительским, для евреев, выезжающих в Палестину (и только в Палестину) был сильно уменьшен, а экспорт туда товаров из Германии переведен на льготную основу. Разрешено также было вывозить движимое имущество. Кроме того, власти создали сеть ремесленных и сельскохозяйственных училищ, где все желающие потенциальные иммигранты могли получить специальность, востребованную на новом месте жительства. Но кроме того, совместными усилиями была разработана и еще одна умная идея. Англичане (об этом подробнее позже) десятью годами ранее установили «лимит» на въезд евреев в Палестину, однако сделали исключение для т.н. «владельцев капитала», определив этот самый «капитал» в одну тысячу фунтов. Поскольку речь шла о «Третьей Алии» (что это такое, расскажу в следующей, первой по номеру части), прибывавшей из Восточной Европы и состоявшей, в основном, из бедноты, «капиталистов» было мало и они картины не меняли. Однако для немецкого среднего класса такая сумма непосильной не была, и «лимит» можно было, ничуть не нарушая закон, превысить почти вдвое.
В общем, все было предельно чисто и открыто. Никто никого не пытался кинуть, и дела шли как нельзя лучше. Примерно в это время Геббельс, курировавший программу, и распорядился отчеканить ту самую памятную медаль, - с изображением звезды Давида на аверсе и свастики на реверсе, - которую так любят поминать некоторые специфически мыслящие, но мало что знающие персонажи. Тогда же изменилась и тональность прессы Рейха. Мало того, что теплые материалы о «наших покидающих Германию соседях» частенько появлялись в «Фёлькишер Беобахтер», причем авторами выступали такие лидеры нацистов, как Гейдрих, - даже в непримиримом штрайхеровском «Штюрмере» многое смягчилось. На его страницах «еврей вообще» по-прежнему изображался максимально омерзительным, толстым, носатым и с пейсами, однако возник и образ «нового еврея». Тоже, конечно, носатого, но мускулистого, подтянутого, с мотыгой, молотом и орлиным взором, гордо расправляющего широкие плечи на фоне рукотворного оазиса. Плакаты примерно такого же типа красовались и на территории «подготовительных лагерей», где, - разумеется, под флагом сионистов, реявшем на немецких ветрах вполне невозбранно (но, конечно, только на территории этих лагерей), - шли практические занятия и тренинги по начальной военной (на всякий случай) подготовке.
Кое-кто, правда, ставил палки в колеса. Лидеры религиозных общин крайне скверно относились к охмурению паствы «безбожными атеистами», а руководство «Имперского представительства» ревновало. Оно, собственно, тоже не особо возражало против переселения, но требовало претворять его в жизнь не ранее, чем в Палестине «будут созданы цивилизованные условия жизни» и, разумеется, под его началом. Стратегию же конкурентов именовали «поспешной», «преждевременной» и даже «преступлением против сионизма», а некоторые особо прозорливые даже требовали свернуть проект, поскольку «новая Германия рано или поздно скорректирует свою позицию». Заодно, разумеется, пугали еще не принявших решение всякими ужасами. Во всех видах, от «малярии» и «непосильного труда» до «страшных арабов» (которые, по ходу, и в самом деле начали волноваться). Люди были авторитетны, их мнение принимали к сведению многие, и программа в 1934-м начала буксовать, а это никак не могло понравиться властям. Видимо, их ответом и стали пресловутые Нюрнбергские законы 1935 года, откровенно расистские и крайне унизительные для евреев, которым уже вполне открыто указывали, что за Германию лучше не цепляться и надеяться не на что. Некоторые исследователи полагают, что к их принятию так или иначе причастны и сионисты, однако реальных подтверждений этому нет. А вот что знали заранее и приняли без возмущения, это факт. Причем, факт, вполне понятный и объяснимый: типа, если не мытьем, так катаньем. Еще до принятия законов, в их изданиях начали появляться очень жесткие, на грани критики нацизма статьи, смысл которых сводился к тому, что сматывать удочки надо как можно скорее, а кто не успел, тот опоздал. Более того, читателей вполне честно предупреждали, что успевших сионисты спасают, а за опоздавших сионисты ответственности не несут, и если что, так пусть пеняют на себя. Вышла даже целая книга на эту тему, где автор, некто Георг Карески, писал о «возможных массовых убийствах». Но, что интересно, власти Рейха, на любые проявления неуважения (а уж со стороны «низшей расы», так и тем более) реагировавшие очень жестко, на такого рода публикации внимания не обращали, и вообще, по отношению к сионистам вели себя мягко. Даже обычные семьи, подавшие заявление на эмиграцию (но только в Палестину) под раздачу попадали нечасто и, в основном, случайно, - и не приходится удивляться, что проект вновь начал набирать обороты. Причем, круто. «Чтобы поток эмигрантов, - докладывал все тот же Артур Руппин, - не захлестнул, как лава, существующие поселения в Палестине, число приезжающих должно быть в разумном процентном отношении к числу уже живущих».
Короче говоря, все шло по плану и ко взаимному удовольствию. Без любви, разумеется, но с полным пониманием пользы от сотрудничества. За шесть лет, до начала большой войны в Европе, по взаимно согласованной квоте (не менее 15 и не более 20 тысяч человек в год, - больше было просто не потянуть в смысле интеграции, а всю программу рассчитывалось завершить примерно к 1960-му) успели благополучно выехать более 60 тысяч желающих. И ехали они отнюдь не нахлебниками. На обустройство выезжающих было переведено порядка 100 миллионов рейхсмарок, что само по себе приводило руководство ишува в экстаз. «Улицы здесь вымощены деньгами, как мы в истории нашего сионистского предприятия и мечтать не могли, - докладывал в Тель-Авив из Берлина некто Моше Белинсон, один из ответственных за проект. - Здесь есть предпосылки для такого блестящего успеха, которого мы никогда не имели и иметь не будем». Человек ликует, и человека можно понять: для реализации мечты, - независимого государства, - необходимы были деньги и люди, а денег до того было маловато, да и люди ехали не очень охотно, а теперь все изменилось.
Справедливости ради, не все, конечно, было вовсе уж лучезарно. Планомерная эмиграция окончательно испортила некогда вполне приличные, но к моменту ее начали очень сильно испортившиеся отношения ишува с арабами, и полилась серьезная кровь (об этом подробнее в другой части). Вокруг денег, как водится, закрутились деляги, - как еврейские, так и немецкие, - учинявшие первостатейные аферы с участием весьма ответственных лиц. Случались и другие недопонимания, порой весьма досадные, особенно на низах. Человеческий фактор есть человеческий фактор. Но в целом, костюмчик сидел ко всеобщему удовлетворению. И, главное, ничто никого не шокировало. В конце концов, Гитлер во всем цивилизованном мире считался слегка чудаковатым, но респектабельным деятелем, радеющим за свое государство (ему еще предстояло стать и «Человеком Года» по версии Time, и гостеприимным хозяином Берлинской Олимпиады), Нюрнбергские законы рассматривались, как "издержки роста", национал-социализм вообще - как «интересный эксперимент», а проект «Haavarah-Abkommen». – как непредосудительная часть этого, многим цивилизованным людям вполне симпатичного эксперимента...
http://putnik1.livejournal.com/1378571.html
***
Итак, работа по вытеснению евреев шла полным ходом и обе заинтересованные стороны были довольны. Но понемногу возникали сложности, не зависящие ни от властей, ни от сионистов. После принятия Нюрнбергских законов, как уже говорилось, жизнь евреев в Германии стала так унизительна и гадка, что количество желающих уехать резко возросло. Не все, правда, хотели именно в Палестину, а если честно, то в Палестину хотела лишь малая часть, прочих манила Америка и другие центры цивилизации, но эти центры ограничивали въезд множеством условий, в первую очередь, «квотой состояния». То есть, для получения права на эмиграцию, скажем, в США, семья должна была продемонстрировать наличие, как минимум, 500 (по курсу на сегодня примерно 10000) долларов на каждого взрослого. А это было под силу далеко не всем, тем паче, что выезжающих в любую страну, кроме Палестины, нацисты на выезде обдирали, как липку. А увеличить поток вывозимых в Палестину мешали английский «лимит» и принципы отбора, согласно которым, в первую очередь, забирали молодых, крепких и с полезной для будущего государства специальностью. Всем прочим не отказывали, но просили подождать. Плюс ко всему, прибытие евреев уже вызвало в Святой Земле очень серьезные арабские беспорядки (об этом, крайне серьезном вопросе будет отдельный разговор) и англичане начали понемногу ужесточать порядок приема новых жителей подмандатной территории.
Нельзя сказать, что социал-сионистов, игравших главную роль в движении и управлявших палестинским ишувом, такие тенденции вовсе не волновали. Волновали, да. Но они тесно координировали свою деятельность с левыми партиями Европы (в первую очередь, английскими лейбористами) и не лезли на рожон. Криком кричали о необходимости ускорить процесс и забирать, "хотя бы временно", куда угодно, пока убивать не начали, только их противники справа - ревизионисты во главе с уже известным нам Владимиром-Зэевом Жаботинским, но влияние и связи еврейских «национал-либералов» были куда ниже. К тому же, им очень мешали социал-сионисты, справедливо рассуждая, что ежели кто из эмигрантов «временно» окажется в той же Америке, так хрен потом Палестина его дождется, а если так, то зачем? Тем не менее, Жаботинский был человеком упорным, если он ставил перед собой цель, то добивался ее, чего бы это ни стоило (историю с Еврейским Легионом нам еще предстоит рассмотреть), и под его бешеным напором западная пресса прогнулась. В газетах США, Великобритании и так далее начали появляться более или менее правдивые отчеты о реалиях жизни евреев в Германии, еврейские организации заволновались, в Палестину пошли запросы, на которые нельзя было не ответить, проблема стала политической, без возможности игнорировать, - и в конце концов, в июле 1938 года, в милом французском Эвиане, - по предложению Франклина Рузвельта, пренебречь которым никто не рискнул, - состоялась международная конференция на предмет, что же все-таки делать с немецкими евреями. Собрались представители практически всех государств тогдашнего «свободного мира» (отказалась лишь Италия: дуче отметил, что у «его» евреев все есть и будет в порядке, а чужие его не волнуют), а также посланцы всех заинтересованных организаций. В том числе, разумеется, и сионистов, на тот момент уже согласившихся, что эмиграция «в два этапа» тоже приемлема. Помимо общих гуманистических соображений, резоны лидеров еврейских общин заключались в том, что страны Латинской Америки нуждаются в квалифицированных специалистах, которых среди «белых» и «синих» воротничков еврейского происхождения немало, а США, черт побери, все-таки «факел свободы и демократии». Что же до Великобритании, то квоты на иммиграцию на Остров и его доминионы уже пять лет как заморожены, так что, по идее, больше 100 тысяч душ могли бы выехать из Германии и без пресловутых 500 долларов.
Все, однако, пошло не по оптимистическому сценарию, причем тон дальнейшему задал глава американской делегации м-р Тейлор, весьма резко заявивший, что «квота состояния отменена не будет» и вносить какие-либо изменения в законы об иммиграции США не только не намерены, но и не требуют этого от других стран. Поскольку, как пояснил он, «ни одна страна не должна нести финансовое бремя, вызванное иммиграцией». С американцем мгновенно согласились представители Нидерландов, Бельгии, Дании и Норвегии, заявив, что «людей с капиталом» принять готовы, но вкладываться в неимущих – нет, тем паче, что и так помогают евреям (палестинским), как могут. Прозвучали доводы насчет «нет мест» и «у нас плотность населения и так высока». Примерно то же заявили и делегаты Франции (разве что ссылок на «мы – страна маленькая» не было), и даже представители почти всех стран Южной Америки. Как ни странно, единственным исключением из ряда стала крохотная Доминиканская Республика, «изнывавшая под игом» Рафаэля Трухильо, ныне считающегося одним из самых страшных тиранов ХХ века. Посланцы диктатора сообщили, что политика нацистов им кажется чрезмерно жестокой, поскольку обижать людей по расовому принципу нехорошо, а потому Санто-Доминго готово принять 100 тысяч бедняг, «невзирая на их состоятельность». Такой накат против течения чуть не сбил общий тон дебатов, но американцы вызвали доминиканцев на ковер и после долгой беседы, подробности которой в точности неизвестны и по сей день, проблема неуместного морализма была снята. Правда, на неформальном уровне тиран и деспот все же открыл двери своей страны для иммиграции и в итоге спас множество жизней, но это делалось в тени, а значит, никого не волновало. Окончательный же удар по всем надеждам нанесла Великобритания. Лорд Витерман, глава ее делегации, говорил долго, красиво и ни о чем. Он подробно объяснил, что Британские острова и без того битком набиты народом, так что потесниться невозможно, но о колониях и доминионах, где свободного места было в избытке, не помянул ни словом, когда же Хаим Вейцман, - президент Еврейского агентства и «международно признанный представитель еврейского народа» , - попытался напомнить о Декларации Бальфура (что это за зверь, узнаете из первой части), его просто лишили слова, а затем и отказали в приватной встрече.
*update 2
*update 3
*update 4
*update 5 в комментах
*update 6 в комментах
*update 7 в комментах
Краткая история сионизма
«Сионизм» - это не страшный зверь, а всего лишь одна из «национальных теорий», возникших в богатом на такие сюрпризы XIХ веке, и подразумевает она создание еврейского национального государства. Но не абы где, - это в науке называется «территориализм», - а непременно в местах, традиционно считающихся «исторической родиной». читать дальше
***
Прежде всего. Прочитав на эту тему практически все, что можно было раздобыть, причем во всех вариациях, я убежден: массовое физическое уничтожение евреев в планы нацистов не входило. Не любили? Да. Считали чуждой расой и вредным элементом? Безусловно. Стремились ограничить в правах и обобрать? Бесспорно. Но не более того.
В июле 1938 года, в милом французском Эвиане, - по предложению Франклина Рузвельта, - состоялась международная конференция на предмет, что же все-таки делать с немецкими евреями.
...
«Мир, - подытожил Вейцман, - разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие пустить их к себе», и его мнение подтвердили заключительные документы конференции. По общему решению 32 стран, в Берлин ушла телеграмма, где ни разу не употреблялось слово «еврей», зато фактически подтверждалась (если не сказать, одобрялась) правомочность нацистского варианта решения «еврейского вопроса». Формулировка «Мы, нижеподписавшиеся, не оспариваем права германского правительства на законодательные меры в отношении некоторых своих граждан» не оставлял места для иных трактовок.
*update 2
*update 3
*update 4
*update 5 в комментах
*update 6 в комментах
*update 7 в комментах
***
Прежде всего. Прочитав на эту тему практически все, что можно было раздобыть, причем во всех вариациях, я убежден: массовое физическое уничтожение евреев в планы нацистов не входило. Не любили? Да. Считали чуждой расой и вредным элементом? Безусловно. Стремились ограничить в правах и обобрать? Бесспорно. Но не более того.
В июле 1938 года, в милом французском Эвиане, - по предложению Франклина Рузвельта, - состоялась международная конференция на предмет, что же все-таки делать с немецкими евреями.
...
«Мир, - подытожил Вейцман, - разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие пустить их к себе», и его мнение подтвердили заключительные документы конференции. По общему решению 32 стран, в Берлин ушла телеграмма, где ни разу не употреблялось слово «еврей», зато фактически подтверждалась (если не сказать, одобрялась) правомочность нацистского варианта решения «еврейского вопроса». Формулировка «Мы, нижеподписавшиеся, не оспариваем права германского правительства на законодательные меры в отношении некоторых своих граждан» не оставлял места для иных трактовок.
*update 2
*update 3
*update 4
*update 5 в комментах
*update 6 в комментах
*update 7 в комментах