Внимание!
четверг, 01 апреля 2010
Знания в массы!
Во главу угла нашего исследования мы поставили т.н. Большую Кавказскую войну, в ходе которой была выработана государственная политика по отношению к народам Кавказа. Благодаря тому, что период этот достаточно удален от нашего времени, мы можем более объективно судить о нем, чем о периоде сороковых годов нашего столетия или о сегодняшних событиях.
По Кавказским событиям XIX века имеется богатая библиография, представленная газетным заметками, дневниками очевидцев, книгами, описывающими Кавказскую войну, действия горцев и их оценками. Большинство проработанных нами источников представляют собой дневники и отчеты участников событий, заметки в газетах и журналах. Они, как правило, носят описательный характер, выражают чувства очевидцев, но не дают какой-либо оценки, не осмысливают причин и следствий. Принципиально иным видом литературы дореволюционного периода являются труды по осмыслению причин и хода войны, роли Кавказа в политике России, последующего послевоенного устройства этого региона. Ознакомившись с ними, мы нашли, что подавляющее большинство тезисов актуальны и сегодня. Мы приводим здесь наиболее интересные соображения государственных мужей той эпохи и комментируем их (где это возможно) фактами из новой и новейшей истории взаимоотношений Кавказа и России. Авторы привлеченных нами трудов, заслуживают отдельного упоминания: это флигель-адъютант Императора Хан-Гирей, черкес по национальности, отправленный на Кавказ для сбора информации перед визитом туда Николая I в 1837 г.; адмирал Л.Серебряков, типичный кавказский офицер, всю жизнь, посвятивший замирению неспокойного региона; это Р.Фадеев, военный, историк, литератор, назвавший те далекие события «Кавказской войной»; и, наконец, Воронцов-Дашков, не только сам воевавший на Кавказе, но и бывший там в 1905-1915 гг. наместником Императора. Всех этих людей объединяет государственный подход.
читать дальшеПо ряду причин мы исключили религиозную составляющую отношений России с горцами, так как никогда до сего дня война на Кавказе не была противостоянием религий, и от проявлений особенностей национально характера и уклада чеченцев одинаково страдали все их соседи: и православные, и мусульмане. Ни XVIII, ни в первой половине XIX в. общественное сознание чеченцев не осуждало грабительские набеги на сопредельные территории, но всегда искало идеологическое обоснование... Воспользовались исламом (позднее ваххабизмом). Однако когда считали для себя выгодным, переступали любые догмы, клятвы и договоренности. Зачастую совершенно нерационально.[1]
Кавказцы:
Серебряков: «Осетины, кабардинцы, чеченцы, дагестанцы и закубанцы в продолжение этого периода производили набеги многочисленными партиями и тревожили наши границы. Чеченцы были самые беспокойные из всех соседей [2]. <…> Совершеннейшее невежество кавказских горцев препятствует видеть несоразмерность сил их с могуществом России. Они думают, что могут иметь против нас успехи и что могут отстоять свою независимость. От времени до времени действительно им удаются некоторые набеги, и удачи сии происходят от местных обстоятельств, а более от неспособности многих военных наших начальников. Как сии причины, так и вообще образ их понятия, происходящий от воспитания, обычаев и большого недостатка нравственности, заставляют их думать, что гостеприимство, щедрость, ласки, выгодные для них торговые сношения — суть дань бессилия[3]. Они приносят тогда только пользу, если сопряжены с успехом оружья.[4] <…> Горцы по воспитанию своему, понятиям и обычаям даже и среди своих обществ не признают никакой власти, кроме силы оружия, никаких обязанностей, кроме тех, к исполнению коих можно принудить оружием, кои, несмотря на множество прислуг, не исполняют никаких условий, коль скоро находят возможность нарушить оные».
Замирение Кавказа:
Хан-Гирей: «Напротив того, как у одних [народностей – Е.Р.], равно и у других предано все, более или менее, безначалию, междоусобиям и раздорам[5]: следовательно, требуя от такого народа условий покорности, очевидно нельзя ожидать удовлетворительного исполнения оных: ибо условия, которые примут сегодня хотя бы и действительно с общего согласия старшин и владельцев и с готовностью исполнить, завтра могут быть нарушены несколькими неблагонадежными людьми; результат тот же: после замирения разрыв, и опять кровопролития; и это может только быть отвращено единственно устроением у них внутреннего положительного порядка. <…> Но чтобы целые семейства или аулы переходили к нам, надо, чтоб они видели, где могут обрести спокойствие и благоденствие. В самом деле нельзя же ожидать перехода к нам наших врагов, когда они ничего не видят у нас для себя утешительного: мы от них требуем покорности, подвод, вспоможения и многого подобного; обещаем старания о их благосостоянии, требования наши в настоящем, а обещания в будущем, тогда как Горские народы, вообще живут можно сказать сегодняшним, не заботясь нисколько о завтрашнем» [6].
Серебряков: «Один из верных способов усмирения горцев состоит в том, чтобы везде предупреждать их замыслы, всегда находиться в сильном оборонительном положении, дабы отражать их набеги с успехом. Утвердительно можно сказать, что хищничества прекратятся, коль скоро горцы не будут иметь возможность их производить и как скоро они не будут иметь успеха, а для этого нужно быть на линиях наших в сильном оборонительном состоянии. Кавказ не может быть покоен до тех пор, пока жители вооружены[7], а дабы их обезоружить, мы должны им доставить личную безопасность и защиту собственности, и тогда только они постепенно отвыкнут от оружия».
Фадеев: «… мы не можем воздействовать на мусульманскую массу, но можем привязать к себе прямым интересом и со временем обрусить высшее сословие, располагающее этой массой, заменить им штыки, содержащие страну в повиновении»[8].
Боевые действия:
Серебряков: «По неспособности некоторых из военных начальников, ошибочным их понятиям о роде войны и о способах, долженствующих употребляться для покорения Кавказа, — конечно, порождаются неудачные и бесполезные экспедиции, сопряженные с потерями иногда значительными. Всегда, когда мы вынуждены были выводить войска из земель уже попиравшихся горцев, последствия были самые пагубные. С другой стороны, совершенное бездействие породило в войсках робость и уныние, неизбежный источник болезней и смертности. Офицеры, большею частию дурной нравственности, предавались пьянству. Люди теряли уважение и доверенность к начальникам и упадали духом. Расстройство гарнизонов, дурное состояние укреплений и система, в действиях с горцами принятая, не соответствующие, как выше изъяснено, с их понятиями и образом мыслей о силе и могуществе, которым они только повинуются, — породили в них самонадеянность и дерзость, дотоле на Кавказе неслыханную. Что всякая поспешность в действиях, всякий приступ как в давнишние времена, так и ныне, имели последствием или неудачу, или кратковременные бесплодные успехи, от которых мы должны были отказываться. <…> в тех местах, где линия и крепости имели близкий надзор за племенами покорившимися и могли защитить их, там горцы пребывали верными, постепенно слагали с себя оружие и обращались в мирных жителей. Набеги горцев в наши пределы должно уподоблять вылазкам гарнизона из крепости, и что для отражения их мы должны быть в беспрерывной бдительности, и что если наши циркумвалационные линии сильны и имеют грозное основание, то вылазки эти не могут нам принести ощутительного вреда. Мы не должны с горцами бороться, но должны твердо продвигаться к цели и наносить им поражения при всякой неприязненной встрече»[9].
Представительство центральной власти на Кавказе:
Серебряков: «Для успешного хода дел направление действий и мер к покорению горцев должно непременно сосредоточиваться в лице главного начальника, облеченного властию и доверенностию; между тем по отдаленности его местопребывания часто принимаются меры, несообразные с его видами и соображениями, которые он должен или отменять, или, смотря по обстоятельствам, терпеть во избежание важнейших неудобств».
Фадеев: «Покуда чужеземная власть остается сосредоточенной в руках немногих высших правителей, народ хотя знает о своем порабощении, но не чувствует его и мирится с его последствиями из-за житейских выгод, приносимых ему лучшим порядком и большей безопасностью, но как только иноверные властители принимают на себя низшую администрацию и вследствие того вносят в народный быт свои законы, не только непонятные туземцу, но напоминающие ему при каждом его дыхании, что он раб гяура, – дело принимает другой оборот. Пища фанатизму готова. <…> когда какая-либо окраина подчиняется исключительно одному ведомству — это худшее из полномочий — полномочие за глазами. Людей, пекущихся об общем деле столько же, как о своем прямом, почти не бывает; беспристрастие является только следствием равновесия сил; а потому всякое бессрочное полномочие влечет неодолимо к полномочию в свою пользу».
Воронцов-Дашков: «Я не допускаю возможности управления Кавказом из центра, на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения, разнообразного по вероисповеданиям, по племенному составу и но политическому прошлому. Централизация допустима только тогда, когда она в силах внимательно следить за всеми проявлениями жизни населения на определенной территории и регулировать их в известном направлении; иначе она опасна, т.к. ведет к разобщению частей государства. Необходима именно на месте такая власть, которая, сосредотачивая в себе до известной степени полномочия министров, была бы способна согласовать в своих решениях начала общегосударственной политики с местными потребностями, могла бы удовлетворять последние быстро, по возможности в момент их возникновения, и имела бы право возбуждать перед законодательными учреждениями Империи вопросы о местных нуждах, вне зависимости от личных взглядов на них представителей центрального правительства. Такою властью может быть только Наместник Вашего Императорского Величества. <…> Участие в законодательных учреждениях представителей окраины не всегда еще может обеспечивать местные интересы; поэтому следует предвидеть случаи, когда принятая вообще для Империи мера может оказаться трудно применимою к краю и представится полезным дать для суждения законодательных учреждений материал, основанный на местных соображениях. <...>Не могу скрыть от Вас, Государь, что в форме Наместничества есть, несомненно, признак известной обособленности края, но я убежден, что в началах, на которых я предлагаю построить управление краем, не может быть ничего опасного для целости государства. Наоборот, эта форма удовлетворит всех кавказцев, в сущности отлично сознающих невозможность образования национальных автономий[10] и только пытающихся в суждениях о них отыскать выход для проявления своей самодеятельности».
Местное самоуправление и исполнение законов на местах:
Серебряков: «Противу совести моей было бы также умолчать, что если слабость и безнаказанность в крае, где мы установили правление, будет отличительною чертою, то, к несчастью, ожидать можно еще худших последствий. <…>надлежит начать с того, чтобы в покорных племенах учредить правление, первоначально свойственное с правами и обычаями горцев, потом, смотря по степени их гражданственности, правление это смягчать и постепенным изменением привести их к мирной гражданской жизни. Нарушение правил гостеприимства, оценка голов людей нам вредных, неисполненные обещания, самовольное оштрафование аулов неимоверными поборами или только требованиями, несправедливость и лицеприятие возбуждают горцев к ненависти и к отчаянному сопротивлению. <…> начальникам, как главным, так и частным, нужно дать необходимую власть и средства: 1) для приличного себя содержания, 2) для защиты личной безопасности и собственности каждого, и наконец 3) для приведения в исполнение распоряжений начальства и судебных приговоров. От выбора начальников, как главных, местных, так и частных, зависеть будет больший или меньший успех в обращении горцев в мирных соседей».
Фадеев: «Надо прибавить также, что европейские формы не представляют завоевателю полноты средств, необходимых для содержания азиатского края в порядке, например круговой ответственности общин за разбои, совершаемые на их земле, благодаря которой Закавказский край пользовался безопасностью дорог до введения свода законов. <…> Подчинив страну непонятному ей законодательству, приходится потом на каждом шагу заменять его несоответствующей ему практикой. <…> соприкасаясь почти исключительно с этим промежуточным [лояльно настроенным – Е.Р.], ничтожным по количеству, но выдающимся слоем населения, русское начальство в крае легко впадает в ошибку, судя по нему о настроении массы».
Бунге: «Правительство не может принять на себя преподавание корана и пропаганду его учений ни на арабском, ни на русском языке. Оно может только требовать преподавания в мектебе и медрессе, кроме корана и русской грамоты, но все внимание должно быть обращено на то, чтобы мусульмане признали превосходство русской школы и чтобы они убедились, что дело идет не об обращении магометан в христианство, а о том, чтобы сделать их полноправными гражданами Государства, к которому они принадлежат. Какое дело нашему Правительству блюсти интересы магометанства, если магометане сами их нарушают?»
Воронцов-Дашков: «..местные особенности жизни нельзя игнорировать, насильно подгоняя их под общеимперские рамки, но необходимо их использовать, организуя в направлении, отвечающем целям единства государства».
Резюмировать можно цитатой из Н.Бунге, которая актуальна и сегодня: «Таким образом <…> за мягкостью, можно сказать распущенностью, следовала суровая настойчивость для наверстания всего потерянного вследствие ряда послаблений. Правда, эта настойчивость не всегда оказывалась долговечною, но зло заключалось не в одних только колебаниях Правительства, а главным образом в условиях, при которых оно действовало, и в образе его деятельности. Действия его сопровождались трескучими газетными излияниями, способствовавшими обоюдному раздражению, а меры, которые оно принимало, не всегда носили печать спокойствия и последовательности. Отсюда жалобы на преследования, на гнет и пр., жалобы, не лишенные основания в том смысле, что упомянутые меры имели, иногда характер порывистый и страстный».
Из всего вышеизложенного следует, что к успехам на Кавказе приводили только постоянные и последовательные действия без лишней оглядки на общественное мнение, и тем более на мнение Запада. Следует добавить, что сегодняшняя наша ситуация на Кавказе совершенно понятна и далеко не самая худшая в нашей истории.
Наконец, необходимо возразить основным иллюзиям общества и некоторых государственных деятелей:
1. Чеченцы, в целом, никогда не ощущали себя, (а по существу никогда и не были) частью российского народа.
2. Чечня на протяжении сотен лет являлась собственно российской территорией только де юре.
3. Стратегическое планирование, основанное на делении Чечни на «равнинную» и «горную» ошибочно, т.к. бандформирования в горах имеют своими руководителями именно «равнинных» чеченцев.
4. «Переговорные процессы» с этносом, на уровне генной памяти имеющим «набеговую психологию», не эффективны и воспринимаются как слабость, повод для агрессии и выдвижения новых требований.
5. «Самостоятельность Чечни» невозможна, ибо не имеет никакой экономической основы – набеговый менталитет и традиции предполагают «кормление» такой независимой Чечни только за счет соседних территорий (или соседних экономик). Не случайно боевики, захватившие школу в г.Беслан, требовали независимости Чечни в рамках рублевой зоны!
[1] В российском общественном сознании, к сожалению, полностью табуирована такая тема, как традиционное сотрудничество определённых народов с антироссийскими силами на Западе. В пользу этого говорят, например, события Второй Мировой и Отечественной войн. На стороне Германии (в основном в войсках полиции и СС) сражалось 28 000 горцев. Вообще представители мужской части Чечни и Ингушетии в подавляющем большинстве либо дезертировали из РККА, либо участвовали в бандформированиях. Во время допроса немецкий диверсант и несостоявшийся кавказский гауляйтер Османа Губе сделал красноречивое признание: «Среди чеченцев и ингушей я без труда находил нужных людей, готовых предать, перейти на сторону немцев и служить им. Меня удивляло: чем недовольны эти люди? Чеченцы и ингуши при Советской власти жили зажиточно, в достатке, гораздо лучше, чем в дореволюционное время, в чем я лично убедился после 4-х месяцев с лишним нахождения на территории Чечено-Ингушетии. Чеченцы и ингуши, повторяю, ни в чем не нуждаются, что бросалось в глаза мне, вспоминавшему тяжелые условия и постоянные лишения, в которых обретала в Турции и Германии горская эмиграция. Я не находил иного объяснения, кроме того, что этими людьми из чеченцев и ингушей, настроениями изменческими в отношении своей Родины, руководили шкурнические соображения, желание при немцах сохранить хотя бы остатки своего благополучия, оказать услугу в возмещение которых оккупанты им оставили бы хоть часть имеющегося скота и продуктов, землю и жилища» (ГАРФ. Ф.Р.-9478. Оп.1. Д.228. Л.228-268). Вторит ему, Майрбек Шерипов (член ВКПб, председатель Леспромсовета ЧИАССР), переходя осенью 1941 года на нелегальное положение, цинично объяснял своим приверженцам: «Мой брат, Шерипов Асланбек, в 1917 году предвидел свержение царя, поэтому стал бороться на стороне большевиков, я тоже знаю, что Советской власти пришел конец, поэтому хочу идти навстречу Германии».
[2] Постоянные набеги горских народов, в особенности чеченцев, являются результатом сложившейся на Северном Кавказе в силу географических, социальных и экономических факторов т.н. набеговой цивилизации. Основным занятием мужского населения обществ такого типа были грабительские походы на сопредельные территории, а добыча, для Кавказа это традиционно скот и рабы, составляла основу экономики народа. Историки утверждают, что «легальным», «цивилизованным» способом на чеченских территориях удалось бы обеспечивать необходимым продовольствием, только 20% населения, остальные же 80% могут существовать только в условиях получения добычи, доходов от работорговли, угонов скота и т.д. и т.п. Вот чисто бытовой пример. У всех кавказских народов – богатая кухня. У чеченцев же она чрезвычайно скудная. Они не гурманы. Горец в набеге просто не может себе позволить быть гурманом. Кстати среди причин, побудивших Сталина «навсегда» решить горскую проблему были многочисленные бандформирования, действовавшие на территории Чечни и Ингушетии (с 1941 по 1944 г. органами госбезопасности было уничтожено 197 банд). Возвращение же реабилитированного народа в 1957–1958 г. спровоцировало восстание русскоязычного населения Грозного. Причиной восстания послужило убийство в августе 1958 вернувшимися чеченцами русского грозненца. Вообще же в результате чеченского террора, творимого при полном попустительстве местных властей, только в течение 1957 года из Чечено-Ингушетии выехали 113 тысяч русских, украинцев, осетин, дагестанцев, и граждан других национальностей.
[3] Неслучайно, после взятия аула Ахульго в 1839 г. и, казалось бы, замирения Шамиля, случилось обратное. Заключив после поражения перемирие с русскими, Шамиль использовал его на восстановление сил и через год снова поднял всю Чечню и Дагестан.
[4] В 1920 г. проходило выселение 70 тысяч терских казаков. А что же чеченцы? Безусловно, происходящее пришлось им по душе, тем более, что они получили при этом возможность безнаказанно пограбить. Как сообщал в начале ноября 1920 года председатель комиссии по выселению казаков Перельман: «Чеченцами аула Кеньюрт было забрано около 300 голов скота, и также бросились и грабили чеченцы других аулов. 31/X и 1/XI я был в ауле и под страхом расстрела запретил грабить скот и вернуть взятое, но в последнем мне отказано и я распорядился расставить караулы у переправы через Терек» (РГВА. Ф.320. Оп.1. Д.18. Л.40). Однако никакой благодарности к своим «благодетелям»-большевикам обитатели Чечни не испытывали. Если прежняя власть, державшая Кавказ твердой рукой, вызывала у горцев уважение, то поступки новой воспринимались как свидетельство ее слабости, не заслуживающей ничего, кроме презрения. В самом деле, как смешно и жалко в глазах чеченцев из Кеньюрта выглядел этот Перельман, грозящий им расстрелом, но не имеющий ни желания, ни реальной силы привести свои угрозы в исполнение. Не удивительно, что в относящемся к началу 1921 года донесении командира и комиссара 2-го конного полка, действовавшего в районе Шали – Шатой – Ведено, отмечалось: «... но надо считать противником и окружающие аулы, так как они для нас постольку нам приятели, поскольку мы имеем вооруженной силы для дачи им отпора. Доверия им быть не может ..» (РГВА. Ф.28108. Оп.1. Д.177. Л.126-127).
[5] Начиная с XVIII в. Россия проводит (как последовательно, так и эпизодически) политику сселения чеченского народа с гор на равнину. Те, кто осуществляют такую политику, правомерно полагают, что равнинный образ жизни принципиально разрушителен для быта и традиций набегового этноса. По мысли этих идеологов сселение с гор на равнину в условиях отсутствия дефицита земли, смешения с иными этносами и участия в развитой экономической деятельности делают «набеговый уклад», «набеговую психологию» не эффективными. В течении 2–3 поколений «набеговые традиции», якобы, вытесняются на равнине более практичной «цивилизованной» «общечеловеческой» моделью отношений. Мы же должны понимать, что (с этим согласны и чеченские историки) противостояния равнинных и горных чеченцев не было никогда. Каждый тейп, осуществляющий экономическую деятельность на равнине, обязательно имел и имеет «военную составляющую», расположенную на «горных базах». Чеченские исследователи утверждают, что даже во времена царской России все набеги горцев на соседей, русские станицы и воинские части планировались и финансировались равнинными чеченцами. С этой точки зрения энергично пропагандируемые целым рядом политиков и политологов идеология разделения Чечни на горную и равнинную ошибочна и не эффективна. Следует добавить, что в наше время «равниной» для чеченских бандитов стали не только горные долины Кавказа, а экономика Москвы, Волгограда, Тюменского Севера и еще ряда регионов России..
[6] Основная причина глобального «непримирения» горцев и русских это различные цивилизационные и мировроззренческие парадигмы. Так, например, отношения между членами горского сообщества регулировались законами характерными для родоплеменных сообществ. Ведущую роль играл закон кровной мести. Коллективная ответственность всех членов рода за отмщение убитого родственника являлась мощным сдерживающим фактором. В лице России горцы соприкоснулись с культурой, для которой родоплеменные отношения были в прошлом. Это означало, что в отношениях с представителями русской, а точнее европейской, культурой у горцев не было такого сдерживающего фактора, как месть со стороны враждующего рода. Следствием было чувство безнаказанности и внутреннего превосходства, презрение к представителям сообществ, незащищенных родоплеменными законами, отсутствие в отношении к ним гуманности.
[7] В 1925 г. была проведена операция по изъятию оружия у жителей Дагестана. Всего было принято на учет и сдано более ¾ всего оружия, намечавшегося к изъятию. После этого ситуация в республике стабилизировалась: разумеется, глухое брожение продолжалось, однако до возникновения вооруженных восстаний, которые неоднократно происходили в конце 20-х – начале 30-х гг. в Чечне, в Дагестане не доходило.
[8] Р.Фадеев писал это, учитывая имеющиеся прецеденты. На почве неприятия ислама что некоторые чеченские тейпы покидали свой край и «уходили к русским, потому что считали их братьями по религии». Чечню покинули тейпы: Биллетоевский, Варандоевский, Ахышатоевский, Гуноевский и др. Перейдя через русскую границу, они поселились в казачьих станицах и русских селах, выполняя роль пограничного буфера, неся службу по охране кордонов.
[9] В июле 1925 года командование СКВО и местное ОГПУ предложили провести широкомасштабную операцию по зачистке территории Чечни от бандформирований и изъятию оружия у местного населения. Сосредоточение войск производилось под видом их участия в маневрах. Чтобы не дать бандитам уйти в соседние республики и области, были выставлены специальные заградительные отряды. Согласно плану, войска, разделенные на 5 групп, сосредоточившись на северной, восточной и западной границах, должны были одновременно двинуться вглубь Чечни. Перед ними ставились две задачи – полное изъятие оружия у населения, а также поимка бандитских главарей.
Поражает, особенно по современным меркам, незначительность сил, выделенных для зачистки Чечни – 4840 штыков и 2017 сабель при 130 станковых и 102 ручных пулеметах, 14 горных и 8 полевых орудиях, а также 8 самолетов. Операция началась 23 августа 1925 года. Наиболее сложная задача – разоружение Шароевского района, где скрывался имам Гоцинский – была возложена на группу войск (1922 штыка и 480 сабель при 39 станковых пулеметах и 6 горных орудиях). А что же чеченцы? Привыкшие к слабости советских властей, первоначально они готовились к упорному сопротивлению, они были настроены столь решительно, что даже продавали свой скот для приобретения оружия и боеприпасов. Сильно было потрясение горцев, когда на их территорию неожиданно вступили многочисленные войсковые колонны, да к тому же вооруженные артиллерией и сопровождаемые авиацией.
Эффект внезапности был достигнут за счет полного отстранения от подготовки операции руководителей Чеченской области, заранее оповещавших своих соплеменников о готовящихся против них действиях. В ряде районов Чечни местные органы власти активно поддерживали бандитов. В начале операции все зачищаемые аулы оказывали пассивно-враждебное отношение и приступали к сдаче оружия лишь после артиллерийского и пулеметного обстрела, затем участились случаи добровольной сдачи оружия. Всего из 242 разоруженных аулов 101 был подвергнут ружейно-пулеметному и артиллерийскому обстрелу, а 16 из них – еще и бомбардировке с воздуха. В результате обе поставленные задачи оказались успешно решены. У населения Чеченской области было изъято 25299 винтовок, 4319 револьверов и пулемет "Льюис". Были захвачены все без исключения сколько-нибудь крупные бандитские главари, а всего арестовано 309 бандитов, из которых 105 (в том числе имам Гоцинский) – расстреляны по приговору тройки полпредства ОГПУ Северо-Кавказского края.
[10] Только в кавказской республике Дагестан на население в два миллиона человек, приходится как минимум 14 народностей, которые имеют помимо русского еще пять официальных языков. Мина замедленного действия была заложена в 1920-30-е гг., когда достаточно произвольно были установлены границы кавказских автономий. Границы провели по районам расселения народностей, насильно создавая из расчлененных районов искусственные административно-территориальные образования. Так например, карачаевцев, тюрков по происхождению, объединили с кавказской народностью черкесами, а родственный с последними кабардинский народ – с родственной народностью карачаевцев – балкарами. Такой подход ярко продемонстрировал свою неуклюжесть, ведь в исторически сложившемся этническом конгломерате границы расселения были изначально размыты, а депортации и переселения еще более усложнили ситуацию. Именно в этом следует искать причины осетино-ингушского конфликта (территории депортированных ингушей были переданы Осетии, а по возвращении в 1957-58 гг. ингуши получили все кроме Пригородного и части Малгобекского района, оставшихся в Осетии).
http://roizman.livejournal.com/
По Кавказским событиям XIX века имеется богатая библиография, представленная газетным заметками, дневниками очевидцев, книгами, описывающими Кавказскую войну, действия горцев и их оценками. Большинство проработанных нами источников представляют собой дневники и отчеты участников событий, заметки в газетах и журналах. Они, как правило, носят описательный характер, выражают чувства очевидцев, но не дают какой-либо оценки, не осмысливают причин и следствий. Принципиально иным видом литературы дореволюционного периода являются труды по осмыслению причин и хода войны, роли Кавказа в политике России, последующего послевоенного устройства этого региона. Ознакомившись с ними, мы нашли, что подавляющее большинство тезисов актуальны и сегодня. Мы приводим здесь наиболее интересные соображения государственных мужей той эпохи и комментируем их (где это возможно) фактами из новой и новейшей истории взаимоотношений Кавказа и России. Авторы привлеченных нами трудов, заслуживают отдельного упоминания: это флигель-адъютант Императора Хан-Гирей, черкес по национальности, отправленный на Кавказ для сбора информации перед визитом туда Николая I в 1837 г.; адмирал Л.Серебряков, типичный кавказский офицер, всю жизнь, посвятивший замирению неспокойного региона; это Р.Фадеев, военный, историк, литератор, назвавший те далекие события «Кавказской войной»; и, наконец, Воронцов-Дашков, не только сам воевавший на Кавказе, но и бывший там в 1905-1915 гг. наместником Императора. Всех этих людей объединяет государственный подход.
читать дальшеПо ряду причин мы исключили религиозную составляющую отношений России с горцами, так как никогда до сего дня война на Кавказе не была противостоянием религий, и от проявлений особенностей национально характера и уклада чеченцев одинаково страдали все их соседи: и православные, и мусульмане. Ни XVIII, ни в первой половине XIX в. общественное сознание чеченцев не осуждало грабительские набеги на сопредельные территории, но всегда искало идеологическое обоснование... Воспользовались исламом (позднее ваххабизмом). Однако когда считали для себя выгодным, переступали любые догмы, клятвы и договоренности. Зачастую совершенно нерационально.[1]
Кавказцы:
Серебряков: «Осетины, кабардинцы, чеченцы, дагестанцы и закубанцы в продолжение этого периода производили набеги многочисленными партиями и тревожили наши границы. Чеченцы были самые беспокойные из всех соседей [2]. <…> Совершеннейшее невежество кавказских горцев препятствует видеть несоразмерность сил их с могуществом России. Они думают, что могут иметь против нас успехи и что могут отстоять свою независимость. От времени до времени действительно им удаются некоторые набеги, и удачи сии происходят от местных обстоятельств, а более от неспособности многих военных наших начальников. Как сии причины, так и вообще образ их понятия, происходящий от воспитания, обычаев и большого недостатка нравственности, заставляют их думать, что гостеприимство, щедрость, ласки, выгодные для них торговые сношения — суть дань бессилия[3]. Они приносят тогда только пользу, если сопряжены с успехом оружья.[4] <…> Горцы по воспитанию своему, понятиям и обычаям даже и среди своих обществ не признают никакой власти, кроме силы оружия, никаких обязанностей, кроме тех, к исполнению коих можно принудить оружием, кои, несмотря на множество прислуг, не исполняют никаких условий, коль скоро находят возможность нарушить оные».
Замирение Кавказа:
Хан-Гирей: «Напротив того, как у одних [народностей – Е.Р.], равно и у других предано все, более или менее, безначалию, междоусобиям и раздорам[5]: следовательно, требуя от такого народа условий покорности, очевидно нельзя ожидать удовлетворительного исполнения оных: ибо условия, которые примут сегодня хотя бы и действительно с общего согласия старшин и владельцев и с готовностью исполнить, завтра могут быть нарушены несколькими неблагонадежными людьми; результат тот же: после замирения разрыв, и опять кровопролития; и это может только быть отвращено единственно устроением у них внутреннего положительного порядка. <…> Но чтобы целые семейства или аулы переходили к нам, надо, чтоб они видели, где могут обрести спокойствие и благоденствие. В самом деле нельзя же ожидать перехода к нам наших врагов, когда они ничего не видят у нас для себя утешительного: мы от них требуем покорности, подвод, вспоможения и многого подобного; обещаем старания о их благосостоянии, требования наши в настоящем, а обещания в будущем, тогда как Горские народы, вообще живут можно сказать сегодняшним, не заботясь нисколько о завтрашнем» [6].
Серебряков: «Один из верных способов усмирения горцев состоит в том, чтобы везде предупреждать их замыслы, всегда находиться в сильном оборонительном положении, дабы отражать их набеги с успехом. Утвердительно можно сказать, что хищничества прекратятся, коль скоро горцы не будут иметь возможность их производить и как скоро они не будут иметь успеха, а для этого нужно быть на линиях наших в сильном оборонительном состоянии. Кавказ не может быть покоен до тех пор, пока жители вооружены[7], а дабы их обезоружить, мы должны им доставить личную безопасность и защиту собственности, и тогда только они постепенно отвыкнут от оружия».
Фадеев: «… мы не можем воздействовать на мусульманскую массу, но можем привязать к себе прямым интересом и со временем обрусить высшее сословие, располагающее этой массой, заменить им штыки, содержащие страну в повиновении»[8].
Боевые действия:
Серебряков: «По неспособности некоторых из военных начальников, ошибочным их понятиям о роде войны и о способах, долженствующих употребляться для покорения Кавказа, — конечно, порождаются неудачные и бесполезные экспедиции, сопряженные с потерями иногда значительными. Всегда, когда мы вынуждены были выводить войска из земель уже попиравшихся горцев, последствия были самые пагубные. С другой стороны, совершенное бездействие породило в войсках робость и уныние, неизбежный источник болезней и смертности. Офицеры, большею частию дурной нравственности, предавались пьянству. Люди теряли уважение и доверенность к начальникам и упадали духом. Расстройство гарнизонов, дурное состояние укреплений и система, в действиях с горцами принятая, не соответствующие, как выше изъяснено, с их понятиями и образом мыслей о силе и могуществе, которым они только повинуются, — породили в них самонадеянность и дерзость, дотоле на Кавказе неслыханную. Что всякая поспешность в действиях, всякий приступ как в давнишние времена, так и ныне, имели последствием или неудачу, или кратковременные бесплодные успехи, от которых мы должны были отказываться. <…> в тех местах, где линия и крепости имели близкий надзор за племенами покорившимися и могли защитить их, там горцы пребывали верными, постепенно слагали с себя оружие и обращались в мирных жителей. Набеги горцев в наши пределы должно уподоблять вылазкам гарнизона из крепости, и что для отражения их мы должны быть в беспрерывной бдительности, и что если наши циркумвалационные линии сильны и имеют грозное основание, то вылазки эти не могут нам принести ощутительного вреда. Мы не должны с горцами бороться, но должны твердо продвигаться к цели и наносить им поражения при всякой неприязненной встрече»[9].
Представительство центральной власти на Кавказе:
Серебряков: «Для успешного хода дел направление действий и мер к покорению горцев должно непременно сосредоточиваться в лице главного начальника, облеченного властию и доверенностию; между тем по отдаленности его местопребывания часто принимаются меры, несообразные с его видами и соображениями, которые он должен или отменять, или, смотря по обстоятельствам, терпеть во избежание важнейших неудобств».
Фадеев: «Покуда чужеземная власть остается сосредоточенной в руках немногих высших правителей, народ хотя знает о своем порабощении, но не чувствует его и мирится с его последствиями из-за житейских выгод, приносимых ему лучшим порядком и большей безопасностью, но как только иноверные властители принимают на себя низшую администрацию и вследствие того вносят в народный быт свои законы, не только непонятные туземцу, но напоминающие ему при каждом его дыхании, что он раб гяура, – дело принимает другой оборот. Пища фанатизму готова. <…> когда какая-либо окраина подчиняется исключительно одному ведомству — это худшее из полномочий — полномочие за глазами. Людей, пекущихся об общем деле столько же, как о своем прямом, почти не бывает; беспристрастие является только следствием равновесия сил; а потому всякое бессрочное полномочие влечет неодолимо к полномочию в свою пользу».
Воронцов-Дашков: «Я не допускаю возможности управления Кавказом из центра, на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения, разнообразного по вероисповеданиям, по племенному составу и но политическому прошлому. Централизация допустима только тогда, когда она в силах внимательно следить за всеми проявлениями жизни населения на определенной территории и регулировать их в известном направлении; иначе она опасна, т.к. ведет к разобщению частей государства. Необходима именно на месте такая власть, которая, сосредотачивая в себе до известной степени полномочия министров, была бы способна согласовать в своих решениях начала общегосударственной политики с местными потребностями, могла бы удовлетворять последние быстро, по возможности в момент их возникновения, и имела бы право возбуждать перед законодательными учреждениями Империи вопросы о местных нуждах, вне зависимости от личных взглядов на них представителей центрального правительства. Такою властью может быть только Наместник Вашего Императорского Величества. <…> Участие в законодательных учреждениях представителей окраины не всегда еще может обеспечивать местные интересы; поэтому следует предвидеть случаи, когда принятая вообще для Империи мера может оказаться трудно применимою к краю и представится полезным дать для суждения законодательных учреждений материал, основанный на местных соображениях. <...>Не могу скрыть от Вас, Государь, что в форме Наместничества есть, несомненно, признак известной обособленности края, но я убежден, что в началах, на которых я предлагаю построить управление краем, не может быть ничего опасного для целости государства. Наоборот, эта форма удовлетворит всех кавказцев, в сущности отлично сознающих невозможность образования национальных автономий[10] и только пытающихся в суждениях о них отыскать выход для проявления своей самодеятельности».
Местное самоуправление и исполнение законов на местах:
Серебряков: «Противу совести моей было бы также умолчать, что если слабость и безнаказанность в крае, где мы установили правление, будет отличительною чертою, то, к несчастью, ожидать можно еще худших последствий. <…>надлежит начать с того, чтобы в покорных племенах учредить правление, первоначально свойственное с правами и обычаями горцев, потом, смотря по степени их гражданственности, правление это смягчать и постепенным изменением привести их к мирной гражданской жизни. Нарушение правил гостеприимства, оценка голов людей нам вредных, неисполненные обещания, самовольное оштрафование аулов неимоверными поборами или только требованиями, несправедливость и лицеприятие возбуждают горцев к ненависти и к отчаянному сопротивлению. <…> начальникам, как главным, так и частным, нужно дать необходимую власть и средства: 1) для приличного себя содержания, 2) для защиты личной безопасности и собственности каждого, и наконец 3) для приведения в исполнение распоряжений начальства и судебных приговоров. От выбора начальников, как главных, местных, так и частных, зависеть будет больший или меньший успех в обращении горцев в мирных соседей».
Фадеев: «Надо прибавить также, что европейские формы не представляют завоевателю полноты средств, необходимых для содержания азиатского края в порядке, например круговой ответственности общин за разбои, совершаемые на их земле, благодаря которой Закавказский край пользовался безопасностью дорог до введения свода законов. <…> Подчинив страну непонятному ей законодательству, приходится потом на каждом шагу заменять его несоответствующей ему практикой. <…> соприкасаясь почти исключительно с этим промежуточным [лояльно настроенным – Е.Р.], ничтожным по количеству, но выдающимся слоем населения, русское начальство в крае легко впадает в ошибку, судя по нему о настроении массы».
Бунге: «Правительство не может принять на себя преподавание корана и пропаганду его учений ни на арабском, ни на русском языке. Оно может только требовать преподавания в мектебе и медрессе, кроме корана и русской грамоты, но все внимание должно быть обращено на то, чтобы мусульмане признали превосходство русской школы и чтобы они убедились, что дело идет не об обращении магометан в христианство, а о том, чтобы сделать их полноправными гражданами Государства, к которому они принадлежат. Какое дело нашему Правительству блюсти интересы магометанства, если магометане сами их нарушают?»
Воронцов-Дашков: «..местные особенности жизни нельзя игнорировать, насильно подгоняя их под общеимперские рамки, но необходимо их использовать, организуя в направлении, отвечающем целям единства государства».
Резюмировать можно цитатой из Н.Бунге, которая актуальна и сегодня: «Таким образом <…> за мягкостью, можно сказать распущенностью, следовала суровая настойчивость для наверстания всего потерянного вследствие ряда послаблений. Правда, эта настойчивость не всегда оказывалась долговечною, но зло заключалось не в одних только колебаниях Правительства, а главным образом в условиях, при которых оно действовало, и в образе его деятельности. Действия его сопровождались трескучими газетными излияниями, способствовавшими обоюдному раздражению, а меры, которые оно принимало, не всегда носили печать спокойствия и последовательности. Отсюда жалобы на преследования, на гнет и пр., жалобы, не лишенные основания в том смысле, что упомянутые меры имели, иногда характер порывистый и страстный».
Из всего вышеизложенного следует, что к успехам на Кавказе приводили только постоянные и последовательные действия без лишней оглядки на общественное мнение, и тем более на мнение Запада. Следует добавить, что сегодняшняя наша ситуация на Кавказе совершенно понятна и далеко не самая худшая в нашей истории.
Наконец, необходимо возразить основным иллюзиям общества и некоторых государственных деятелей:
1. Чеченцы, в целом, никогда не ощущали себя, (а по существу никогда и не были) частью российского народа.
2. Чечня на протяжении сотен лет являлась собственно российской территорией только де юре.
3. Стратегическое планирование, основанное на делении Чечни на «равнинную» и «горную» ошибочно, т.к. бандформирования в горах имеют своими руководителями именно «равнинных» чеченцев.
4. «Переговорные процессы» с этносом, на уровне генной памяти имеющим «набеговую психологию», не эффективны и воспринимаются как слабость, повод для агрессии и выдвижения новых требований.
5. «Самостоятельность Чечни» невозможна, ибо не имеет никакой экономической основы – набеговый менталитет и традиции предполагают «кормление» такой независимой Чечни только за счет соседних территорий (или соседних экономик). Не случайно боевики, захватившие школу в г.Беслан, требовали независимости Чечни в рамках рублевой зоны!
[1] В российском общественном сознании, к сожалению, полностью табуирована такая тема, как традиционное сотрудничество определённых народов с антироссийскими силами на Западе. В пользу этого говорят, например, события Второй Мировой и Отечественной войн. На стороне Германии (в основном в войсках полиции и СС) сражалось 28 000 горцев. Вообще представители мужской части Чечни и Ингушетии в подавляющем большинстве либо дезертировали из РККА, либо участвовали в бандформированиях. Во время допроса немецкий диверсант и несостоявшийся кавказский гауляйтер Османа Губе сделал красноречивое признание: «Среди чеченцев и ингушей я без труда находил нужных людей, готовых предать, перейти на сторону немцев и служить им. Меня удивляло: чем недовольны эти люди? Чеченцы и ингуши при Советской власти жили зажиточно, в достатке, гораздо лучше, чем в дореволюционное время, в чем я лично убедился после 4-х месяцев с лишним нахождения на территории Чечено-Ингушетии. Чеченцы и ингуши, повторяю, ни в чем не нуждаются, что бросалось в глаза мне, вспоминавшему тяжелые условия и постоянные лишения, в которых обретала в Турции и Германии горская эмиграция. Я не находил иного объяснения, кроме того, что этими людьми из чеченцев и ингушей, настроениями изменческими в отношении своей Родины, руководили шкурнические соображения, желание при немцах сохранить хотя бы остатки своего благополучия, оказать услугу в возмещение которых оккупанты им оставили бы хоть часть имеющегося скота и продуктов, землю и жилища» (ГАРФ. Ф.Р.-9478. Оп.1. Д.228. Л.228-268). Вторит ему, Майрбек Шерипов (член ВКПб, председатель Леспромсовета ЧИАССР), переходя осенью 1941 года на нелегальное положение, цинично объяснял своим приверженцам: «Мой брат, Шерипов Асланбек, в 1917 году предвидел свержение царя, поэтому стал бороться на стороне большевиков, я тоже знаю, что Советской власти пришел конец, поэтому хочу идти навстречу Германии».
[2] Постоянные набеги горских народов, в особенности чеченцев, являются результатом сложившейся на Северном Кавказе в силу географических, социальных и экономических факторов т.н. набеговой цивилизации. Основным занятием мужского населения обществ такого типа были грабительские походы на сопредельные территории, а добыча, для Кавказа это традиционно скот и рабы, составляла основу экономики народа. Историки утверждают, что «легальным», «цивилизованным» способом на чеченских территориях удалось бы обеспечивать необходимым продовольствием, только 20% населения, остальные же 80% могут существовать только в условиях получения добычи, доходов от работорговли, угонов скота и т.д. и т.п. Вот чисто бытовой пример. У всех кавказских народов – богатая кухня. У чеченцев же она чрезвычайно скудная. Они не гурманы. Горец в набеге просто не может себе позволить быть гурманом. Кстати среди причин, побудивших Сталина «навсегда» решить горскую проблему были многочисленные бандформирования, действовавшие на территории Чечни и Ингушетии (с 1941 по 1944 г. органами госбезопасности было уничтожено 197 банд). Возвращение же реабилитированного народа в 1957–1958 г. спровоцировало восстание русскоязычного населения Грозного. Причиной восстания послужило убийство в августе 1958 вернувшимися чеченцами русского грозненца. Вообще же в результате чеченского террора, творимого при полном попустительстве местных властей, только в течение 1957 года из Чечено-Ингушетии выехали 113 тысяч русских, украинцев, осетин, дагестанцев, и граждан других национальностей.
[3] Неслучайно, после взятия аула Ахульго в 1839 г. и, казалось бы, замирения Шамиля, случилось обратное. Заключив после поражения перемирие с русскими, Шамиль использовал его на восстановление сил и через год снова поднял всю Чечню и Дагестан.
[4] В 1920 г. проходило выселение 70 тысяч терских казаков. А что же чеченцы? Безусловно, происходящее пришлось им по душе, тем более, что они получили при этом возможность безнаказанно пограбить. Как сообщал в начале ноября 1920 года председатель комиссии по выселению казаков Перельман: «Чеченцами аула Кеньюрт было забрано около 300 голов скота, и также бросились и грабили чеченцы других аулов. 31/X и 1/XI я был в ауле и под страхом расстрела запретил грабить скот и вернуть взятое, но в последнем мне отказано и я распорядился расставить караулы у переправы через Терек» (РГВА. Ф.320. Оп.1. Д.18. Л.40). Однако никакой благодарности к своим «благодетелям»-большевикам обитатели Чечни не испытывали. Если прежняя власть, державшая Кавказ твердой рукой, вызывала у горцев уважение, то поступки новой воспринимались как свидетельство ее слабости, не заслуживающей ничего, кроме презрения. В самом деле, как смешно и жалко в глазах чеченцев из Кеньюрта выглядел этот Перельман, грозящий им расстрелом, но не имеющий ни желания, ни реальной силы привести свои угрозы в исполнение. Не удивительно, что в относящемся к началу 1921 года донесении командира и комиссара 2-го конного полка, действовавшего в районе Шали – Шатой – Ведено, отмечалось: «... но надо считать противником и окружающие аулы, так как они для нас постольку нам приятели, поскольку мы имеем вооруженной силы для дачи им отпора. Доверия им быть не может ..» (РГВА. Ф.28108. Оп.1. Д.177. Л.126-127).
[5] Начиная с XVIII в. Россия проводит (как последовательно, так и эпизодически) политику сселения чеченского народа с гор на равнину. Те, кто осуществляют такую политику, правомерно полагают, что равнинный образ жизни принципиально разрушителен для быта и традиций набегового этноса. По мысли этих идеологов сселение с гор на равнину в условиях отсутствия дефицита земли, смешения с иными этносами и участия в развитой экономической деятельности делают «набеговый уклад», «набеговую психологию» не эффективными. В течении 2–3 поколений «набеговые традиции», якобы, вытесняются на равнине более практичной «цивилизованной» «общечеловеческой» моделью отношений. Мы же должны понимать, что (с этим согласны и чеченские историки) противостояния равнинных и горных чеченцев не было никогда. Каждый тейп, осуществляющий экономическую деятельность на равнине, обязательно имел и имеет «военную составляющую», расположенную на «горных базах». Чеченские исследователи утверждают, что даже во времена царской России все набеги горцев на соседей, русские станицы и воинские части планировались и финансировались равнинными чеченцами. С этой точки зрения энергично пропагандируемые целым рядом политиков и политологов идеология разделения Чечни на горную и равнинную ошибочна и не эффективна. Следует добавить, что в наше время «равниной» для чеченских бандитов стали не только горные долины Кавказа, а экономика Москвы, Волгограда, Тюменского Севера и еще ряда регионов России..
[6] Основная причина глобального «непримирения» горцев и русских это различные цивилизационные и мировроззренческие парадигмы. Так, например, отношения между членами горского сообщества регулировались законами характерными для родоплеменных сообществ. Ведущую роль играл закон кровной мести. Коллективная ответственность всех членов рода за отмщение убитого родственника являлась мощным сдерживающим фактором. В лице России горцы соприкоснулись с культурой, для которой родоплеменные отношения были в прошлом. Это означало, что в отношениях с представителями русской, а точнее европейской, культурой у горцев не было такого сдерживающего фактора, как месть со стороны враждующего рода. Следствием было чувство безнаказанности и внутреннего превосходства, презрение к представителям сообществ, незащищенных родоплеменными законами, отсутствие в отношении к ним гуманности.
[7] В 1925 г. была проведена операция по изъятию оружия у жителей Дагестана. Всего было принято на учет и сдано более ¾ всего оружия, намечавшегося к изъятию. После этого ситуация в республике стабилизировалась: разумеется, глухое брожение продолжалось, однако до возникновения вооруженных восстаний, которые неоднократно происходили в конце 20-х – начале 30-х гг. в Чечне, в Дагестане не доходило.
[8] Р.Фадеев писал это, учитывая имеющиеся прецеденты. На почве неприятия ислама что некоторые чеченские тейпы покидали свой край и «уходили к русским, потому что считали их братьями по религии». Чечню покинули тейпы: Биллетоевский, Варандоевский, Ахышатоевский, Гуноевский и др. Перейдя через русскую границу, они поселились в казачьих станицах и русских селах, выполняя роль пограничного буфера, неся службу по охране кордонов.
[9] В июле 1925 года командование СКВО и местное ОГПУ предложили провести широкомасштабную операцию по зачистке территории Чечни от бандформирований и изъятию оружия у местного населения. Сосредоточение войск производилось под видом их участия в маневрах. Чтобы не дать бандитам уйти в соседние республики и области, были выставлены специальные заградительные отряды. Согласно плану, войска, разделенные на 5 групп, сосредоточившись на северной, восточной и западной границах, должны были одновременно двинуться вглубь Чечни. Перед ними ставились две задачи – полное изъятие оружия у населения, а также поимка бандитских главарей.
Поражает, особенно по современным меркам, незначительность сил, выделенных для зачистки Чечни – 4840 штыков и 2017 сабель при 130 станковых и 102 ручных пулеметах, 14 горных и 8 полевых орудиях, а также 8 самолетов. Операция началась 23 августа 1925 года. Наиболее сложная задача – разоружение Шароевского района, где скрывался имам Гоцинский – была возложена на группу войск (1922 штыка и 480 сабель при 39 станковых пулеметах и 6 горных орудиях). А что же чеченцы? Привыкшие к слабости советских властей, первоначально они готовились к упорному сопротивлению, они были настроены столь решительно, что даже продавали свой скот для приобретения оружия и боеприпасов. Сильно было потрясение горцев, когда на их территорию неожиданно вступили многочисленные войсковые колонны, да к тому же вооруженные артиллерией и сопровождаемые авиацией.
Эффект внезапности был достигнут за счет полного отстранения от подготовки операции руководителей Чеченской области, заранее оповещавших своих соплеменников о готовящихся против них действиях. В ряде районов Чечни местные органы власти активно поддерживали бандитов. В начале операции все зачищаемые аулы оказывали пассивно-враждебное отношение и приступали к сдаче оружия лишь после артиллерийского и пулеметного обстрела, затем участились случаи добровольной сдачи оружия. Всего из 242 разоруженных аулов 101 был подвергнут ружейно-пулеметному и артиллерийскому обстрелу, а 16 из них – еще и бомбардировке с воздуха. В результате обе поставленные задачи оказались успешно решены. У населения Чеченской области было изъято 25299 винтовок, 4319 револьверов и пулемет "Льюис". Были захвачены все без исключения сколько-нибудь крупные бандитские главари, а всего арестовано 309 бандитов, из которых 105 (в том числе имам Гоцинский) – расстреляны по приговору тройки полпредства ОГПУ Северо-Кавказского края.
[10] Только в кавказской республике Дагестан на население в два миллиона человек, приходится как минимум 14 народностей, которые имеют помимо русского еще пять официальных языков. Мина замедленного действия была заложена в 1920-30-е гг., когда достаточно произвольно были установлены границы кавказских автономий. Границы провели по районам расселения народностей, насильно создавая из расчлененных районов искусственные административно-территориальные образования. Так например, карачаевцев, тюрков по происхождению, объединили с кавказской народностью черкесами, а родственный с последними кабардинский народ – с родственной народностью карачаевцев – балкарами. Такой подход ярко продемонстрировал свою неуклюжесть, ведь в исторически сложившемся этническом конгломерате границы расселения были изначально размыты, а депортации и переселения еще более усложнили ситуацию. Именно в этом следует искать причины осетино-ингушского конфликта (территории депортированных ингушей были переданы Осетии, а по возвращении в 1957-58 гг. ингуши получили все кроме Пригородного и части Малгобекского района, оставшихся в Осетии).
http://roizman.livejournal.com/
@темы: история, Россия, интересно, ликбез, есть мнение
Комментарии
Вставить цитату
Dear Diary, I`m ...
Авторизация
Главное меню