Человек предполагает, а Бог располагает. Изначально решив ни при каких обстоятельствах не касаться в ликбезах "еврейского вопроса", вынужден, скрепя сердце, нарушить зарок. Так уж вышло, что вчера, беседа по поводу ксенофобии в Российской Империи плавно пререшла с вопроса об "инородцах" в целом на суровую конкретику pogrom’ов. И как только я рискнул сказать, что в самой-то России погромов как раз почти и не было, а характерно это явление, скорее, для Украины, да и властями – в основном – не поощрялось, вплоть до начала 20 века будучи, так сказать, инициативой местного населения, - тут сразу и началось. Причем дуплетом. Два оппонента, территориально весьма разнесенные, но единые в своей хронической украинофии не своими голосами возопили: «А черта оседлости?!». И хотя один из этих оппонентов, судя по всему, клиническая дура, а второй, человек мною любимый и уважаемый, увы, намертво зашорен оранжевыми штампами, но тема встала во весь рост. Открутиться невозможно, хотя и сознаю, что одним постингом не отделаться: ответ неизбежно повлечет за собой новые вопросы. Что ж, пусть так. В любом случае, заранее предупреждаю: ни на какие открытия не претендую, излагать буду только то, что было, и так, как оно было. И да поможет мне суровый Б-г моих предков по маме…
читать дальше
Прежде всего, отметим: в России эпохи поздних Рюриковичей и ранних Романовых юдофобия, безусловно, была, но нельзя сказать, что агрессивная, основанная, скорее, на религиозном неприятии. Да и (в силу малочисленности «нехристей» на Москве) скорее умозрительная, без перехода количества в качество. Ситуация, однако, резко изменилась после разделов Польши, когда России достались области со значительным (около миллиона) еврейским населением, и не простым, а привыкшим к своему вековому «особому» статусу, дарованному королями Речи Посполитой, в первую очередь, к широчайшему внутреннему самоуправлению в рамках общин (kahal’ов) и практически полной обособленности от остального социума. В отличие от Пруссии и Австрии, где права kahal’ов были сразу же ущемлены до крайности, российские власти, не совсем еще понимавшие, что за зверь новые подданные и с чем его едят, предпочли на основы основ не замахиваться. В 1791 году был издан ряд положений, регулирующих статус евреев в Российской Империи, их права и обязанности. Положения эти, в основном, носили разрешительный характер. Было подтверждено, что евреи: (а) являются подданными России, и как таковые, пользуются ее покровительством; (б) имеют право жить там, где живут (территории бывшей Польши), а ни о каком изгнании или конфискациях имущества (чего очень опасались лидеры еврейских общин) и речи быть не может; (в) сохраняют (хотя и в отредактированном в соответствии с нормами Века Просвещения виде) право на внутреннее самоуправление, собственную систему образования и суд. Параллельно евреям, невзирая на «иноверие», предоставлялось право зачисления в соответствующие их состоянию и роду занятий разряды мещанского сословия, что, согласно «Жалованной грамоте городам» от 21 апреля 1785 года, давало им право вести бизнес, вступать в цехи и гильдии и принимать участие в выборах местных органов власти. А также, на сей раз – исходя из «инаковерия» - по просьбе руководства общин освободили от рекрутского набора, заменив его дополнительным налогом.
Были, однако, и статьи ограничительные. В первую очередь, евреям воспрещалось по своей воле переселяться западнее границы ареала их традиционного обитания (бывшие Речь Посполита и Курляндия), то есть, на «старые» территории Империи. Разрешалось селиться только в недавно присоединенных Крыму и Новороссии (чуть позже к списку были добавлены Астраханская губерния и Кавказ), причем жить разрешалось только в городах (за исключением Киева, Севастополя и Ялты), но не в сельской местности (исключение было сделано только для жителей крайне малочисленных поселков). Но ограничения распространялись не на всех. Запрет не касался верхушки купечества (купцов 1-й и 2-й гильдий), лиц, имевших высшее и среднее специальное (в первую очередь, медицинское) образование, «вообще всех мастеров и ремесленников», а также зарегистрированных проституток и (на будущее) отставных солдат, призванных в армию в качестве рекрутов. Разумеется, разрешение подразумевало также домочадцев, служащих, приказчиков и подмастерьев, число которых не ограничивалось.
Чтобы понять смысл ограничений, давайте поставим себя, насколько сможем, на место Екатерины. Ясно, что ни о каком антисемитизме речи нет (на этническую принадлежность в России, да и в Европе тогда внимания не обращали). Нет и юдофобии (иначе не было бы всех этих льгот). Вообще, в отличие от простой, как скрип дверей Елизаветы, думавшей сердцем и способной ответить на прошение евреев о поселении в России «От врагов Христовых я никакой выгоды иметь не желаю», Матушка была холодным, логичным до мозга костей прагматиком. Более того, безусловная дочь Века Просвещения, она, и это прямо сказано в ее «Записках», была сторонницей эмансипации евреев и даже ставила вопрос об этом сразу после восшествия на престол. Однако понимания не встретила и, еще не сидя на троне прочно, решила не обострять. Теперь же, когда присутствие евреев в Империи стало фактом, откладывать стало некуда. А вопрос был совсем не прост. Евреи, не крестьяне и не дворяне, не были привязаны к земле, очень значительная часть их жила скученно, в крайней нищете, тяготилась ненавистью соседей, и уже стояла на низком старте. Совершенно очевидной перспективой для России была массовая миграция из вновь присоединенных земель. Само по себе это никого не пугало: как раз в это время Россия активно привлекала иммигрантов (сербов, немцев, швейцарцев) на предмет заселения и обустройства Новороссии и Тавриды. Однако привлекало людей, способных принести реальную пользу и инкорпорироваться в социум – либо на индивидуальной основе (специалисты всех направлений), либо «кооперативами», готовыми налаживать сельское хозяйство (например, швейцарское Шабо, немецкие Либентали или Великосербка под Одессой). Впрочем, ровно таким же образом была открыта граница и для названных выше категорий евреев – бизнесменов, специалистов, ремесленников (именно в те годы, а конкретно – в 1812-м, аккурат после Великой Чумы, в Одессу приехал Гирш-Яаков Химмельфарб, «шорных и кожевенных дел мастер» - мой предок по материнской линии в седьмом поколении). Однако таких было относительно немного, и крайне немногочисленные, к тому же почти не действовавшие ограничения, касающиеся их статуса, диктовались сугубо практическими соображениями. Например, оговорка в указе Императрицы насчет того, что «евреи не имеют права записываться в купечество во внутренние российские города и порты» была сделана в ответ на слезную просьбу московских купцов, обоснованно опасавшихся конкуренции. В конце концов, то же самое было сделано в отношении греков. То бишь, обычная протекционистская мера (польские евреи воспринимались в России еще как иностранцы, да, в общем, ими и были).
Проблема, однако, заключалась не в тех «польских» евреях, которые твердо стояли на ногах и могли принести Империи быструю и несомненную пользу. А в том, что основная масса потенциальных иммигрантов, не менее 200-300 тысяч, а возможно и более, были нищими, не знающими языка, не имея никакого ремесла, традиционно существовали за счет мелкой посреднической торговлей и случайных заработков, зачастую, учитывая закрытость общин, прямо смыкающимися с криминалом. В общем, ситуация сравнима с тем, как если бы на границе Великобритании враз скопилось пять-семь миллионов пакистанских кандидатов в гастарбайтеры, с той только разницей, что пакистанцы готовы на любую, хотя бы и черную работу, а польские евреи к таковой приспособлены не были. Да и если бы были, уровень развития России еще не предполагал такого количества свободных рабочих мест. Допускать же новых подданных к занятию на «старых» территориях Империи традиционными промыслами (та же посредническая торговля, винокурение и мелкие кредитные операции) правительство по понятным причинам не считало возможным. Хорошо зная ситуацию в поздней Польше, СПб не хотел ни резкого социальной обстановки на селе, ни образования в городах живущих по собственным законам фавел, да простится мне сравнение, сравнимых с современными цыганскими поселками на окраинах крупных городов. Вот, в сущности, в чем и заключался весь смысл «черты оседлости», ограничения наивного и легко обходимого как законными, так и не очень способами, от фиктивного брака до фиктивной же записи в приказчики к купцу, имеющему вид на жительство. А то и просто нелегальным поселением, как это очень практикуется в нынешней Европе и США.
Вместе с тем, ограничительные меры, предусмотренные Указом 1791 г., рассматривались Матушкой, как сугубо временные, до выработки программы интеграции евреев в российский социум. Была создана специальная сенатская комиссия, занявшаяся этим вопросом, и в 1798 году сенатор Гавриил Державин, тот самый, который «в гроб сходя, благословил», выехал в командировку по Белоруссии и малороссийскому Правобережью для изучения ситуации на месте. Плотно пообщавшись как с лидерами kahal’ов, так и с «от благоразумнейшими обывателями, членами всех присутственных мест, дворянством, купечеством и всеми мещанами», он, тщательно и не без труда (о чем откровенно пишет в мемуарах) «отделив суеверия и вымыслы от истинного положения дел», представил по итогам командировки свое «Мнение о евреях», суть которого сводилось к тому, что «жиды западного края суть народ дельный и бойкой, способный быть Государству весьма полезным, однако не в том жалком состоянии, которым угнетены ныне», и получил от Павла I поручение подготовить подробные предложения. Доклад был подготовлен, но в связи с пируэтами политики (гибель Павла, войны с французами) руки у СПб дошли у него только в 1804 году, когда был создан специальный Правительственный Комитет, сам состав которого (граф Чарторыжский, граф Потоцкий, граф Валериан Зубов, Гавриил Державин) красноречиво свидетельствует о значении, придаваемом властями этому вопросу. К работе комитета с правом совещательного голоса были приглашены и руководители крупнейших kahal’ов. В итоге, все предложения Державина были приняты. Черта оседлости расширялась, включая теперь в себя нижнее Поволжье и Кавказ, куда теперь разрешалось выселяться «всякому способному к трудам, без различия состояния», причем евреям предоставлялось «покровительством законов наравне со всеми другими русскими подданными». Однако иммиграция позволялась исключительно в индивидуальном порядке, без права создания «особенных поселений» с внутренним самоуправлением (то есть, создания новых kahal’ов). Категорически запрещалось проживать в сельских местностях всем евреям, кроме тех, что «проявят склонность к хлебопашеству», а также содержать питейные заведения. Зато разрешалось приобретать «вольные земли для их обустройства», однако работников предписывалось использовать исключительно по найму. Однако на первом месте в «Положении о евреях» стояли статьи, поощряющие просвещение еврейской молодежи. Наряду с сохранением «особенных», kahal’ных (религиозных) школ, в программу которых предписано было ввести русский язык, констатировалось, что «все дети евреев могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских народных училищах, гимназиях и университетах». Выезд за пределы черты оседлости для поступления в вузы был свободным, а факт зачисления автоматически означал получение временного вида на жительство, становившегося постоянным с получением диплома.
Таким образом, серию документов, привычно называемых «положениями о черте оседлости», следует признать фактически договором государства с новыми подданными, привыкшими к своему особому статусу. Договором разумным и взаимовыгодным, на всем протяжении 19 века регулировавшим отношения высоких договаривающихся сторон, а если и менявшимся, то в сторону улучшения (например, законом 1844 года вместо существовавших в «черте оседлости» религиозных училищ были учреждены раввинские школы, приравненные к гимназиям). С другой стороны, правительством неуклонно принимались меры по «раздроблению» еврейской изолированности от социума. В 1827 году был отменен «искупительный» налог и еврейскую молодежь начали призывать в армию (где они, между прочим, блистательно себя зарекомендовали: www.proza.ru/2008/01/06/473), что означало очередной шаг к равноправию евреев с христианами (не говоря уж о том, что солдат, ушедший в отставку, никаким ограничениям не подлежал). Равным образом, обязательное преподавание светских предметов в раввинских школа усиливала тягу молодежи к получению дальнейшего образования, а следовательно, и к выходу из общины в «большой мир». Примерно с того же времени правительство, сохраняя за лидерами kahal’ов религиозные функции, лишает их права взимать непредусмотренные законами Империи штрафы и подвергать их «внезаконным» наказаниям. В целом, все перечисленное дает весьма позитивный результат, как социально-политический, так и нравственный. Евреи, осевшие за чертой оседлости, на протяжении почти века ощущают себя равными среди равных, практически забыв о погромах, столь характерных для мест традиционного обитания (кто не забыл «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, тот помнит, с каким пиететом относилось к «яврею-доктору» простонародье слободы Покровской, совершенно не видя в нем ни чужака, ни «христопродавца»).Значит ли сказанное, что все было так уж лучезарно? Естественно, нет. Крайне недовольны были kahal’ные лидеры. Да и позиция правительства со временем менялась к худшему, вылившись в годы правления Александра III в целый ряд ограничительных, оскорбительных с точки зрения нравственности мер. Однако ко всему этому «черта оседлости» уже не имеет никакого отношения.
http://putnik1.livejournal.com/65380.html
-
-
17.03.2009 в 19:41Даже её муж и её сын имеют больше прав так называться. Тот же Александр. И Николай. Но она?
Да, я её сильно не люблю, но это не вопрос эмоций.