баш: ТВ жизнь

***

Citadell: я по телевизору только канал про животных смотрю
соситефсе: там все каналы про жывотных.кроме дискавери.
тот про зверей

@темы: пятиминутка, ППКС

---

Промышленное производство в Еврозоне

http://ugfx.livejournal.com/105104.html

Европейская промышленность продолжает разочаровывать, не смотря на казалось бы начавшуюся стабилизацию. За июнь европейская промышленность потеряла ещё 0.6%, повторив апрельский минимум. Годовое падение немного замедлилось и составило 17%, со своих максимумов промышленность упала на 20.6%.

Наиболее сильное падение в июне наблюдалось в области товаров длительного пользования, производство которых сократилось за месяц на4.2%, а годовое падение достигло 24.2%.

Наиболее сильное годовое падение производства наблюдается в Эстонии (-30.1%), Словении (-22.2%), Италии (-21.9%), Финляндии (-20.3%), Болгарии(-19.9%), Германии(-19.3%). Позитивную годовую динамику показала только Ирландия(+2.6%), менее всего падали: Польша (-4.3%), Румынии (-7.8%), Голландии (-9.5%), Португалии (-10.8%).

@темы: Европы, экономика

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

познавательно - Галичина и Молдавия: Хлопы

Глава из книги Василия Ивановича Кельсиев “Галичина и Молдавия”

Кельсиев Василий Иванович (16.06.1835-2.10. 1872), публицист, писатель. Из дворян. Родился в Петербурге. Закончил Петербургское коммерческое училище.

Во 2-й пол. 1850-х связался с Герценом и русскими нигилистами, за границей начал вести революционную антирусскую работу. За отказ вернуться в Россию на суд по делу «о сношениях с лондонскими пропагандистами» был приговорен к лишению всех прав состояния и вечному изгнанию из страны.

В 1-й пол. 60-х осознает преступный характер революционной деятельности и отходит от нее (см. его письмо Д. В. Аверкиеву от 17 дек. 1864 о разочаровании в «нигилизме» и о намерении печататься в русских журналах). Переселяется в Вену. С 1866 публикует в «Голосе», «Отечественных записках» и «Русском вестнике» статьи по этнографии и мифологии славян. В мае 1867 Кельсиев добровольно сдался русским властям. Находясь под арестом, написал биографическую «Исповедь», в которой, создав впечатление полной искренности, сумел избежать упоминания лиц и событий, неизвестных правительству. Александр II читал записку Кельсиева и простил его. В сент. 1867 Кельсиев был выпущен на свободу и поселился в Петербурге. Сотрудничал в изданиях славянофильского и патриотического направления («Заря», 1869-70; «Всемирный труд», 1868-70; «Русский вестник», 1869-70).

Главная работа Кельсиева «Пережитое и передуманное» (СПб., 1868) — произведение мемуарно-публицистического жанра, являющееся сокращенной редакцией «Исповеди», — отразила смещение акцентов в идейной позиции автора. В этой книге и серии очерков «Из рассказов об эмигрантах» Кельсиев создает подлинный образ политического эмигранта, потерявшего связь с реальностями русской жизни, чуждого России. Большим успехом пользовались путевые заметки Кельсиева и газета «Голос» (1866-67), составившие книгу «Галичина и Молдавия» (СПб., 1868), где бытовые зарисовки сочетаются с пропагандой идеи панславизма: «Вся цель и идеал славянства состоит в том, чтобы слиться во что бы то ни стало воедино; слиться в один народ, возыметь один язык, одну азбуку». Объединение славян (вследствие их «освобождения... из-под чужеземного ига») считал не только идеалом, но и ближайшей политической задачей. В своих очерках Кельсиев показывал разрушительный характер еврейства, его отрицательное влияние на славянскую культуру.

В 1870-72 Кельсиев помещает в «Ниве» и «Семейных вечерах» ряд популярных исторических очерков («Александр Невский и Дмитрий Донской», «Первый русский царь Иван III Васильевич», «Просветители славян свв. Кирилл и Мефодий» и др.). В это же время он обращается к беллетристике (исторические романы «Москва и Тверь» (1872), «На все руки мастер» (1871), «При Петре» (1872)).

Представляя читателям собрание моих писем из путешествия по Галичине и Молдавии в 1866 – 1867 гг., я считаю не лишним сказать несколько предварительных слов. То, что я рассказываю об этих странах, вынесено мною не из библиотек, а из личных наблюдений. Я рассказываю о Галичине и Молдавии так, как я сам к ним мог отнестись, и мой читатель волей-неволей заметит, что я относился к ним настолько искренно, насколько это было возможно. Я рисую картину того, что видел, и рассказываю то, что понял. Если отзывы мои о положении дел в Галичине, о поляках и евреях кому-нибудь покажутся несправедливыми, то журнальной полемики я с ним не подыму, покуда мой оппонент сам не потрудится исследовать эти малоизвестные края. И так вся моя книга основывается исключительно на моих личных наблюдениях, и в чем я не прав и в чем я могу ошибаться как человек, пускай оппоненты мои проверят на месте. Затем, к вопросу о евреях, поднятом мною, сделано несколько подстрочных примечаний в ответ на нападки, которыми меня угостили некоторые органы нашей печати; прибавлю здесь одно – что этот вопрос чисто русский, и что мы в нем не можем руководиться примером Западной Европы, хоть бы по тому одному, что во всей Западной Европе число евреев ничтожно, а у нас они – сила и власть, и вопрос об них касается нас слишком близко, притом западные верования и западные принципы для нас в данном случай далеко не указка.

В ответ господам украинофилам я не скажу ничего – с сектантами мудрено спорить, – но пусть же они изучат вопрос и пусть поймут, что теория их гибельна, и что они ведут не только южный народ, но и все славянство, к тому разрыву и к той розни, которая им вовсе не желательна. Я вполне убежден, что украинофилы люди честные, и что намерение их честное, но эти люди увлекаются и приходят из увлечения к абсурдам.

Обстоятельства, рассказанные в этой книге, а именно моя высылка из Галичины, не дали мне возможности изучить край так, как бы мне хотелось. То, чего я не узнал о поляках и о евреях в Галичине, я постарался узнать в Молдавии. Нужно было или отказаться от изучения вопроса или изучить его там, куда судьба загнала. Насколько я прав, насколько я ошибаюсь, сам я, разумеется, не знаю, но, повторяю, пусть же те господа, которые со мной захотят спорить, изучат вопрос на месте.

Если на меня станут нападать за то, что в моей книге нет последовательности, что первые главы полны археологическими и библиографическими заметками, а в последних нет ни того ни другого, то происхождение ее, как отдельных писем, корреспонденций в газету, объясняет ее недостатки. Я не знаю, лучше ли бы я поступил, предав забвению эти письма, чем поступаю теперь, отпечатывая их отдельной книгой; но знаю только то, что если бы я не перепечатал моих писем, то у нашей русской публики не было бы ровно ничего, ровно ни одной книги о Галичине, об этом совершенно для русской публики неведомом русском крае. Я был в нем тем, что называется на дальнем западе Америки пионером; я дорогу проложил, пусть идет теперь по ней кто хочет и пусть пишет о Галичине книгу дельнее и серьезнее моей. Я первый обрадуюсь тому, если этот забытый и забитый край русской земли вынырнет из омута неизвестности и из тины нелепого и бестолкового сочувствия. Сочувствие краю может основываться только на знании его. У нас сочувствуют Галичине, как сочувствуют всем славянам, не зная, о чем идет дело, не понимая ее болей, не зная ее скорбей.

На меня нападают за мою, будто бы, страсть рисоваться своей личностью перед публикою, выставлять себя при каждом случае каким-то героем и как бы осью, вокруг которой вращается все рассказываемое мною. У каждого своя манера, каждый работает по источникам, которыми он располагал. Источники, которыми пользовался я, как я уже говорил – мои личные наблюдения, случаи, бывавшие со мною – как же им не занимать видного места в моих рассказах? Не всегда ли факты служат основанием всяких выводов, соображений, теорий – политических, государственных и других? Притом такие субъективные рассказы, как напр. рассказ о моем аресте в Карпатах, имеют еще особое значение и пользу. За него станут нападать на меня кабинетные рецензенты, станут трунить надо мною за мнимую влюбленность в мою собственную особу – пусть так, на здоровье. Но может быть не с таким чувством помянет меня какой нибудь русский путешественник или исследователь, если, забравшись в подобные края, очутится в положении, схожем с положением из которого мне пришлось выпутываться в Коломыях. Вспомнив мой подробный рассказ, доказывающий le diable n’est pas si noir, qu’on le fait, он ободрится, не потеряет присутствия духа – а в этом половина спасенья.

Необходима еще следующая оговорка: если вздумают спрашивать по одиночке галичан в Австрии о том, до чего довели их усилия поляков и духовенство римской церкви, они, само собой разумеется, будут говорить совершенно не то, что сказано мною – о чем и предупреждаю моих читателей.

Затем, пусть читатель примет мою книгу такой, какова она есть. Что я мог написать, я написал. Вся моя книга – ряд вопросов: о Польше, о южнорусском народе, о евреях, о церкви и о костеле – вопросов, которые решим не мы, люди XIX века, но над которыми не ломать голову мы не можем. Я забирался в захолустья и трущобы, в которые до меня никто из нашей пишущей братьи не забирался – а потому пишущая братия (я говорю собственно о дилетантах литературы и публицистики) судить меня не может. Из захолустьев я вынес ряд загадок. Разгадать их не могу, а на общий суд повергнуть дерзаю. Прошу только об одном: чтоб меньше обращали внимание на мою личность, а больше на вопросы, которые я подымаю.

Еще одно слово: письма, вошедшие в состав этой книги, помещались в газете “Голос” за последние два года. Перепечатывая их, я счел необходимым во многом исправить их и, где оказалось нужным, дополнить.

1868 г. Октября 8
С.-Петербург

Василий Кельсиев


“Галичина и Молдавия”. Путевые письма.

ХЛОПЫ

I

Три недели с лишком я ничего не писал вам, потому что у меня времени не было. Я все ездил да ездил вдоль и поперек Галичины, ездил на еврейских бричках и фурах, ездил на крестьянских возах, ездил по железной дороги, ездил с попами, с попадьями, литераторами и семинаристами, покуда в одно прекрасное утро, накануне Димитрова дня, не поехал совершенно неожиданно по Карпатам с двумя жандармами и не очутился под арестом в волостной тюрьмы Печенежинской волости, Коломыйского уезда. Четыре дня сидел я в этой тюрьме, покуда с меня снимали протокол, покуда телеграфировали обо мне Голуховскому и, когда исписалась, наверное, целая стопа бумаги о моей личности и о ее прегрешениях – пришло решение выпроводить меня за границу под административным надзором, на мой собственный счет, что и исполнено в настоящее время в точности, и я со вчерашнего вечера нахожусь в Яссах, откуда и буду протестовать против графа, не имевшего никакого права поступать со мною так невежливо. Я мог бы и в Печенежине сделать протест и взять адвоката, но тогда месяца два пришлось бы мне просидеть в комнате моего тюремщика Яна и унимать его четверых детей моею папиросницей, давая им играть ею, в награду за некричанье – что, согласитесь, не совсем приятное препровождение времени. Лучше ж я пробуду эти два месяца здесь и тем временем изучу или постараюсь изучить эту Молдавию, которая нам, как все, что у нас под носом, совершенно неизвестна. Мы мешаемся в здешние дела, путаемся в них как в лесу, навлекаем на себя нарекания, а дела, все-таки, толком не знаем, чем и возбуждаем в здешних жителях симпатию к Австрии и Франции. Когда я кончу писать о Галичине, я напишу вам несколько писем о Молдавии, в которых передам всю правду о ней, какая бы то правда ни была, приятная или неприятная. Я один шныряю по этим глухим и неведомым закоулкам Европы, которые несравненно полезнее знать и понимать, чем то, что творится в Бельгии или на Рейне. Пускай меня принимают за правительственного агента – с правительством у меня нет ровно никаких связей – я путешественник по страсти, по специальности; меня никто не посылал – я изучаю эти захолустья как ботаник новые виды растений, изучаю сравнительно, потому что я много уже видел и могу сравнивать, и переходя из панских хором в тюрьму и из тюрьмы в отель, разумеется, знаю много такого, чего никто еще не знает. Мне каждая дверь отворится, каждый придет исповедовать мне свое горе, свои надежды, свои политические стремления, и мало связей и дорог, которых бы я не знал и не узнал. Политических русских агентов нет – я могу заверить в этом графа Голуховского и компании. Русский шпион и русские рубли – выдумка польских шляхтичей, которые дальше своей Коломыи ничего не видали – бука, которым пугают детей, домовой, от которого открещивается набожная помещица – призраки, ясновельможный пане. Где эти шпионы? поймали ли хоть одного шпиона? Разве тот деревенский учитель, который недавно высидел семнадцать дней в тюрьме, в самом Львове, за то, что давал в корчме разменять рубль? Сделано было следствие – и что же по этому следствию оказалось?... Австрийское правительство завтра может перерыть сундуки у всех своих подданных, и если хоть в одном из них найдутся рубли, происхождение которых объяснить трудно, или хоть одну переписку с русским правительством – я сейчас же еду в Австрию, и пускай меня сажают на всю жизнь в Шпильберг. Я предлагаю графу пойти на это пари; граф от этого ничего не потеряет, как и не заплатить мне ничего за мои часы, за шубу, которые я должен был продать, захваченный врасплох его административною деятельностью: мне велено было ехать на мой счет и платить amtsinder’ам (канцелярские сторожа) за проезд.

Русские шпионы в Австрии идут не из Петербурга – не рубли русские вина всех зол: двадцать пять палок, которые, ни за что, ни про что, отсыпают хлопам в каждом bezirk’е, не считая тех палок и зуботычин, которыми каждый войт награждает их a discretion, по своему усмотрению.

– Чего ж вы, пане, ездите по свету? спрашивали меня они: – чего вы сюда к наш заехали?

– Вас, добрые люди, хочу посмотреть, как вы живете... Какая ж вам, пане, корысть смотреть на нашу беду; заплатит вам кто за это?

– Книгу напишу я о вас, такую великую, с картинками, идея уж вызревает. Ваши шапки, ваши свиты, хаты, все, все, что у вас есть – все напишу, продам, гроши заработаю – а о вас целый свет будет знать.

– Целый свет! Ой, який же вы добрый, пане, най (нехай – пусть) же вам Пан Бог поможе! Напишите, пане, что мы бедуем, так бедуем, что и сказать нельзя. Може другой монарха придет; тогда лучше будет.

– Что вы, человече, такое говорите! Разве можно такое говорить? Ваш цесарь добрый человек.

– Добрый, пане; как же не добрый! да он бедный про нас ничего не знает: ляхи не допускают его до нас. Мы уже всякую надежду на него потеряли; може русский настанет... С нашего села был один хлоп в Московщине; сказывают, там не бьют палками, там царь поотбирал у поляков леса и пасовиски (выгоны) и хлопам отдал, и там суд хороший, и там податей вдвое меньше нашего платят.

– Ну, оно, пожалуй, и правда, только вам, человече, не подобает так говорить о вашем царе. Ведь беда будет, если кто донесет.

– Э! най буде – я ничего уж не боюсь; хуже того, как теперь, не может быть. Прежде там за кордоном (за границею, в России) хлопы нам завидовали, что у нас добре, от панщины нас освободили, и хотели они под нашего Цесаря достаться – а теперь их Царь лучше для них сделал, чем наши попы; леса и пасовиски им отдал: так они теперь нас зовут под русского Царя. Слухайте, пане, напишите все, что я вам говорю; я бедный, слепой человек, и все мы хлопы бедные и слепые люди, а каждый хлоп вам то же скажет. Пусть весь свет нашу беду знает, пусть все писари, крули знают, каково нам здесь жить, и пусть русский Царь придет, прогонит поляков, немцев и жидов от нас; а мы бедные, слепые хлопы, ничего сами сделать не можем, и согласия между нами нет. Напишите, пане не запомните.

Не нужны тут шпионы, рубли, чтоб привлечь этих слепых к России? Моральное влияние русского государства, его сила, его жизненность влекут к нему славян – а тут гоняются за призраками шпионов и агентов”!

Утро; тяжелые снеговые тучи висят на небе; холод до костей пробирает. Кучка моих товарищей-арестантов прижалась к забору нашей тюрьмы и смотрит в щель, что на улице деется. Смотрю и я – что ж мне делать, если не смотреть? Кто не смотрит, тот ничего не увидит.

Глухое, сдавленное рыдание раздается в толпе; один арестант отделяется от кучки и с плачем мечется по тюремному коридору.

– То що такого? спрашиваю я.

– Донька (дочка) у мене, пане, помира.

– З голоду, комментирует другой арестант спокойно, бесстрастно, как будто дело идет о мухе, а не о человеческом существе.

– Баба из их села сейчас сказала, вон та баба, что прошла...

– А если донька моя умрет, то и двое других моих детей умрут – она у меня старшая в доме, а жонки у меня уж нема, в холеру умерла. Ой беда моя, беда моя!..

Страшно слушать как хлоп рыдает, и трудно мне рассказывать это. Грудь сжимается у меня, слезы на глазах, бумага моя темнеет, когда я это пишу, и грудь неровно движется. – О вы, бедные Грыньки, Грицки, Ильки, вы не прочтете моих строк, вы не будете знать, сдержал ли я свое обещание, что буду писать о вас; а я пишу, как мне это ни тяжело, и выйдет в свет книга, выйдет с картинками, и я постараюсь, чтоб она была переведена на другие языки, чтоб знали люди ваше горе, вашу слепоту. Вы же, из верности вашему цесарю, арестовали меня и даже убили бы, если б не были жандармы в вашем селе Акрешорах, на карпатских вершинах. Перечеркнутую бумагу, вы, бедные, приняли за план ваших сел, план Вены за карту гор ваших, бинокль за подзорную трубу, которая на двадцать миль бере, фотографический аппарат за инженерный. Вы бледнели при виде моей чернильницы, перьев, конвертов, и рылись в моих пожитках, отыскивая револьверов, писем, рублей московских. Будьте ж вы всегда так верны вашему цесарю, как я вас видел, ждите молча, пока настанут лучшие времена...

– Та я ж не розумию, человиче, як же то ваша донька с голоду умирае.

– Мене, пане, арестовали в лесу, когда я у цесаря лес крал, не дали мне домой сходить, у суседей или у жида выпросить чего для детей, привели сюда, замкнули. Ой, беда, бида!!!

– Так слухайте ж, не можно кого там найти з вашего села и послати детям?

– Грошёв, я, пане, не маю – я бедный чоловек.

– Правда, отозвались мои колеги: – он грошев не мае бо дуже бедный.

Раскошелился я... Пусть не сердятся на меня ясновельможные паны: я могу быть самым проклятым москалем, но я, все-таки, не виноват, что у меня в груди хоть и чудское, но не злое сердце. Даже кот тюремщика, если б понимал о чем идет дело, уделил бы полмыши для спасения детей несчастного.

Хлопов приводили и уводили из тюрьмы без конца. К ним приходили их родные, приятели, с ними покалякать, арестованного пана посмотреть.

– Зачем же этот человек у цесаря лес крал? спрашиваю я их.

– Та он, пане, може десятый раз за лес сидит...

– Бойтесь же Бога, человече; так не следует делать.

Арестант понурил голову. Хлопство засмеялось; засмеялся какой-то еврей, пришедший еще раз поторговаться с хлопом, его должником, который тоже сидел с нами.

– А где ж он дров возьмет? спросил он меня, тыча пальцем в несчастного.

– Где люди берут.

– Люди покупают, а у него так мало земли, что купить не на что дров. Ну, он и крадет. Ну, и как же он не будет красть, если дома надо печь затопить? Детей заморозить? Ну! и пан пошел бы красть лес, если б пану было холодно, и у пана были бы дети, и у пана не было бы денег?

– Он крал, пане, отозвался один старик: – чтоб жиду долг заплатить; грошей у него нет, так он платить дровами.

– Ну, что ж? продолжал еврей: – ну и что ж? А откуда еврей дрова возьмет! Ну и чем же ему хлоп заплатит долг? – Може пану чего купить нужно или продать; я знаю у пана денег нет...

– Нет, покорно благодарю покуда.

– Сюртук, брюки, часы, полость, плед...

– Ничего решительно.

– Как пан хочет, а не то я всегда готов с паном гешефт сделать...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Ой пане, пане! Бедуем мы, бедуем. Будете, пане, писать о нас, расскажите всем, пане, как мы бедуем. Подати у нас большие: дерут, дерут, со всего дерут, а тут еще неурожай был, может десятый из нас с голоду умер!

– С голоду? Да ведь вам писарь дал денег в помощь.

– Поляки, пане, раздавали деньги, а разве они знают правду!.. Тощает – тощает хлоп с голоду, потом вдруг пухнуть начнет, свалится и умрет где-нибудь под забором, как пёс.

– И вы не помогали друг другу?

– Где нам, пане! Теперь помежи нами, с тех пор как жиды сюда понабрались, согласия нет, хлоп хлопу крейцера не даст. Ой, так, так! хлопы мы дурные (глупые), слепые; ничего не знаем, ничего не умеем и жиды запановали над нами. Идет, пане, хлоп до жида, кланяется ему, просит дать ему в долг; жид даст ренский (гульден), велит через месяц два принести, или на шесть ренских хлебом ему отдать. Так у нас идет. Прошел срок – хлопу заплатить нечем, жид забирает у него скотину, хату, землю...

– Да ведь у вас не вольно жидам покупать землю?

– Не вольно, пане, да жид мудрый, а хлоп слепой. Жид купит землю на лицитации (аукцион), или и так заберет на имя другого хлопа; что ж я с ним поделаю?

– Ну, и будет жид сам землю орать, как вы?

– Где ж там, пане! жид разве хлоп? Жид – жид. Он тому самому, у кого отнял землю, опять ее отдаст только на аренду, и тот будет на него работать всю свою жизнь.

– Да вы бы, люди, меж собой как-нибудь это устроили; ведь перед Богом грех так бедовать!

– Слухайте, пане, сказал мне один товарищ: захочет вот этот хлоп купить у меня мою лупту (шапку) и будет мне давать за нее ренский – я ему не продам; а жиду сейчас отдам за полренского.

– Да отчего же так?

– Такой мы народ, пане; так идет у нас.

– Ой, так, так, пане; так идет у нас.

– Ой, так, так, добрые люди; так идет у вас. Ой, так, так!!!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ночь; ни звезд, ни месяца. Я иду – со мной сидит хлоп. Какое-то село, огоньки светятся в окнах хат.

– Не спите, пане?

– Нет, не сплю.

– Беда вам, пане, ночью...

– Какая беда?

– Вы приехали смотреть наш край; ночью ничего не видно.

– Правда, что беда.

– А заметили ли вы, пане, что у нас в старых хатах окна такие маленькие, что человеку в окно не влезть; в новых окна большие и человек влезет в окно?

– Ну, если б вы не сказали, я бы не заметил. Отчего ж это так?

– Пан поднесет в корчме горилки?

– Росповедайте, я поднесу.

– Мудрый вы пан, горшки наши осмотрели, по споднищам наших баб и по ручникам и по носам нашим, как по книге читаете, какие народы к нам приходили, а слышала ли вы про панщину?

– Слышал. Теперь восемнадцать лет, что вас освободили.

– Так, пане; вы все знаете; так слухайте же: тогда над нами были атаманы, хлопы такие ж, как мы, и они гоняли вас на панщину. Три дня в неделю работали мы на панов, три дня на себя. Опоздает человек на панщину хоть полчаса, еще день в неделю будет работать, а задолжал пану, то и пять и шесть дней работал.

– Так и везде было?

– Не знаю того. Работали мы, а атаман стоял над нами с нагайкою и постегивал.

– Хлоп хлопа?

– Хлоп хлопа, пане, постегивал, потому что если б он не стал постегивать, то эконом панский, или арендатор, или посесор позвали бы панских гайдуков, и дали бы атаману двадцать, тридцать и сорок нагаек.

– Какие ж такие нагайки эти были?

– А такие, пане, как мой бич, только ручка очень коротенькая, а ремень длинный, в человека будет длиною плетёный, с узелком на конце. Вот что у нас было.

– Ну, а окна?

– А окна, пане, делались маленькие для того, чтоб ни атаман, ни гайдуки не влезли в хату. Хлоп провинится и убежит и схоронится в хату, запер дверь – вот никто и не войдет к нему – не будут же стриху разбирать! А тем часом кто-нибудь из его родных просить за него пана или там эконома, и выпросит. Так для того в старых хатах маленькие окна, что панские гайдуки разбойничали по ночам и в окна влезали. И еще для того окна маленькие, что, бывало, хлоп провинятся иди задолжает пану, пан и велит вынуть у него окна: а зима, а дети – беда. Вот, хлопы и делали маленькие окна, чтоб если и вынуть, то не будет большого разорения, и заткнуть всегда можно. Ой так, так пане, была у нас панщина!..

– Ну, а теперь что ж гайдуки?

– А теперь, как панщины нет и гайдуков нет – мало у которого пана есть два-три. Паны теперь разорились в конец: позадолжались жидам все равно как мы, люди.

Не верят хлопы, что панщина навеки сгинула. “Буде Польща, буде й панщина”, твердят они. Освобождение не дало им ни лесов, ни выгонов; хату затопить нечем, скотину некуда выгнать – и приходится работать на пана. За кордоном, говорят они, лучше: там Царь отдал хлопам все, что у них было и где они работали. Там Царь так сделал, что из которого пруда хлопы во время панщины рыбу крали – и тот пруд теперь их, на которой мельнице хлеб мололи – их та мельница. Они это знают от закордонных, которые теперь не нахвалятся своим житьем-бытьем.

Леса и пасовиски, лиса и пасовиски! только и слышите вы от этого народа. Поляки не дают им ничего, потому что злы на них за разоренье, потому что сами окончательно разорятся, если сделают им еще уступку, а разорись поляки – и пропала Польша. Но она и так пропала – уже более половины панских имений перешло в руки армян, евреев и немцев.

– Это костел?, – спрашивал я раз с двадцать, когда проходил мимо какой-нибудь церкви. Церковь можно всегда почти отличить от костела по ее малорусской архитектуре, по ее бедности и старости.

– Костел, пане. Мы кажемо церковь.

– Как церковь? какая же это церковь?

– Такая, пане, наша, русская, куда мы ходим.

– Не знал я, что у вас вера русская. У вас вера – та самая, что за кордоном?

– Ну-ну, вот, пане, та самая.

– Да ведь вы униаты?

– Ни, пане, русины.

Вот и толкуйте с ними! Они даже существования унии не подозревают. Только один отставной солдат, желая блеснуть своим бывальством на свете, сказал мне, что вера у него русская, а язык униатский. Когда присоединится Галичина к России, уния в один день исчезнет. Священник запустит бороду, выкинет из символа веры и от сына, из церкви выкинет колокольчики – исправит мелочи в обрядах, и хлоп, все-таки, не будет знать, что он перешел на православие, будет себе твердить по-прежнему, что он русской веры.

– Москалей видели?

– А, пане, видели! то тверда вера, твердше нашей. Посты строго соблюдают, молятся. У нас на селе есть хлоп; был он ленивый до церкви и случилось, что поставили ему тогда на постой москаля: это когда москали, дай им Боже здоровья, ходили нашего Цесаря спасать от венгров и от поляков. Встает утром москаль, вычистил амуницию, хочет на службу божию (к обедне) идти и спрашивает хозяина, чего тот не собирается. А тот смеется: чего, говорит, я пойду – это все глупость, попы выдумали, чтоб народ обдирать. Как услышал это москаль, как взял хлопа за шиворот, отвозил тесаком – и повел в церковь. “Молись, говорит ты, хохол, дурень, не смей рассуждать!” Вот, пане, тому уже скоро двадцать лет теперь будет, как москали ушли от нас, а этот человек с тех пор ни одной службы божией не пропускает. Твердая вира у москалей, твердше нашей?

– И ходили они в ваши церкви?

– А как же не ходили! С нами вместе ходили. Одна вера, только твердше у них, они нас набожнее.

Робок хлоп; смирен как курица, этот хлоп: кланяется низко – загребет шапку в руку и все ее к земле и к вашим ногам подсовывает. Пройдите мимо их – вскочат и побегут к вашей руке – так ни с того, ни с сего, просто из подобострастия. Побитый, задавленный, пятьсот лет пробывший под гнетом польской и своей шляхты, лишенный даже собственной истории, он помнит только татарщину и панщину, гнется в три погибели и, как все бессильные и бесхарактерные, становится жесток и неумолим, если власть попадает в его руки. Я это на войтах и на дворниках видел, то есть, на старостах (в Галичине говорят войт, в Буковине дворник). Помните вы гоголевских войтов и голов. Вот они – живьем перед вами, с палкою в руках, с арестами, с вопиющим самоуправством и с воспоминанием, что он или царицу возил, или с Голуховским разговаривал. Чуть он почует за собою власть и опору – нет границы его нахальству, а один он ни на что неспособен – доказательство в том, что между ними нет купцов: купцу надо уметь и сметь рассчитывать на свои собственные силы. Нет, – в Турции болгарин или сербин далеко не так подавлен, как эти русины и руснаки. В Турции был разбой, а здесь была панщина, первообраз нашей барщины. В Венгрии было лучше, и там народ бодрее смотрит и предприимчивее. “Я плохо понимаю Россию и тамошнюю жизнь”, сказал мне один священник. “Мне дико себе представить, что названия улиц написаны по-русски, вывески на присутственных местах по-русски, по-русски военная команда, в церкви стоит генерал я молится; но все это я еще кое-как могу вообразить себе; зато, воля ваша, я никак не могу понять, что купец, фабрикант, могут быть русскими – это уж свыше моих умственных способностей!” Вот до чего дошли галичане или, лучше сказать, до чего довели их паны и евреи. А было и у них купечество – это летописи и акты говорят.

Ходит хлоп, пьет, кланяется и ненавидит молча своих мучителей – поляков и евреев. У него одна мечта, одна мысль, одно стремление – избавиться от поляка и от еврея, и он ни за что приняться не хочет, ожидая, когда наступить этот час. В холеру мерли они как мухи, и радовались как только ненавидящий может радоваться, что и евреи умирают так же сильно. Найдись у них предводитель – не успеет правительство ахнуть, как ни поляков, ни евреев не останется в Галичине – так насолили им паны и корчмари. Но предводителей у них нет, потому что нет ни у кого предприимчивости, потому что они вместе держаться не умеют. Их села поражают своим бессилием: там хата, тут хата без общей улицы, без общего плана. Сравните их с великорусским, словацким или чешским, и вы поймете великую силу нашего мира или круга в сравнении с этою распустившеюся и расползающеюся громадою.

Олег, наверное, не без причины перебрался с севера на восток и променял Новгород на Киев. У великорусов было нетрудно хозяйничать варягам: великорусы звали их дело делать, суды рядити, княжить и володати, а не удаль показывать. Великорусы призвали варягов проверять их действия: они смотрели на них, как старообрядцы на своих духовных владык – как на неизбежное зло, как тяжущийся смотрит на своего стряпчего. Олег подумал, подумал, да и перебрался в Киев, а в Киеве Аскольд и Дир уже пануют над хлопами – по шапке их! Пока собирались громады, пока войты с присяжными микали людей, пока люди лапти надували, да потом думали, ничего не решали, да захотели посмотреть, что дальше будет, “яки воны вражи варят фигли будут показувати и що с того всего буде”, а Олег объявил Киев матерью городов русских и пошел завоевывать всяких вятичей да радимичей, древлян и бужан, и Цареград повоевал, и устроил дела, так, как только умный Карл Карлович умеет устраивать. Вот “откуда пошла есть русская земля” – от бессилия хохлацкого. Укрепилась она гайдамацким нападением на Игоря, отчего Ольге понадобилось усилить войско и надзор, окрестилась по воле Владимира да его бояр, вероятно, таких же войтов, и пошла себе жить да поживать, пока не пришли татары и пока великорусы в Суздали, во Владимире, в Москве не взялись за ум и, к ужасу удельных князей, не стали распространять меж купечеством и боярством “московское согласие единого православного толка” – о собирании землиц. А Южная Русь с своею нерешительностью, с своим выжиданием, да почесыванием чубов, пошла гулять в Литву, в Польшу в Австрию, к панам, жидам, изредка отзываясь гайдаматчинами и утекая в Сечь, которая воевала-воевала и ничего не завоевала, тогда как такая же беглая Волга, уходя от бояр, воевод и приказных людей, шла-шла и дошла вплоть до Канады.

Что такое было малороссийское казачество? – раздраженное хлопство, под предводительством Хмельницких, усвоивших себе польскую удаль и польское неуменье что-нибудь прочно и толково устраивать. Шестьдесят лет прошло от присоединения Малороссии к Москве, и стоило Петру арестовать войсковых старшин, чтоб казачество потеряло всякую силу, потому что малорус шагу не может ступить без предводителей. Стоило захотеть Екатерине – и крепостное право явилось. Читайте историю унии и особенно Конисского: – отчего они, эти белоруссы и малоруссы сами не перевидались с Польшею, сами не стряхнули ее ига? Стоило Конисскому воззвание к своей пастве сделать, и был бы Польше конец без иностранного вмешательства. Нет, он писал в Россию, ждал, раздумывал, соображал, каждый шаг рассчитывал; а поляки, между тем, тысячами переводили хлопов в унию, били его священников, замыкали церкви, отбирали монастыри, и не будь поляки бестолковы, не приглашай они сами иностранцев мешаться в их дела – не только православия, даже уний не было бы теперь в землях Речи Посполитой. Речь Посполитая цвела бы да процветала, а русские в ней, не только шляхта, но даже хлопы, были бы давно католиками 84-й пробы. Правду смеются над мазуром, что слепой мазур под темною звездою родился: его доля действительно незавидна. Тысячу лет сряду выкидывает он из себя шляхту, пана, поляка, а сам ничему не научился, ни вперед не пошел, даже народных песен почти вовсе не имеет; себе добра не сделал и русских в беду ввел.

Ненавидит хлоп пана; беда как он презирает его за его неудачи в повстаниях.

– Коли инший монарха прийде до нас, пане, толковал мне один очень умный хлоп: – а ляхи будуть знов (снова) евтятувати, то мы справимся с ними не так, как там за кордоном – у нас дело живо пойдет. И чего там войско на них посылали и бились с ними? – или там хлопы такие дурные, дурней наших? Поляки хвастают, что каждый по двадцати москалей позабивает, а сами хлопа боятся: как хлопа увидит, так и в ноги.

Чего только не выделывали над ними хлопы во время повстания – хлопы их в Польшу возили... Узнал об этом священник, призывает извозчиков:

– Что ж это вы делаете? Бунтовщикам помогаете! кровопийцам вашим и отцов ваших! Вы одурели – вы Польши хотите!

Смеются хлопы. “Просим его мость [*], пусть его мость ничего не боится, и пусть также не гневается. Мы просим его мость, мы Польщи не хочемо, а най же гроши пански и нас, у бедных хлопов ся зостанут”.


[*] Так титулуют хлопы священиков, то, что у нас батюшка, отче.


– Як то? я не розумею.

– А прошу ж его милость, ведь они нам платят за провоз и дорого платят, а Польши не будет, потому что их теи москали позабивають – що ж они зроблят москалям? в у нас в Галичине меньше поляков, и на свете будет их меньше, и нам будет меньше хлопот, и москалям меньше. Прошу его милость, позвольте нам их возить к москалям... прошу его милость.

Священник только руками развел на такую логику.

Но это были еще добросовестные люди; они действительно доставляли седоков до границы, или куда сговорились; а то и так бывало, что хлоп возьмет седока, едет с ним и слушает его рассказы о том, как хлопам хорошо будет при Польше. Когда хлоп наслушается вдоволь пропаганды, то вдруг останавливает лошадей:

– Ну, прошу пана – я теперь повезу вас, пане, до вийта; вы, пане, як я виджу, поляк-бунтовщик.

– Цо, цо?

– Треба буде вас, пане, заарештувати...

– За цо?

– Вы, пане, Польщи хочете: треба вас буде заарештувати. Ту недалеко до войта.

– Але ж, мой коханый!

– Двадцать рейнских заплатите?

– Прошу – и блудный повстанец отдает все, что есть.

– Слезайте теперь – идить пехотой, где хочете. Бувайте здоровы, пане.

И это еще хорошо. Во Львове хлопы останавливали прохожих и спрашивали: “Прошу пана, може пан потребуе воз?

– Потребую, потребую, мой коханый.

– Пану треба ехати за кордон? шепчет хлоп.

– За кордон...

– Я пана до Варшавы отвезу – и кони маю и воз маю! Бедняга поляк чуть не скачет от радости. Почтивый хлоп даже за труд не дорого берет, садится и катит. О, теперь пришло его время, будет он теперь рубить москалей так, что чертям в пекле будет тошно! теперь настало время отличиться и пролить кровь за Отчизну. Теперь, теперь сбудутся все мечты, лелеянные с детства, всосанные с молоком матери. Он или падет или отомстит за кровь убитых, за слёзы сосланных...

– А кто это сидит еще на возу?

– Прошу пана, это наш человек, с села. Лесок. Воз останавливается – хлопы слезают...

– Все гроши, пане, давайть!

Вычищаются карманы, хлопские кулаки гуляют по спине мечтателя – он остается один, без денег, поруганный, опозоренный, избитый.

– А, песья кровь, москали. Это они подкупали хлопов, это все пропаганда москевска, работа партии святоюрской!... И не видит он, что не чужие интриги, а сама Польша-мать, за которую он под пули идет, деморализовала хлопа. Не видит он, что виноват не хлоп-мошенник, а блестящая история блестящей шляхетской республики, и что никакие силы в мире не повернут назад Речи Посполитой.

В хату к Грынце входить Иван, служащий конюхом на панском дворе.

– Грынцю, слухайте, що я вам расповедаю. Меня пан послал к вам; пан говорит, что вы почтивый хлоп, и что вы его любите и готовы за него в огонь и в воду. Он хочет, чтоб вы пошли воевать с москалем.

– Я!?

– Вы. Слухайте! Стухайте! Пан даст новый кожух, капелюх и чоботы. Я пойду; пойдите и вы; Петра возьмем, Димитра, Данилу, Василя...

– Що ж вы, Йвасю, може вы сьте ся дурнем зробили?

– Слухайте, слухайть-но; возьмем капелюхи, кожухи, чоботы, еще пан може грошей даст, горилки поднесет – и делу конец; проводим пана до кордона и утечем назад; пускай там его москали забьют...

Чешет хлоп свой чуб. Зовут на совет Петра и Дмитра – те тоже чешут чубы, думают, думают, ничего не придумают. Зовут Василя. Василь разрубает гордиев узел: “пойдем к его мости и его запытаем”.

– Пойдем к Шмулю! догадываются все и валят в корчму, где уж наверно гордиев узел будет разрублен.

– Ну, вы, гои [*], дурни; хлопы! Что ж такое? отчего вам не йти? пан дает вам все – идите; отчего вам нейти? День, два дня, три дня побудете с паном, там москаля не найдете, дорогу потеряете, пана потеряете, прийдете домой – сюда, ко мне. Отчего вам нейти? Продадите мне – я видел кожухи и все видел, я куплю – десять ренских дам. Вы дурни – хлопы – отчего вам не йти? – Польщи не будет, а кожухи будут! – выпейте горилки – вот вам по келишку [**] – после заплатите.


[*] Гой у евреев то же, что у мусульман – неверный.

[**] Немецкая Kelch – чаша келишек – шкалик.


– Да слухайте, Шмуле... начинает Василь. – Не хочу; чего я буду слухать? гой хлоп, гой дурень – ты мне должен уж пять ренских, вот записано – иди, возьми – чего я буду слухать. Идите все – возьмите у пана и приходите ко мне – я вас всему научу.

Прекрасно рассказывает пан хлопам о Казимире Великом, о Льве Сапеге, о Константине Острожском, о том, как хорошо будет хлопам, когда возродится Польша, рассказывает им все про демократию, про равенство, даже клянется и крест целует, что отдаст им леса и пасовиски, даст им право держать мельницы и корчмы – только помогите, помогите люди! И катятся слёзы по его усам, катятся искренние слёзы – он не лжет. Он верит в возможность возрождения Польши, он верит, что она действительно будет либеральнейшим государством даже для хлопов, он душою и лом готов на все реформы, он даже на православие согласен. Мало таких панов, как он, но есть такие между поляками: есть люди, которые искренно веруют в возможность либеральной Польши... И обходит хлопов панская жена с бутылкою старого венгерского, и дает им денег, и просит, умоляет их не отходить от ее мужа, спасти его от вражеских пуль и штыков, не оставить его раненого в руки москалям-варварам, заклинает она их всеми святыми, их церковью, их детьми, могилами отцов и дедов их, она в ноги падает им...

– Вот вам еще ренский, говорит пан, осматривая револьверы: – сходите к Шмулю; ничего ему не говорите – я знаю, вы умные и честные хлопы, не пьяницы, не обманщики – выпейте и приходите, через час едем.

До границы русской верст с тридцать; от границы русской до штаба генерала польского верст десять – он держится ближе к границе, чтобы легче получать амуницию, рекрутов, и иметь возможность ретироваться когда угодно. Сытые кони пана духом домчали до штаба, – приятель Шмуля, за приличное вознаграждение, перевел повстанцев за границу.

– Пане генерале, я привез с собою всего шесть человек моих хлопов – трудно у нас набирать их, святоюрцы и московская пропаганда все испортили; но за этих шестерых я могу отвечать, что они готовы за нас в огонь и в воду; прикажите позвать их – это их поощрит: они еще не бывали в огне.

– Пане адьютант, позовите хлопов, что приехали с паном графом.

– Они куда-то ушли, пане генерале.

– Может местность осматривают – я за них ручаюсь. Будут отличные косиньеры; пан генерал увидит, каковы они.

За треть цены продали хлопы кожухи Шмулю, нарезались как следует, денег не получили (и для чего же вам деньги, сказал Шмуль), а получили право забирать в счет что хотят.

– Где мой муж? где мой муж? плачет графиня. Нам воротиться повстанские офицеры велели; говорят: у вас ружей нет.

I I

Панщина еще была; пробуждение духовенства от летаргии только что начиналось; народ спал. Никто не знал ни его страстей, ни его заветных грёз. Настал 1846 год.

В тишине, неслышно, скупали поляки оружие, составляли план, чтоб разом подняться восстанием, захватить Галичину... Тогда глухо волновалась вся Европа: на дворе стоял 1848 год. Поляки, как теперь, так и тогда, верили искренно в возможность Польши, и им в голову не приходило, что для хлопов не все равно – будет Польша или нет. А хлоп думает иначе: он думает, что все же лучше, когда у него есть царь в Петербурге или цесарь в Вене или король в Берлине, чем круль в Варшаве. Хлопу нельзя будет жаловаться полякам на поляков: поляк поляка не выдаст, сокол соколу глаза не выклюнет. Он также несогласен на польского круля, как поляк не согласится на воцарение в Варшаве барона Ротшильда, а ведь барон Ротшильд – претендент на иудейский престол, и если не de jure, то de facto управляет евреями всего мира, в роде того, как папа римский управляет ксендзами. Барон Ротшильд имеет такое же право на польский престол, как и князь Чарторийский. Хлоп ничего не значит; хлоп – скот, дойная корова; только интеллигенция и капитал могут иметь голос в государственных делах: стало быть...

Настало время восставать. Войска не было в Галичине. Непрозорливое (совершенно слепое) австрийское правительство ни о чем не думало. У богатого пана, в русском селе (не помню название), собрались повстанцы и послали за хлопами. Хлопы явились, выслушали речь, выслушали все доводы, узнали, что панщины не будет и что все будут равны – и пан и хлоп, что хлопы будут заседать на сейме, и объявили наотрез, что они не хотят Польши, а будут держаться цесаря.

– Я понимаю, что это значит, сообразил один пан: наш хлоп упрям – без палки с ним ничего не поделаешь. Наш хлоп добр, но у него хлопский разум – надо его припугнуть... Волей не пойдете за нами – силою заставим! Да что с вами толковать, мы и без вас спасем нашу отчизну; сидите себе тихо – вы не понимаете добра, которое мы хотим сделать для края...

– Не можно, пане, бунтовати – прошу пана, обозвался оратор.

– Кто ж это не позволит?

– Прошу пана – мы не можем того позволити. Прошу пана – мы ’смо цесарски!

– Ах ты, песья кровь! и хлоп покатился убитый из пистолета.

– Тихо, вы! теперь видели – сидите смирно по хатам, и кто пикнет – тому так же будет. За нами целое войско польское придет.

Хлопы исчезли. Паны одни остались. Нужно было еще закусить, сигары раскурить, патроны приготовить – через час в поход, за Польшу, за родину, за завет отцов...

Из-за забора показался хлоп, другой, третий, десятый, сотый – хлопство направо, хлопство налево, впереди хлопство, позади хлопство. И все с цепами, с косами – и требуют, чтоб поляки положили оружие, дались перевязать и отвести их к начальству. Паны не сдались – они надеялись выдержать осаду: хлопы обложили дом соломой, зажгли, стали у дверей и у окон, и пошла работа цепами!

Весть об этом событии быстро разнеслась по панам – восстание оборвалось. Паны притаились, тихо сидели по своим дворам и даже в гости друг к другу ездить боялись. Везде мерещилась им грозная фигура хлопа с цепом или с косою, как и до сих пор мерещится. Это попы униатские и чиновники австрийские сбили хлопов с толку, решили поляки – и предали анафеме тогдашнего полицмейстера г. Хоминского (русского), который ни духом, ни телом не виноват в этом деле. Вопрос ясен; если попы и полиция могли сделать пропаганду в народе против Польши, отчего же шляхта не могла сделать пропаганду за Польшу? До последнего повстания вся знать в Польше, начиная с полиции и кончая ксёндзами, была в руках ревнителей Речи Посполитой – отчего же хлоп не участвовал в повстании (за весьма малыми исключениями)? И, отчего – оттого, что вот какие бывают происшествия...

Пирует пан со своими приятелями панами. Венгерское льется вино.

– Я знаю, панове, говорит пан – кто виновник злу – попы русские мутят против нас хлопов. Хлоп – дурень, ничего не понимает, скот, а вот тут у меня, на селе, поп подбивает их против меня: лесов требуют, выгона. Вот такого лайдака попа следовало бы поставить в пример другим.

– И повесим, говорят гости, у которых уж давно шумит в голове. – Пойдем и повесим.

– Хлопы, я скажу вам, панове – добрый народ: меня, как отца, любят, но каналья поп!... Вот хлопы, что меня во дворе, каждый душою и телом мне предан и все мне пересказывают, чему их поп учить; ну, я им за это кварту горилки дам, панове.

– Пойдем к попу и повесим его, как жида, как пса.

И венгерское льется; его подносит лакей из хлопов, а панове не замечают, что лакей бледен, как смерть, и что брови его судорожно насунулись.

Венгерское льется – бутылок на столе довольно. Преданный пану не на живот, а на смерть, лакей, незаметно выскользает за дверь, в сени, в конюшню... В конюшне стоит панский любимый жеребец, купленный за дорогую цену; лакей выводит его за ворота, карабкается на него и без седла, без узды, летит по пашням, по выгонам, по проселкам до первой крайней хаты разбросанного южнорусского села.

– Федько! Федько! Федько! отворяйть!

– Що там? Чого? Я уже сплю.

– Але кажу отворяйть! Що ж там у вас?

Паны хочут его мость повисити. Бувайте здоровы.

– Бувайте здоровы.

И лакей скачет назад во двор, а за панским столом никто и не заметил.

Утро. Старенький поп, которому не то что агитировать, даже и говорить тяжело, проснулся, сотворил молитву, надел тулупчик и пошел на двор вздохнуть свежим утренним воздухом. Отворил он дверь, взглянул и ринулся назад: по разным углам двора, у хлева, у стодолы, у конюшни стояли хлопы с косами. “Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного”! промолвил он, что это, бунт? или меня хотят убить? Да будет воля твоя! Будь – что будет: я старик, мне и так не долго маяться по свету”. И он снова вышел.

– Просим его мость – не ся бойть: ляхи вас не повесят. Священник ничего не мог понять, какие ляхи, за что его вешать.

Еще анекдот. Я очень люблю рассказывать дело анекдотами, потому что они лучше всего рисуют характер края. Один священник беседует с паном о Польше.

– Что вы мне толкуете, говорит пан; – что хлоп не любит поляков. Послушайте хлопов, и вы увидите, что он более недоволен своими попами, чем папами. Что вы сделаете, если я скажу хлопам: “люди, повесьте попа, сожгите церковь; веру попы для своей наживы выдумали – не будете плакаться, что надо за требы платить”.

– Я, пане ясновельможный, скажу только, отвечал священник: – “люди, не вешайте пана, а возьмите все панское: я вам все отдаю” – что тогда будет с паном? Между нами, попами, есть дурные люди – где их не водится – но пусть пан попробует спалить церковь – я знаю, что я сделаю.

Была в 1848 году революция во Львове. Львов, как я уже говорил, – город чисто польский, как Вильно, как Житомир, как Каменец. Польские студенты поставили там баррикады, австрийское войско осадило и бомбардировало город, а по селам все было тихо. Паны не выходили даже из домов.

Едет русский семинарист домой на село; хлопы останавливают бричку.

– Пустить, добры люди, я русин есмь, попович...

– Русин сте? Добре ж, читайте “Верую”!

– Верую во единого Бога Отца Вседержителя, творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого...

– Добре, досыть (довольно), едить (поезжайте)!

Отчего хлопы не спросили “Отче наш”, потому, что эту маленькую молитву и поляк, чего доброго, выучит, а спросили длинное “Верую”. Меня тоже не раз допрашивали, чтоб удостовериться, точно ли я не поляк, какие у нас молитвы и когда за литургией поется или читается – и это не только люди, но даже образованные галичане. Вот оно, чем народ-то распознается, чем своего от чужого отличают. В аудитории мы толковали себе дело так, а на практике, выйдешь на экскурсию, на чистое поле – дело и окажется иначе. Далеко еще не буду я агрономом, если хоть сотню агрономических сочинений прочту, – на дугах, на пашне, там надо учиться делу. Вот оттого самого и надрываются понапрасну поляки и наши утописты, что они из своего кружка не выходят, что у них не хватает нравственной храбрости смотреть, что вне их мира творится: ну, и идут, несчастные, на виселицу, на каторгу, или в эмиграцию... Ой, так, так, – восклицают галичане, когда им приходят в голову грустные мысли. Ой, так, так! скажу и я... В нынешнее повстание поляки, для возбуждения патриотизма, вздумали ставить кресты из дубов, которые выросли еще во времена Речи Посполитой. Кресты эти делались из нетесанных поленьев, как дерево выросло, прямо в коре. Ставили их с процессиями, с демонстрациями – все как водится. Хлопы поняли, что это значит.

– Прошу пана – это так. Поляки пошли к цесарю и просят его, чтоб он снова завел панщину. Цесарь говорит:. “я этого не могу”, а поляки говорят: “вы это можете”. Тогда цесарь сказал им: “добре! если срубленное дерево зазеленеет и панщина будет”. Вот они теперь – прошу пана – и сажают в землю кресты из срубленного нетесаного дерева и надеются, что оно зазеленеет – а разве, пан, Бог услышит их молитвы? Вы, пане, как думаете?

Легенду эту вы услышите от каждого хлопа. Хлоп сам ставит кресты на перекрестках, на полях (те кресты, которые мы теперь уничтожаем в западных губерниях, потому что копье и трость, приделанные к ним, мы, в простоте души, считаем не православною прибавкою); кроме того, он нам оставил кресты в память своего освобождения, с надписями: 1848 року, 3-е мая. Памятка свободы. Уж и не знаю, эти кресты тоже будут ломать или нет? а на них есть даже иногда латинское J.N.R.J вместо I.Н.Ц.I. Будь там как будет – только с крестами этими вышла такая история, что пан отворачивается от памятки свободы, которая ему кричит о ненависти народа к старым польским порядкам, которая напоминает ему, что хлоп, бестия, до сих пор знает, что под польским владычеством панщина была шесть дней в неделю, и что только цесарь австрийский свел ее на три дня, а теперь и совсем отменил. Хлоп же идет мимо дубового креста и косится на него: не выросла ли где зеленая ветка? Шапки перед этим крестом он не снимает, тогда как всем другим крестам отдаст эту честь и перекрестится.

продолжение в комментах

@темы: история, Россия, ликбез, не моё, Украина

---

форумное: про посла и посыл

Просчитать Вову с Димой, дело дохлое. Сама по себе эта парочка весьма самодостаточна. Утечек инфы от них не бывает.

И всё же.
После визита Максимки стало ясно, валюту под международный контроль не загнать. На совместные, согласованные действия по выходу из кризиса рассчитывать не приходится. У Америки начинаются проблемы у себя на континенте, да и так они по миру завязли. СЕГ, вопрос практически решён. Информационную войну по Грузии выиграли. Осетин оторвали, Грузию от Сочи отодвинули.
Закон о ВС за пределами страны готовят. С турками снюхались и т.д.

Всё это говорит о том, что у Медведей руки на международной арене развязаны и интересы России они теперь будут отстаивать без оглядки на мнение Запада.
О чём Дима и уведомил Запад в письме к Ющенко (как бы).

Бить они Украину ни куда не будут и предстоящие выборы им уже тоже по барабану. Либо будет на Украине тот, кто им нужен, либо не будет Украины. А о прямом вторжении и говорить даже не хочется, ибо бред. Европа финансировать Беларусь с Украиной не в состоянии, им бы не развалится от пшеков с прибалтами, какие уж тут бульбаши с украинцами.

Так что теперь можно давать кредит, но условия не обсуждаются.
Наезды на ЧФ, реакция будет более жёсткая ну и т.д. Много чего придумают. В итоге, либо экономическая ситуация подойдёт к критической черте, за которой начнётся социальное напряжение.
Либо нацики сорвутся в штопор. Либо власть совершит ошибку. Но в любом случае резких движений не будет, пока не будет подготовлена ситуация. А когда будет подготовлена, всё произойдёт очень быстро и эффективно по максимуму.

Но в любом случае Медведи на всю Украину губы не раскатывают (по моему), слишком хлопотно это на данном этапе. Так что ни чего кроме информационного шума это письмо Димы не принесёт.
Бред конечно, но ещё ни кому не удалось просчитать действия нашей «сладкой парочки». Они тихо крадутся, а когда начинают жрать, вякать уже поздно.
Если конечно нет закулисных договорённостей по большому дерибану со всех сторон Украины. Кто знает, посмотрим.

Здесь, судя по всему, начата и будет вестись дипломатическая война. Операция по "принуждению к дружбе". И победой в ней будет не присоединение территорий и не независимость Крыма, а полное соблюдение заключенных договоров по газу и ЧФ, а также прав русских и русскоязычных на Украине. Свидомым не беспокоиться - пока о территориальной целостности Украины речи не идет. Только о государственной политике.

Просчитать, что Ющ испугается и уйдет в несознанку, было нетрудно. Укрополитикум во многом не так уж сложно просчитать, непросчитываемы их внутренние союзы и "кидки", но по отношению к таким событиям это не так важно. Но я не думал, что он заткнется так, что вообще ни слова не скажет за два дня. Надо сказать, это демонстрирует и доставляет. Чем дольше он будет молчать, тем более красноречивым будет это молчание.

Я полагаю, что Третьяков не так уж далек от истины, и не надо его попрекать мелочью на вроде незнания, что американского посла на Украине сейчас нет. Я считаю, что он прав в главном: что Ющенко собирается выигрывать второй срок, что Ющенко имеет на это шансы и что один из базовых сценариев - это вариант ЧП при явочной поддержке со стороны НАТО и США. Для ЧП нужен конфликт, и его можно развязать аж по двум направлениям одновременно: труба и ЧФ. Такой конфликт должен задумываться как управляемый, то есть начаться и прекратиться по сигналу, поданному в нужное время.

В этом плане заявление Медведа получается очень многозначным и имеет много адресатов, от собственно Ющенко до Запада.

1. Ющенко информируют, что он отныне для Москвы - персона нон грата и что с ним и с его руководством никто и ни о чем договариваться больше не собирается.
2. Ющенко также информируют, что конфликты с Россией сделать управляемыми не получится. Россия имеет достаточно поводов для его дальнейшей эскалации, и вполне официально предупредила, что спускать это на тормозах больше не выйдет.
3. Остальных информируют, что пока у власти Ющенко, договориться ни о чем хорошем с Россией не удастся, и это сможет сделать только новое руководство. При этом это новое руководство обязано четко и однозначно ответить на список предъявленных вопросов в двусторонних отношениях. Делом. Кто будет этим новым руководством, России не столь важно.
4. Украинцам сообщают, что именно Ющенко довел отношения с Россией до точки замерзания, и что пока у власти он, возможны только конфликты. Это упреждающий пропагандистский удар, так как в дальнейшем всегда можно сослаться на послание ДАМ и заявить, что все вопросы по поводу выполнения договоров были поставлены заранее. Спекуляции Ющенко на тему того, что "он может поддерживать нормальные отношения с Россией" становятся невозможными.
5. Западу сообщают, что их ставленник завалил отношения с РФ и дальнейшая эскалация конфликта на их линии поставок газа при нем неизбежна. Так что надо менять ставленника, а лучше вообще вести газ иным маршрутом.
6. На выборы в ультимативном порядке ставится тема нормализации отношений с Россией, которую Ющ, безусловно, предпочел бы обойти стороной, однако увы.

И это самый минимум.

Ответить на это послание Ющу в общем-то нечем, кроме как уйти в глухую несознанку. Я думаю, что так и будет.

@темы: Россия, не моё, есть мнение, Украина, политика

---

Обама тоже не спешит отправлять в Киев своего человека

В Министерстве иностранных дел Украины нет официальной информации относительно назначения нового Посла Соединенных Штатов Америки в Украине. Об этом сегодня заявил журналистам и.о. Министра иностранных дел Владимир Хандогий. Хандогий отметил, что официальный запрос со стороны США на агреман для посла США в Украине в МИД не поступал.

@темы: США, Украина, политика

---

"Сталин И.В., Статьи и речи об Украине"

На два лагеря раскололся мир решительно и бесповоротно: лагерь империализма и лагерь социализма.

Там, в их лагере, Америка и Англия, Франция и Япония, с их капиталами, средствами вооружения, испытанными агентами, опытными администраторами.

Здесь, в нашем лагере, Советская Россия, с молодыми советскими республиками, с нарастающей пролетарской революцией в странах Европы, но без капиталов, без испытанных агентов, без опытных администраторов, зато с опытными агитаторами, умеющими зажечь сердца, трудящихся освободительным огнем.

Борьба этих двух лагерей составляет ось всей современной жизни, она наполняет все содержание нынешней внутренней и внешней политики деятелей старого и нового мира.

Эстляндия и Литва, Украина и Крым, Туркестан и Сибирь, Польша и Кавказ, наконец, сама Россия, — не самоцели, а лишь арена борьбы, смертельной борьбы двух сил: империализма, стремящегося укрепить ярмо рабства, и социализма, борющегося за освобождение от рабства.

Сила империализма — в темноте народных масс, обогащающих своих хозяев и кующих себе цепи угнетения. Но темнота масс — вещь преходящая, имеющая тенденцию неизбежно улетучиться с течением времени, с ростом недовольства масс, с распространением революционного движения. Капиталы империалистов..., но кому не известно, что капиталы бессильны перед неизбежным? Именно поэтому господство империализма не долговечно, не прочно.

Слабость империализма — в его бессилии ликвидировать войну без катастрофы, без усиления массовой безработицы, без нового ограбления своих же собственных рабочих и крестьян, без новых захватов чужих земель. Вопрос не в окончании войны и даже не в победе над Германией, а в том, на кого возложить миллиарды расходов по войне. Россия вышла из империалистской войны обновленной, потому что она ликвидировала войну за счет империалистов, внутренних и внешних, она возложила расходы по войне на ее прямых виновников, экспроприировав этих последних. Империалисты не могут так поступать, они не могут экспроприировать себя самих, иначе они не были бы империалистами. Чтобы ликвидировать войну по-империалистски, они «вынуждены» обречь рабочих на голод (массовая безработица на почве закрытия «невыгодных» предприятий, новые косвенные налоги и бешеный рост цен на продукты), они «вынуждены» ограбить Германию, Австро-Венгрию, Румынию, Болгарию, Украину, Кавказ, Туркестан, Сибирь.

Нужно ли говорить, что все это расширяет базу революции, расшатывает основы империализма и ускоряет неизбежную катастрофу?

Три месяца назад империализм, упоенный победой, бряцал оружием, грозя наводнить Россию полчищами своей армии. Советская Россия, «убогая», «дикая», — разве она устоит против «дисциплинированной» армии англо-французов, сломивших «даже» германцев с их прославленной техникой? Так думали они. Но они упустили из виду «мелочь», они не учли, что мир, хотя бы и «похабный», неизбежно подорвет «дисциплину» армии, подымет ее против новой войны, а безработица и дороговизна жизни неизбежно усилят революционное движение рабочих против своих империалистов.

И что же? «Дисциплинированная» армия оказалась непригодной для интервенции: она заболела неизбежной болезнью, разложением. Хваленый «гражданский мир» и «порядок» превратились в свою противоположность, в гражданскую войну.

Наскоро испеченные буржуазные «правительства» на окраинах России оказались мыльными пузырями, непригодными для прикрытия интервенции, преследующей цели, конечно (ко-нечно!), «гуманности» и «цивилизации». Что же касается Советской России, то ее не только не закидали шапками, но даже сочли нужным отступить немножечко, пригласив ее на «сове-шание» на Принцевы острова. Ибо успехи Красной армии, появление новых национальных советских республик, заражающих духом революции соседние страны, рост революции на Западе и появление рабоче-солдатских советов в странах Антанты не могли не действовать более, чем убедительно. Более того. Дело дошло даже до того, что «непримиримый» Клемансо, вчера еще отказывавший в паспортах на Бернскую конференцию и готовившийся проглотить «анархическую» Россию, теперь, несколько помятый революцией, не отказывается воспользоваться услугами честного «марксистского» маклера, старика Каутского, посылая его в Россию для переговоров... то, бишь, для «исследования».

Не правда ли:

«Где же девалася речь высокая.
Сила гордая, доблесть царская?..»

Вся эта Перемена произошла за каких-нибудь три месяца.

Мы имеем все основания утверждать, что дальнейшее развитие пойдет в том же направлении, ибо нужно признать, что в переживаемый ныне момент «бурь и невзгод» Россия — единственная страна, где общественно-хозяйственная жизнь протекает «нормально», без забастовок и враждебных правительству демонстраций, а советское правительство — самое прочное из всех существующих ныне в Европе правительств, причем сила и вес Советской России как внутри, так и вне, растут изо дня в день в прямом соответствии с падением силы и веса империалистических правительств...

На два непримиримых лагеря раскололся мир: лагерь империализма и лагерь социализма. Издыхающий империализм хватается за последнее средство, за «Лигу наций», стараясь спасти положение путем сплочения в единый союз грабителей всех стран. Но тщетны его усилия, ибо обстановка и время работают против него, за социализм. Волны социалистической революции неудержимо растут, осаяадая твердыни империализма. Их рокот отдается в странах угнетенного Востока. Почва под ногами империализма загорается. Империализм обречен на неминуемую гибель.

@темы: история, Россия, интересно, ликбез

---

Медведев отложил приезд в Киев посла РФ

http://www.kremlin.ru/text/docs/2009/08/220743.shtml

..Однако то, что мы наблюдаем в годы Вашего президентства, нельзя воспринимать иначе, как отход украинской стороны от принципов дружбы и партнёрства с Россией, закреплённых в Договоре 1997 года
...Негативный общественный резонанс вызвала антироссийская позиция Украины в связи с варварским нападением режима Саакашвили на Южную Осетию. ...Те в Киеве, кто поставлял вооружения грузинской армии и, кстати, не намерен прекращать делать это и сейчас, полностью разделяют с Тбилиси ответственность за совершенные преступления
...Политическое руководство Украины, игнорируя мнение граждан своей страны – не говоря уже об известной Вам позиции России, – упрямо продолжает курс на вступление в НАТО... непрекращающиеся попытки осложнить практическую деятельность Черноморского флота России – в нарушение основополагающих соглашений между нашими странами о принципах его базирования на территории Украины.
...в Киеве последовательно добиваются разрыва сложившихся экономических связей с Россией, в первую очередь в области энергетики
...пересмотр общей истории, героизацию нацистских пособников, возвеличивание роли радикал-националистов, навязывание международному сообществу националистически окрашенных трактовок массового голода в СССР 1932–1933 годов как «геноцида украинского народа». Продолжается вытеснение русского языка из общественной жизни, науки, образования, культуры, средств массовой информации, судопроизводства.
... пагубная практика вмешательства государственной власти Украины в дела православной церкви.
...беспрецедентная для всего постсоветского пространства провокация: требование отзыва из Украины двух наших дипломатических представителей без каких-либо на то оснований

это официальное объявление принуждения к миру или последнее китайское...


P.S.
(c)России уже наплевать на то, кто будет Президентом. Она перешла к политике кнута и пряника. Кто выше прыгнет, тому и десерт. Кто не допрыгнет, тому по заднему месту. Кроме этого, конфеты на Западе судя по всему закончились.

Очень впечатляет фраза "надеюсь, что новое политическое руководство будет готово..." - в письме действующему. Я давно не встречал настолько выверенных дипломатических оскорблений.

запись создана: 11.08.2009 в 10:22

@темы: Россия, Украина, политика

---

В МИД РФ призывают не драматизировать ситуацию

В МИД РФ призывают не драматизировать ситуацию вокруг отсрочки приезда нового посла РФ на Украину.
http://noviny.narod.ru/A0013360.html
Об этом сообщил во вторник статс-секретарь, заместитель главы МИД РФ Григорий Карасин. По словам Карасина, в послании президента РФ дается характеристика тем сложностям, с которыми в российско-украинских отношениях приходится сталкиваться в последние годы. "Эти сложности носят системный характер. Послание направлено на то, чтобы украинская сторона тоже прониклась озабоченностью, и можно было вместе выправить все эти недостатки", - сказал он. "Что касается последнего инцидента и принятого Украиной абсолютно неспровоцированного и неуместного решения о том, чтобы выслать двух старших дипломатов РФ - это, конечно, сильно отравило атмосферу наших двусторонних отношений", - сказал Карасин. "Президент принял решение отложить приезд на Украину нового посла, а сроки будут определены позже с учетом реального развития российско-украинских отношений", - напомнил дипломат. Отвечая на вопрос, может ли приезд нового посла РФ в Киев произойти лишь после президентских выборов, которые в Украине состоятся в январе 2010 года, Карасин заметил, что "это чрезмерно трагическая тональность".

PS. Вот уж воистину - "Дипломатия - это искусство так насрать кому-нибудь в душу так, чтобы у того остался легкий привкус лесных ягод". Медвед рыкнул, МИД насрал, и еще и поиздевался, мол не драматизируйте.
Приятно смотреть на слаженность действий, и на сами действия.

@темы: Россия, не моё, есть мнение, Украина, политика

---

Совесть нации

http://realcorwin.livejournal.com/221877.html

Один киевлянин, стесняющийся, по-видимому, своего имени — Андрей и потому пишущий его через i, оставил следующий комментарий в годовщину событий в Южной Осетии:

"Есть русские, которые считают вторжение в соседнее государство, давайте называть вещи своими именами - агрессию, и последуюющую оккупацию части этого государства, национальным позором. Через годы их будут называть совесть нации. Сейчас они в меньшинстве.
Большинство к сожалению пребывают в желании наводить "порядок" везде, куда рука дотянется."

Если таких людей через годы станут называть совестью нации, то случиться это может только в одном случае — в случае исчезновения этой самой нации. Чего, впрочем, эти люди и желают...

Но как, наверное, приятно ощущать себя совестью нации, особенно сидя за границей и открещиваясь от этой самой нации всеми доступными конечностями .

@темы: Россия, неместные идиоты, общество, либерастия, Украина

---

есть такие люди

Однажды в кабинет Виктора Андреевича Ющенко вошел бывший российский посол Виктор Степанович Черномырдин. За руку он вел советника президента РФ Михаила Юрьевича Зурабова.

- Андреич Виктор, здравствуй! – сказал Виктор Степанович. – Вот, привел, как обещал – молодой, чернявый и бывший министр!

Виктор Андреевич удивленно посмотрел на гостя и ехидно спросил:

- Это кто? Ефим Шифрин, что ли? Или американский артист Уильям Мэйси? Или нет, это Владимир Литвин покрасился и прическу сменил?

- Ну ты темный лес, Андреевич! – удивился Виктор Степанович. – Да это ж бывший министр здравоохранения и социального развития! А еще – бывший председатель правления Пенсионного фонда России. Зурабов его зовут.

- А, слышал, как же! – кивнул Виктор Андреевич, напрягаясь. – А мне он зачем? Я его не вызывал!

- Дык, тебя ж никто не спрашивает! – усмехнулся Виктор Степанович. – Его президент Медведев назначил. Так что знакомься, Виктор Андреич, это новый посол российский у вас на Украине будет!

Виктор Андреевич побледнел и уронил очки:

- Ты кого привел, Виктор Степаныч!? Это ж смерть, а не посол! Хуже Тимошенко! Он же пенсионную систему в России угробил! И здравоохранение! Про социальное развитие я уже и не говорю! Да он разваливал все, куда его ни назначали! Его вся Россия ненавидит! А теперь его в Украину назначили!

- Да чего ты гоношишься, Андреич! – пожимал плечами Черномырдин. – Тебе-то чего волноваться? Тебя тоже вся Россия ненавидит. И Украина не шибко любит. Пенсионная система у вас давно в глубокой замазке, здравоохранение еще хуже. А социального развития на Украине отродясь не было. Так что Зурабов ничего здесь не напакостит. Ну, ты все равно присматривай, мало ли чего… А я посол. То есть, он посол, а я – пошел.

И Черномырдин покинул кабинет. Михаил Юрьевич Зурабов стоял в сторонке и обиженно поглядывал на Виктора Андреевича. Тот, в свою очередь, косился на нового посла с недоверием и опаской. Наконец, Зурабов достал из папки верительные грамоты и подал президенту, опрокинув нечаянно стул и чернильницу работы трипольских мастеров.

- Начинается!.. – проворчал Виктор Андреевич. Зурабов покраснел, попытался уйти в тень, но задел китайскую вазу цинской эпохи, и та с грохотом разбилась. – Начинается!.. - в отчаянии повторил президент. Зурабов огорченно вздохнул…

@темы: Россия, не моё, пятиминутка, Украина

---

текущие рабочее

ненавижу Бальзаков - это клиника, тупые упрямые ослы, лечить электрошоком.

@темы: live

---

"китайское предупреждение"

Выражение возникло в связи с обострением американо-китайских отношений в 1950—1960-х годах, не признавая коммунистический режим в КНР, США осуществляли разведполёты над территориальными водами Китая.
На каждое такое нарушение правительство Китая по дипломатическим каналам посылало так называемое «Предупреждение» американской стороне, однако никаких действий не предпринимало. Все эти предупреждения нумеровались. «Последние предупреждения» китайского правительства регулярно транслировались информационными агентствами: «647-е китайское предупреждение», «723-е, последнее, китайское предупреждение» и т. п.
С тех пор в русском языке выражение стало нарицательным, "китайское предупреждение" - это пустая трепотня.

@темы: история, интересно, ликбез, не моё

---

баш: о вреде компьютерных игр

@темы: пятиминутка

---

economic news

Весьма пессимистичная статья об ипотечных долгах и ценах на дома в штатах (англ):
http://news.yahoo.com

Для меня новостью было что по данным за Март 26% ипотечных долгов были выше чем стоимость дома. И эта цифра будет продолжать расти.
На самом деле это очень важный момент - когда стоимость дома падает намного ниже чем долг, должники часто просто отправляют ключи банку и уходат (Jingle Mail).
Конечно это зависит от того насколько велика разница. Но я где-то видел ссыли на research который показывал что если долг доходит до 120% от стоимости дома, даже добропорядочные плательщики граждане не выдерживают.

Возникает самоподдерживающаяся волна - народ перестает платить, банки продают дома со скидкой (им же надо продать), недвижимость падает дальше, больше народа отказывается платить и все по кругу.

В общем всем нужен гипер:-)

Статейка о проблемах с едой в Детройте. Впечатляет: http://finance.yahoo.com

Вкратце: в Детройте очень хреново с работой, и народ начинает банально голодать. К тому же многие люди попавшие в это положение - не люмпены, а (бывший) средний класс которые просто потеряли работу или влипли в проблемы из-за ипотеки.
В дополнение ко всему - в Детройте не осталось больших Supermarket Chains, так что еду приходиться покупать в небольших магазинчиках, где она заметно дороже.

Новое явление - большие пустующие пространства в пригородах начинают занимать под небольшие фермы/огороды. Т.н. Urban Farming.

@темы: Великая Депрессия 2, пушной северный зверек, USA Today, США, экономика

---

В США впервые за десять лет упала рождаемость

Эксперты связали падение рождаемости в США с рецессией. Об этом пишет издание The New York Times.
Как сообщил Национальный центр статистики в области здравоохранения (National Center for Health Statistics), в 2008 году в США родилось 4,247 миллиона детей, что на 68 тысяч меньше показателей 2007 года (снижение на два процента). Это первое снижение рождаемости за последние десять лет.

Согласно данным ведомства, в 2007 году, наоборот, был зафиксирован самый большой прирост населения за счет рождаемости: 4,317 миллиона детей. Тогда это превысило уровень, достигнутый на пике так называемого "бэби-бума" 1957 года.

Официально чиновники не связывают падение рождаемости с рецессией в экономике США, начавшейся в конце 2007 года. Однако, например, социолог Нью-Йоркского Университета Эндрю Хакер (Andrew Hacke) в беседе с изданием выразил мнение, что "это точно из-за рецессии".

"Дети - самая большая расходная часть в семейных бюджетах американцев. Неудивительно, что при неопределенном будущем эти расходы сокращаются", - полагает профессор.

@темы: USA Today, общество, США, экономика

---

Прояснение картины

"Прошел год со времени Грузинской войны, однако мы до сих пор не узнали, кто ее развязал и с какой целью."
Виктор Шендерович и его

Интересно, как можно быть таким дебилом? Вся страна знает, что войню развязал Саакашвили с целью аннексировать Южную Осетию - а Шендерович не знает.
http://mrparker.livejournal.com/9103722.html

Как и во всяком военном конфликте, даже краткосрочном, всегда есть "туман войны" - сохраняющаяся неясность о всей последовательности событий, и, конечно же, враньё от всех конфликтующих сторон. Некоторые неясности, конечно, остаются до сих пор и в отношении прошлогодней "пятидневной войны". Но, пожалуй, самую простую и непротиворечивую картину происшедшего можно получить из статей написанных в дни войны такими (в целом) единомышленниками Шендеровича как П. Фельгенгауэр и Ю. Латынина, и прочие Илларионовы.

Если кратко суммировать статьи написанные этими авторами 8 августа 2008, то это укладывается примерно в пару фраз:
"Доблестная армия демократической Грузии, вооружённая и тренированная блоком НАТО, представляющим цивилизованный мир и светлое будущее человечества, провела молниеносную операцию по освобождению мятежного района Южной Осетии и воссоединению страны! Рашка утёрлась, медведь даже проснуться не успел, ха-ха-ха!"

Написанное этими же авторами через несколько дней (и в последующий период) можно подытожить следующим образом:
"Огромный российский империалистический монстр вероломно, на рассвете напал на маленькую демократическую Грузию, и почти растерзал её своими грязными когтями, пока протесты цивилизованного мира не заставили танки захватчиков остановиться на подступах к Тбилиси!"

Никакие долгие дебаты и анализаторство кто чего когда сказал, кто выстрелил первым в какую сторону, не дают такой простой и ясной картины как подобные кульбиты этих "аналитиков", коллективно севших в лужу собственного говна. Логично было бы с тех пор из лужи тихо вылезти и немного отмыться. Но вышеупомянутая публика в основном предпочитает продолжать барахтаться в этой луже, на потеху окружающим.

http://neznaika-nalune.livejournal.com

@темы: Россия, не моё, местные идиоты, есть мнение, либерастия

---

М+Ж

10.08.2009 в 02:03

Пишет  Narcissa_Malfoy:

Кстати, из-за меня вчера 2 принцессы подрались.
Одна орала: Возьми его себе!
Вторая орала: Нахуя он мне нужен??!

@темы: пятиминутка

---

Когда элита вырождается в клику…

http://otchizna.su/politics/626

Любое общество зависит от своей элиты. Обществом необходимо управлять, стране необходимо обеспечивать развитие, народу нужно создавать как можно боле благоприятные жизненные условия, а разнонаправленные интересы огромного количества граждан, мелких и крупных социальных групп нужно согласовывать, вырабатывая на их основе консенсусные решения, которые в итоге обеспечат движение этого общества вперед. Всё это - функции элиты.

Элита составляет подавляющее численное меньшинство общества и при этом пользуется значительными привилегиями по сравнению с остальными его членами. Эти привилегии обеспечиваются трудом остальных граждан. Но общество обеспечивает привилегированное положение своей элите не задаром. В ответ оно требует от своей элиты качественного выполнения своих элитных функций. Высокое качество выполнения элитных функций в обмен на привилегии, обеспечиваемые элите, составляет суть договора, которое общество и элита заключают между собой. Этот договор не всегда бывает гласным, скорее наоборот, практически всегда он подразумевается по умолчанию, но в той или иной форме обязательно существует. Чтобы в обществе были согласие и стабильность, необходимо, чтобы уровень выполнения элитой своих функций соответствовал потребностям общества, а объём привилегий элиты не выходил за рамки господствующих в культуре данного общества представлений о справедливости.

В силу естественных и объективных причин элита представляет собой обособленный сегмент общества, но это обособление не является абсолютным, и связи между элитой и непривилегированными гражданами обязательно сохраняются. Для сохранения общественного согласия качество этих связей должно обеспечивать бесперебойное поступление в элиту информации о потребностях общества и учёт элитой этой информации при принятии важных для общества решений. Общество также должно сохранять возможность контроля над своей элитой, а негласный договор между ними должен в обязательном порядке предусматривать возможность замены элиты при неадекватном выполнении ею своих функций, злоупотреблении статусом или присвоении неоправданно высокой доли общественного продукта, ставящем под угрозу жизненно важные функции общества.

При этом важно отметить, что сама элита - нечто неоднородное. По выполняемым функциям она делится на политическую, деловую, интеллектуальную, творческую и др. По своему отношению к государственной власти элита бывает правящая и оппозиционная. При этом как власть, так и оппозиция, могут представлять собой коалиции ряда элитных групп, изменчивые по составу. Конечно, для общества наибольшее значение имеет деятельность правящей элиты, так как её результаты сказываются на жизни общества в первую очередь.

Если граждан не устраивает, как ими управляют, т.е. не устраивает то, как правящая элита выполняет свои функции, то это, конечно же, не означает, что в стране нужно сразу устраивать революцию, так как революция несёт огромные издержки (всплеск насилия, нарушение нормальной экономической деятельности, падение уровня жизни). Естественно, что новая власть по мере своего укрепления и обретения уверенности в своих силах будет предпринимать меры по нормализации жизни в стране, но здесь сохраняется риск того, что эта власть не будет руководствоваться благими намерениями либо просто окажется недостаточно компетентной для обеспечения общественного блага. Поэтому если общество недовольно своими правителями, то первым делом, хотя бы из чувства самосохранения, оно попытается вразумить свою правящую элиту, посылая ей сигналы о том, что сложившееся положение вещей нестерпимо и что политику надо менять. Вменяемая и адекватная власть должна прислушаться к этим сигналам, принять меры к восстановлению нормального порядка вещей, - хотя бы из чувства того же самосохранения.

Если сигналы общества по тем или иным причинам до правящей элиты не доходят, либо если правящая элита не реагирует на них желаемым для общества образом, то следующим шагом общества становится апелляция к оппозиционным элитным группам. Это предполагает перемены в верхних эшелонах власти, которые естественным образом будут связаны с определёнными неудобствами, так как новый президент, премьер, министры могут не обладать необходимым опытом для качественного управления и в процессе его обретения совершать ошибки. Поэтому сознательная готовность общества принять такие издержки может появиться только в том случае, если деятельность правящей элиты сопровождается ещё большими издержками для общества, а попытки вразумить его не приносят результатов.

Однако бывают случаи, когда оппозиционные группы в элите являются таковыми только формально и не демонстрируют воли к власти, смирившись со своими второстепенными ролями, либо находя в них какие-то свои прелести в виде материальных благ при отсутствии ответственности. Кроме того, случается также, что компетенция оппозиционной элиты не выше, а мотивы не менее эгоистичны, чем у правящей, и замена одного президента на другого, к примеру, в результате выборов не приводит к желаемым последствиям. Иными словами, может сложиться ситуация, когда даже конкуренция элитных групп не может обеспечить обществу учёта и качественной реализации его интересов в управлении. Это имеет место в тех случаях, когда элита полностью вырождается и превращается в правящую клику, которая стремится получать всё большую долю общественного продукта, не давая при этом людям ничего взамен.

В таком случае у общества может возникнуть потребность в коренной замене всей элиты, как правящей, так и оппозиционной, и формировании новой элиты «с нуля». Это и есть революционная ситуация. Старая элита срезается, а новая приходит к власти в результате революции. При этом естественно, что новая элита не создаётся с нуля в прямом смысле этого слова. К моменту создания революционной ситуации в обществе уже складываются группы со своими лидерами, которые формулируют общественный запрос на смену элит и требования к новой элите. Эти группы можно назвать протоэлитными, так как в дореволюционный период они ещё не обладают элитным статусом, но являются первыми претендентами на его получение после революции. Таким образом, смена элит является гораздо более глубоким и фундаментальным процессом, чем просто смена власти. И, конечно, нельзя ни в коем случае исключать возможности того, что элита, пришедшая к власти в результате революции, не пройдёт тот же самый путь, что и свергнутая элита, который приведёт к новой революции.

На словах, в процессе коммуникации с обществом любая элита признает, что смысл её существования заключается в развитии своего общества и государства, «служении народу». Однако опасность перерождения элиты, независимо от её идеологии и общественного строя в стране, существует всегда. Желание представителей элиты сохранить свой элитный статус и комфортные условия существования будет подталкивать их к выходу из-под общественного контроля, с тем, чтобы сделать процесс воспроизводства элиты делом самой элиты. Общество, утратившее контроль над своей элитой и пустившее процесс элитного генезиса на самотёк, становится беззащитным перед лицом элитного произвола, потому что удовлетворение бесконтрольно растущих аппетитов элиты будет осуществляться за счет его интересов, при этом о реализации законных интересов самого общества придётся забыть. А восстановление контроля над элитой в последующем обойдется очень дорого во всех смыслах.

Коррумпирование элит иностранных государств является действенным инструментом геополитической экспансии. Наиболее виртуозное владение этим инструментом демонстрируют США и идущие им на смену в качестве глобального гегемона космополипы – каста информационно-финансовых магнатов, не связанных фактически ни с одним из государств мира. Коррумпирование и соответствующее изменение сознания советской элиты явилось определяющим фактором победы США и Запада в целом в холодной войне против России.

Формирование советской элиты проходило в очень жёсткой обстановке классовых битв, распада империи и внешней интервенции 14-ти империалистических государств, восстановления народного хозяйства после гражданской войны, индустриализации, Великой Отечественной войны и ещё одного восстановления. Неизменным внешним фоном деятельности этой элиты было враждебное окружение, которое лишь незначительно ослабло после Второй мировой. Масштаб задач по цивилизационному преобразованию России и короткие по историческим меркам сроки, отпущенные на это преобразование, диктовали очень жесткие условия элитного генезиса.

Каждый представитель сталинской элиты в прямом смысле слова отвечал головой за результаты порученного ему дела, безответственность каралась. Был налажен допуск в элиту наиболее талантливых представителей народа, которым предоставлялись широкие возможности проявить себя в выполнении элитных функций, и этот «лифт» работал на всём протяжении существования советского строя, хотя, конечно, после смерти Сталина качество «лифта» неуклонно ухудшалось. Репрессии были обратной стороной этого процесса. Справедливость репрессий заключалась в том, что они были инструментом пресечения тенденций выхода элиты из-под общественного контроля, которые, как уже отмечалось выше, существуют в элитных кругах всегда. Можно осуждать жестокость репрессий, однако, на мой взгляд, жёсткий вариант пресечения разложения элитной деградации для общества предпочтительнее мягкого.

Сталина часто хвалят за то, что он активно привлекал в элиту представителей неэлитных слоев, однако мало кто задумывается над тем, что любой допуск в элиту новых должен компенсироваться выпадением из нее кого-то из прежних, в противном случае элита станет неподъёмной обузой для общества, о чём говорит структурно-демографическая теория. Выпадению из элиты подлежат те её представители, которые по личным либо профессиональным качествам перестают соответствовать стоящим перед элитой задачам. И перед государством сразу встаёт вопрос: что делать с выходцами из элиты, лишившимися элитного статуса. Надо отдавать отчёт, что это люди, обладающие большими амбициями, связями, групповым самосознанием, остро переживающие утрату привилегий и прочих атрибутов пребывания в элите. Вряд ли можно предполагать, что бывшие представители элиты смогут безболезненно раствориться в обществе, скорее всего, они будут лелеять планы по возвращению в элиту и в этом качестве будут увеличивать в стране напряжение. Рост количества таких людей по мере обновления элиты может создать критическую массу для дестабилизации обстановки в стране, особенно при вмешательстве внешних сил. И здесь естественным было создание Сталиным такого механизма стерилизации «бывших», который пресекал указанную возможность на корню.

При этом материальное вознаграждение сталинской элиты было по мировым меркам довольно скромным, что обусловливалось, во-первых, самим характером общественного строя в СССР, а во-вторых, недостаточностью ресурсов. Естественно, что материальное положение элиты в любом случае было лучше, чем у основной массы общества, но этот разрыв не шокировал. Квартира, машина и дача – вот из чего состоял стандартный набор привилегий советского чиновника. Были ещё, правда, какие-то спецпайки, спецраспределители, спецполиклиники, но, конечно, эти радости жизни меркли по сравнению с тем, что имел американский или британский коллега советского чиновника, не говоря уже о банкирах или промышленниках. Образец скромности задавал сам Сталин, и щеголять на его фоне великокняжеской роскошью было неуместно, да и небезопасно.

Американский проект глобального мироустройства предполагал создание единой мировой элиты, члены которой несли бы ответственность не перед народами своих стран, а исключительно друг перед другом. Главные функции такой элиты - перераспределение ресурсов планеты в интересах себя самой, максимизация собственной прибыли и самовоспроизводство. Народы мира в этой модели являются не более чем рабочей силой, причём все более избыточной и подлежащей сокращению различными способами.

Включение в этот проект обширных территорий Советского Союза, богатых природными ресурсами, стало основной задачей его организаторов сразу после окончания второй мировой войны. И на перерождение советской элиты здесь была сделана главная ставка. Ей было предложено то, о чём втайне мечтает любая элита и добиться чего ей может помешать лишь общественный контроль.

Во-первых, - безответственность. Как я уже говорил, в сталинском СССР любой руководитель нёс личную ответственность за результаты своей руководящей деятельности, и спрос мог быть очень суровым. Это требовало от элиты максимальной самоотдачи в работе и мешало наслаждаться элитным статусом. И поэтому психологически элита уже была готова к сделке, которая бы гарантировала ей независимость от общественного контроля и от результатов собственного труда.

Во-вторых, - присвоение более высокой доли общественного продукта. Элита тяготилась аскетизмом сталинских времён, ей хотелось более весомого материального подтверждения своего статуса. Квартиры и дачи сменились дворцами и виллами не только в стране, но и за рубежом, отечественные автомобили - импортными, появились частные самолёты, яхты и прочие атрибуты принадлежности к сильным мира сего. И всё это вплоть до мелочей, таких как продукты питания, одежда и аксессуары, что вообще лишает оснований любые сетования по поводу сталинских спецпайков и распределителей.

И, в-третьих, - передача элитного статуса по наследству. В Советском Союзе возможности элиты воспроизводить свой статус в последующих поколениях была ограниченной. Конечно, дети, выросшие в семьях ответственных работников, гарантированно получали хорошее образование и какой-то толчок в карьере, но их дальнейшая судьба полностью зависела от них самих. Они не были изолированы от тех испытаний, через которые приходилось проходить всему обществу. Хрестоматийным примером здесь является судьба сына Сталина Якова Джугашвили, который был отправлен в действующую армию на передовую и оказался в плену, но которого Сталин отказался обменять на пленного фельдмаршала Паулюса. Семья Якова была даже лишена всех привилегий, которые полагались семьям красноармейцев и которых лишались попавшие в плен. И только потом, когда были получены неопровержимые доказательства того, что Яков Джугашвили вёл себя в плену и погиб достойно, привилегии его семье были возвращены.

В американском варианте, предложенном советской элите, проблема передачи по наследству элитного статуса была решена путём приватизации представителями элиты госсобственности и создания таким образом экономической основы их господства в обществе. Поэтому даже отставка чиновника с того или иного государственного поста и необходимость освободить государственную дачу больше не является ударом по его элитному статусу, ибо контролируемые им и его семьёй активы позволяют ему свободно продолжать вести элитный образ жизни, воспроизводя его также и в дальнейших поколениях. И как результат этой заключённой с геополитическим противником сделки постсоветская элита отказалась от русской геополитики в обмен на сохранение, воспроизводство и расширение статуса для себя лично.

Общество, утратившее контроль над своей элитой, обречено на деградацию.

@темы: интересно, не моё, общество, есть мнение

---

08.08.08. Война в прямом эфире

Этот фильм показывает, как готовилось PR и медийное обеспечение грузинской агрессии. Кто создавал информационное прикрытие и как западные телеканалы, декларирующие объективность, склонили общественное мнение против России.

Поддельные фотографии жертв на лентах международных информационных агентств. Сайт с фотографиями осетин-беженцев, на английском языке объясняющий, что эти жертвы – грузины, бегущие от русских танков. Испанское телевидение, показывающее расстрел грузинским пулеметчиком домов Цхинвала - как ввод российских танков в Грузию.

@темы: Россия, не моё, война