Внимание!
вторник, 27 декабря 2011
Знания в массы!
Население подмосковной Электростали — это одна тысячная России. Качество местного населения и среды обитания вполне позволяет утверждать, что это та самая часть, по которой можно судить о целом. Промышленный город, не большой, но и не маленький, не богатый, но и не бедный, оплот умного пролетариата и технической интеллигенции.
В городе Электросталь есть та сторона и эта. Все их так и называют: Та сторона и Эта сторона. Речь идет не об ориентировании, а скорее о географии. Тот, кто живет на Той стороне, никогда не назовет ее Этой, даже если в данный момент на ней находится. Он так и скажет: «Я сейчас живу на Той стороне, а раньше жил на Этой» — и махнет рукой через железную дорогу, вдоль которой через весь город тянется Великая Промзона. Собственно, она и делит Электросталь на Ту и Эту, придавая местной городской физике изрядную долю метафизики.Ровно двадцать лет назад выпускник школы № 5 Дмитрий Соколов-Митрич уехал отсюда в Москву, чтобы впоследствии стать заместителем главного редактора журнала «Русский репортер». Специально для «Эксперта» он решил вернуться в родной город, чтобы понять, что же изменилось за два десятилетия.
Своя сторона
В городе Электросталь есть та сторона и эта. Все их так и называют: Та сторона и Эта сторона. Речь идет не об ориентировании, а скорее о географии. Тот, кто живет на Той стороне, никогда не назовет ее Этой, даже если в данный момент на ней находится. Он так и скажет: «Я сейчас живу на Той стороне, а раньше жил на Этой» — и махнет рукой через железную дорогу, вдоль которой через весь город тянется Великая Промзона. Собственно, она и делит Электросталь на Ту и Эту, придавая местной городской физике изрядную долю метафизики.
— Я не понял! А куда делся магазин «Удобрения»?! — мы с одноклассниками патрулируем Эту сторону спустя полжизни после выпускного бала. Те изменения на местности, к которым они давно привыкли, я открываю для себя только сейчас. Это их веселит и умиляет. Если бы не наши лица, можно было подумать, что внуки привезли дедушку посмотреть родной город, в котором он не был с довоенных лет.
— Ну ты вспомнил, Димон! Его, кажется, еще во время перестройки закрыли. Кому теперь в городе нужны удобрения?
— А куда дели кафе «Сказка»?! Мы же там мороженое ели в железных мисочках — помнишь? «Южная ночь» — 23 копейки, кофе гляссе — 19.
— Ага. А теперь тут кафе «Аркадия», сам видишь. У них на двери написано, что там бесплатный вай-фай, только ты не верь — он уже полгода не работает.
— Слушай, а что случилось с «Рубином»? Откуда здесь все эти магазины?! Тут же цех был по производству лимонада! Я там целый месяц после десятого класса работал, бутылки на конвейер ставил.
Мы выходим из машины и беспрепятственно пересекаем линию бывшей проходной. Вместо производственных помещений и складов здесь теперь какие-то магазины и офисы, здания облеплены витринами, как оспой. Кадык шалит, на глазах наворачиваются слезы.
— А я, кстати, и сам не заметил, как его закрыли, — удивляется один из одноклассников. — Я в этом районе теперь редко бываю.
Город наш всегда жил строгой микрорайонной жизнью. Северный (он же Шанхай), Южный (Четверка), Западный (Семь ветров), Восточный (Клюшки) и центр. Заселение шло от тех или иных крупных предприятий, поэтому профессиональное сознание очень даже определяло местное бытие. У каждого микрорайона был свой характер, одни территории дружили, другие враждовали. Например, подросток из Семи ветров, оказавшись поздно вечером на Четверке, сильно рисковал здоровьем, а в Клюшки мог приходить как к себе домой. Наша семья сначала жила в центре, потом в Шанхае, затем на Семи ветрах. Каждый раз приходилось мучительно вживляться в новую среду. В будущем этот опыт сильно помог в жизни.
К каждому микрорайону прилагались искусственный пруд с зоной отдыха и обширная зеленая зона. Вообще, городская инфраструктура в Электростали конца 70-х годов достигла своего расцвета и была близка к идеальной. На полторы сотни тысяч населения три многопрофильных спортивных комплекса, ледовый дворец «Кристалл» с одноименной хоккейной командой, два бассейна, шесть домов культуры, две музыкальные школы, Дворец пионеров, филиал Института стали и сплавов, техникум, множество ПТУ, художественное и музыкальное училища, два больничных городка, три железнодорожные станции и один вечный огонь. Не было только театра, трамваев, церкви и птичьего рынка. Но все это было в соседнем Ногинске, куда с интервалом в пятнадцать минут ходил автобусный маршрут под номером 20.
Электросталь — город молодой (одноименный завод — ровесник революции), но в сущности это типичный город с замковой психологией. Только вместо рыцарских крепостей тут три завода. Самая мощная крепость — Машиностроительный завод, который производит ядерное топливо и входит в структуры Росатома. Крепость поменьше — металлургический завод «Электросталь», выплавляющий более двух тысяч уникальных марок стали для космоса, авиации, спорта. Самая уязвимая цитадель — Электростальский завод тяжелого машиностроения (ЭЗТМ), но и его вполне хватило бы для полного счастья целому моногороду.
В экономике все эти промышленные крепости друг с другом не конкурировали, а вот по части социальной ответственности всегда старались друг друга переплюнуть. Жилой фонд и объекты соцкультбыта почти без остатка стояли на балансе того или иного промышленного рыцаря, и предприятия с азартом мерялись очередями на квартиры (у кого короче), стадионами (у кого длиннее), домами культуры (у кого красивей) и даже туристическими поездками для своих работников (у кого дороже).
Все три предприятия вместе с прилагающимися к ним НИИ не без приключений все же пережили девяностые и теперь пашут не хуже, чем в советские время. Вот только связь между их благополучием и качеством городской среды уже не столь прочная. Скорее наоборот. Теперь если городской объект еще принадлежит индустриальному феодалу, это значит, что он неуклонно деградирует. Принадлежащий ЭЗТМ стадион «Авангард», например, почти в руинах. А ледовый дворец спорта «Кристалл» долгое время находился в заложниках у Машзавода и умудрился остаться таким же, как во времена моего детства. Только в этом году муниципалитету удалось его выкупить, причем проценты по взятому для этой цели кредиту оказались ниже, чем цена аренды, которую город платил заводу долгие годы. Мэр Электростали Андрей Суханов утверждает, что теперь город сможет вкладываться в дворец спорта и через несколько лет жители его не узнают.
Чтобы окончательно распробовать на вкус родной город, заезжаю в свой двор. Эта сторона, Шанхай, улица Первомайская. «Кленовый лист» — именно под таким названием наш двор проходил в документах отдела по работе с молодежью тогдашнего Горисполкома.
Свой двор
Первое впечатление от знакомства с миром детства легко выражается глубокомысленным «нда...» с последующим глубоким вздохом. Асфальт изломан, как после землетрясения. Зеленые газоны перемешаны колесами припаркованных автомобилей в жирную грязь. Только что прошел дождь, и вылезти из машины без резиновых сапог мы с одноклассниками не в состоянии: в моем дворе теперь просто не по чему ходить — луж больше, чем поверхности земли.
— Может, здесь и раньше так было, просто мы не замечали? — спрашиваю друзей. — Ведь в детстве и небо кажется ярче, и земля чище.
— Да нет, Димон. Шанхай в последнее время действительно сильно деградировал. Смотри: если бы не деревья, это вообще уже был бы не двор, а пустырь.
Да я и сам вижу. Вон там мужики в домино играли, вон там стоял теннисный стол, рядом были качели и песочница, а в дальнем конце двора располагалась сцена со скамейками для публики. Не помню, правда, чтобы кто-то там выступал, но пространство эта сцена все-таки облагораживала. А вот здесь, в самом центре двора, была баскетбольная площадка. Теперь она безнадежно заставлена машинами. Похоже, здесь уже выросло целое поколение, которое и не знает, что раньше местный ЖЭК каждую зиму заливал на баскетбольной площадке каток. Из всех удобств тут теперь только детская горка нового поколения — она большая и очень красивая, но смотрится инородно, как летающая тарелка, которая приземлилась в лужу и вот-вот улетит. Всем своим видом этот элемент благоустройства гласит, что ему до этого двора нет никакого дела, он всего лишь административный факт, свидетельствующий о реализации региональной «целевой программы по установке во дворах детских игровых и спортивных комплексов».
Объезжаем соседние дворы, видим то же самое. Полное отсутствие какой бы то ни было организации и логики в обустройстве общественного пространства, слабо компенсируемое результатами щедрого, но точечного финансирования. В детстве я не был большим специалистом по финансам и управлению, но, судя по моим воспоминаниям, тогда все было в точности наоборот. Едва ли стоимость всего нашего дворового оборудования превышала цену этой марсианской горки. Но такая скромность с лихвой компенсировалась организационными усилиями ЖЭКов и структур по работе с молодежью, помноженных на обывательский энтузиазм. «Кленовый лист» — это ведь была еще и дворовая хоккейная команда, одна из многих в городе. На несколько таких команд полагался один опорный пункт по работе с молодежью — детская комната. Там был профессиональный хоккейный инвентарь, а главное — штатный сотрудник, который постоянно мутил дворовую жизнь. С помощью обычных подъездных объявлений работники детских комнат сколачивали возрастные команды, проводили отборочные игры. Для кого-то это было началом большого спортивного пути, для кого-то — просто нескучным детством. В любом случае результат достигался копеечными усилиями. Возможно, просто потому, что тогда еще никто не знал, что развитие территорий — прямое следствие бюрократической процедуры под названием «освоение средств».
Чем больше мы колесим по Той стороне и Этой, тем очевидней один факт. Все, в чем сегодняшняя Электросталь проигрывает Электростали советской, так или иначе касается общественного пространства и сферы коллективного пользования. И наоборот, в точках приложения частных усилий единоличного сознания — огромный прогресс.
Вечером за рюмкой французского чая мы с одноклассниками осмысливаем увиденное, а заодно отмечаем новоселье одного из них.
— Вот смотри, — втолковывает мне новосел. — Я теперь живу в хорошей трехкомнатной квартире в новом кирпичном доме со шлагбаумом. Я езжу на БМВ, у нас с женой двое детей, все обуты, одеты. Раз в году мы отдыхаем за границей и почти каждый выходной — на даче. Все, что я могу сделать сам, я сделал на четыре с плюсом. Но вот я выезжаю за свой шлагбаум, а там огромная лужа. Вот я еду в поликлинику, а там мне говорят, что теперь здесь только педиатр, а к узким специалистам надо ехать в центральную, а там очередь занимают с пяти утра, иначе не попадешь. И так во всем. А у моего отца в том же возрасте была панельная двушка и «Жигули» первой модели. Но зато он без всякой очереди устраивал меня в детский сад, я бесплатно занимался в клубе юных техников, которого больше нет, а в поликлинике мы никогда не проводили больше получаса. Вот и думай, кто из нас богаче: он тогда или я сейчас.
Свой бизнес
— Свобода! Свобода! Поздравляем всех — свобода! — слышим мы на первом этаже торгового центра «Плаза».
— С Новым годом! С Новым годом! Поздравляем всех — с Новым годом! — проясняется звук, когда мы поднимаемся на третий.
ТЦ «Плаза» — мой главный шок. Огромное и бестолковое здание придавило собой часть городского парка, разрушило всю композицию главной городской площади и даже подвинуло в сторону памятник Ленину. Там, где мы с ребятами когда-то катались на сталкивающихся машинах, теперь ряженые пираты и Джек Воробей танцуют с детьми по случаю открытия торгового центра. Я ничего не имею против торговых центров, мне даже понравился на въезде в город огромный ТЦ «Эльград» вместе с ночным клубом «Барак Обама» (точнее так: «Бар Окабама»), но воцарение вот этого монстра в самом сердце города — для меня это психологический рубеж. «Плаза» меня добила окончательно. Я больше не хочу мириться с тем, что вместо магазина «Мечта» на проспекте Ленина ресторан «Пекин», что ДК Горького стоит в руинах, а вместо ДК «Строитель» строится несоразмерно огромная церковь. Я больше не готов списывать все это на субъективный протест моего детства. Ну действительно, почему бывший кинотеатр «Россия» на Той стороне уже совсем не кинотеатр? Зачем его облепили, как полипы, какие-то безвкусные торговые достройки? А почему «Гастроном» на углу Ленина и Советской, самый главный магазин города, нельзя было оставить «Гастрономом»? Зачем теперь вместо одного большого и красивого заведения здесь три убогих магазинчика и одна церковная лавка? Почему какая-нибудь кондитерская в немецком Зальцведеле вот уже триста лет кондитерская — и при феодалах, и при Бисмарке, и при ГДР, и при ФРГ. А для России двадцать лет — это срок, после которого даже исторический центр родного города узнать невозможно?
Зачем все эти «Версали», «Куражи», «Натали» и «Императоры»? Люди все равно продолжают ориентироваться по старым, уже давно не существующим названиям: садишься у «Репки», пересаживаешься у «Гастронома», доезжаешь до «Рубина». Я, конечно, понимаю, что каждый конкретный предприниматель, который покупает квартиру на первом этаже, прорубает в нее вход со стороны улицы, выкрашивает свой кусочек дома в фиолетовый цвет и вешает вывеску «Парикмахерская. Стоматология», — он хочет, как лучше. Но только в результате город выглядит так, будто сверху на него высыпали мешок разноцветного дерьма, которое теперь уже прилипло намертво. А в целом возникает ощущение, что за двадцать лет мы построили империю ларечников. И не важно, что у одних ларечников салон красоты «Шарман» в два окна, а у других — торговый центр гаражного типа на главной площади. Важно, что в совокупности единоличные усилия ларечников убивают общее жизненное пространство. Каждый по отдельности стал богаче. Но все вместе — беднее.
Фантасмагорическая иллюстрация этого процесса — соседняя с Электросталью деревня Колонтаево, родина моего отца. Здесь на берегу живописного пруда всегда стоял одноименный дом отдыха, принадлежащий Машзаводу. Приезжаю проведать родные места и прихожу в ужас: пруда нет! Вместо него огромная и страшная яма, огороженная зеленой сеткой-рабицей, чтобы не пугать отдыхающих. Администратор рассказывает краткую историю катастрофы: за последние двадцать лет все окрестные поля застроили коттеджами, местные жители набурили себе скважин, уровень грунтовых вод понизился, и река Добренька, которая образовывала пруд, обиделась, нашла себе какое-то подводное русло и исчезла. Куда ушла и где она снова выйдет на поверхность, никто не знает, исследования проводить некому. Жители тоже в ужасе: ведь люди заплатили огромные деньги, чтобы жить возле воды, а оказались на берегу зловонной ямы.
Своя власть
На площади перед администрацией города разглядываю Доску почета, на которой когда-то висела моя мама. Фотографии на ней расположены в два ряда. Верхний занимают Герои России и Советского Союза. Нижний — генеральные директора местных предприятий, немного разбавленные ветеранами труда. Если убрать отсюда героев, для которых в городе раньше была специальная аллея, а добавить немного работников культуры и развесить всех вперемежку, без сословных различий, то получится примерно то же самое, что было двадцать лет назад.
Разговоры в коридорах и кабинетах власти убеждают меня в том, что изрядная доля моих претензий по части коммуналки — не к администрации, а к эпохе. Точнее, к тому выражению, которое она получила в сложившейся системе межбюджетных отношений и бюрократического устройства страны. Будь я главой города, я бы тоже установил внизу электронный турникет с живым охранником. Просто нет уже никаких сил объяснять каждому гражданину, почему, например, обустройство дворов — это дело не местной власти, а областной. А тот факт, что асфальт приходится класть в осенние лужи, — не идиотизм, а насущная необходимость, вытекающая из логики процесса.
— Асфальтирование дворов проводится в рамках целевой областной программы, — говорит глава администрации Андрей Суханов. — К большому сожалению, решение о выделении средств принято только в конце августа текущего года. Размещение заказа проводится путем проведения электронных торгов, на результаты которых мы влиять не можем. С учетом времени, необходимого на эту процедуру, работы начаты только в октябре. Технический надзор осуществляем тоже не мы, а «Мособлкоммуналстрой». Если же отложить все это на следующий финансовый год, то не факт, что мы снова эти деньги получим.
Главное отличие нынешней администрации от прежнего горисполкома в том, что сфера ответственности у нее все шире, а сфера возможностей все уже. Простейшие местные проблемы приходится решать не собственными силами, а окольными бюрократическими путями. Главный фактор стабильности бюджета — хорошие отношения с губернатором. Впрочем, для людей, находящихся в таком положении, электростальские чиновники выглядят очень даже достойно. За все годы моего отсутствия в городе не было заметных коррупционных скандалов, и репутация у всех трех местных глав, побывавших за это время у власти, по российским меркам безупречна. В городе практически нет оппозиции — не потому, что ее задавили, а потому, что просто не появилось. И это не случайность, а закономерность: при местном политическом раскладе оппозиция особо и не нужна. Электростальский политический строй ближе всего к Венецианской республике с той лишь разницей, что вместо Совета дожей здесь всегда было сообщество директоров крупных предприятий. В таком политическом ландшафте никто просто не мог узурпировать власть: каким бы сильным ни был председатель горисполкома, он никогда не мог победить сразу трех мастодонтов, а те, в свою очередь, органично уравновешивали друг друга. В результате в Электростали сложилось что-то вроде промышленной демократии, которая жива до сих пор.
— Всех более или менее значимых в городе людей Андрей Александрович знает по имени-отчеству, помнит, как зовут их ближайших родственников и какие у них проблемы, — дает характеристику нынешнему главе города художник и бард Юрий Богачев. — И сколько я себя помню, этим отличались все наши мэры еще с советских времен. Здесь никогда никого не ломали об колено, всегда было принято договариваться. Потому что город маленький, а значимых предприятий много: у каждого человека обязательно найдется какой-нибудь родственник или друг, который занимает серьезное положение.
Политическое кредо местного населения — просвещенная лояльность. Здесь всегда считалось, что политический галдеж — удел маргиналов, а человек добропорядочный должен реализовывать себя на ниве промышленного созидания. Это, конечно, не значит, что электростальцы равнодушны к политике, но свои гражданские амбиции они, как правило, реализуют не на местном поле, а в сфере эфемерных идеологических боев. Например, на последних выборах в Госдуму здесь с треском прокатили «Единую Россию»: она набрала примерно столько же, сколько коммунисты.
— Да и не за что особо ругать-то их, если честно, — вправляют мне мозги мои одноклассники. — Ты вот сравниваешь город с тем, каким он был двадцать лет назад, а мы помним, каким он был десять лет назад, и поверь, это небо и земля.
Мои одноклассники правы. Последние пять лет Электросталь действительно худо-бедно развивается. Решена одна из самых проклятых проблем города — водоснабжение. Сколько себя помню, из наших кранов всегда текла жидкость чайного цвета, да и ту полностью отключали на ночь. При Суханове наконец-то построили водоочистные сооружения, и вода стала похожа на воду. Что еще? Открыт после затяжного ремонта бассейн «Металлург». Началось строительство всесезонного футбольного поля. Машзавод перестал кормить город хлором, и вообще экология значительно улучшилась — власти очень осторожно, но все-таки настаивают на том, чтобы предприятия вкладывались в очистные сооружения. Заработали три современных кинотеатра, а главная улица города — проспект Ленина — превратилась в одну большую клумбу. Городской выставочный зал после ремонта увеличил свои экспозиционные площади в два раза, расходная часть бюджета доросла до двух с половиной миллиардов рублей, а население, судя по предварительным данным последней переписи, выросло с прежних 146 до 154 тысяч человек. И даже дикой уплотнительной застройке всего и вся есть не вполне уважительная, но все-таки реальная причина.
— Электросталь всегда был городом областного подчинения. Это хорошо, потому что проще решать многие вопросы наверху, но это плохо, потому что город зажат между Ногинским и Павлово-Посадским районами, его извечной проблемой всегда была нехватка земли, — рассказывает скромный чиновник администрации, пожелавший остаться неизвестным. — Сейчас эта проблема обострилась: инвесторы идут к нам очень охотно, потому что здесь развитая инфраструктура, небедные люди, высококвалифицированные кадры, рядом Москва. В прошлом году мы открыли у себя технопарк «Элдом», который уже заслужил титул «малого Сколкова». В этом году появился индустриальный парк «Электростальский». Но разместить все проекты, которые инвесторы готовы у нас развивать, просто физически негде. Приходится использовать каждый клочок земли, иногда даже в ущерб внешнему виду города, и постоянно воевать с соседями за расширение границ муниципалитета.
Своя игра
Когда я был подростком, в Электростали была такая дворовая игра — баночки. Баночки — это железные пробки из-под пива и безалкогольных напитков, главное, чтобы на них было что-нибудь нарисовано. Каждая баночка имела свою ценность и представляла собой не только игровой снаряд, но и что-то вроде денежной единицы. Особенно ценились пробки от импортного пива: например, за одного «Золотого фазана» на кон ставили два «Окасима» или четыре «Кристалла». Все уважающие себя пацаны в городе ходили с такой специальной мошной для баночек и при случае выигрывали, отыгрывали или обменивали свое богатство. Правила этой игры объяснять долго, скажу только, что в ней гармонично сочетались элементы шальной удачи и трезвого расчета. И вообще, игра в баночки была этаким прообразом будущих экономических отношений, в которые нам всем потом пришлось вступить. Не удивительно, что наиболее продвинутые игроки и в жизни преуспели, хотя, конечно, есть и исключения.
Но у игры в баночки есть один недостаток. В нее нельзя играть командой. Это занятие для индивидуалистов. Наверное, такой стиль экономической игры оказался востребован на определенном историческом этапе, и нам с пацанами просто повезло. Но современный город Электросталь окончательно убедил меня, что люди созрели для того, чтобы играть в другие игры. Главный советский тезис «общественное выше личного», перевернутый вверх ногами на целых двадцать лет — «личное выше общественного», — исчерпал себя. Люди снова хотят чего-то общего — ради производства новых ценностей, которые не создаются в одиночку. На улицах Электростали даже советские лозунги снова появились: люди сами пишут на стенах домов то, что когда-то отливали в металле и вышивали на кумаче. Вот, например, пожалуйста: «Трезвость — норма жизни!» Пульверизатором на заборе.
А про баночки я у нынешних подростков спрашивал — они вообще не в курсе. Я рассказал им правила игры, они только посмеялись: «Фигня какая-то!»
если что - я родилась на той стороне
В городе Электросталь есть та сторона и эта. Все их так и называют: Та сторона и Эта сторона. Речь идет не об ориентировании, а скорее о географии. Тот, кто живет на Той стороне, никогда не назовет ее Этой, даже если в данный момент на ней находится. Он так и скажет: «Я сейчас живу на Той стороне, а раньше жил на Этой» — и махнет рукой через железную дорогу, вдоль которой через весь город тянется Великая Промзона. Собственно, она и делит Электросталь на Ту и Эту, придавая местной городской физике изрядную долю метафизики.Ровно двадцать лет назад выпускник школы № 5 Дмитрий Соколов-Митрич уехал отсюда в Москву, чтобы впоследствии стать заместителем главного редактора журнала «Русский репортер». Специально для «Эксперта» он решил вернуться в родной город, чтобы понять, что же изменилось за два десятилетия.
Своя сторона
В городе Электросталь есть та сторона и эта. Все их так и называют: Та сторона и Эта сторона. Речь идет не об ориентировании, а скорее о географии. Тот, кто живет на Той стороне, никогда не назовет ее Этой, даже если в данный момент на ней находится. Он так и скажет: «Я сейчас живу на Той стороне, а раньше жил на Этой» — и махнет рукой через железную дорогу, вдоль которой через весь город тянется Великая Промзона. Собственно, она и делит Электросталь на Ту и Эту, придавая местной городской физике изрядную долю метафизики.
— Я не понял! А куда делся магазин «Удобрения»?! — мы с одноклассниками патрулируем Эту сторону спустя полжизни после выпускного бала. Те изменения на местности, к которым они давно привыкли, я открываю для себя только сейчас. Это их веселит и умиляет. Если бы не наши лица, можно было подумать, что внуки привезли дедушку посмотреть родной город, в котором он не был с довоенных лет.
— Ну ты вспомнил, Димон! Его, кажется, еще во время перестройки закрыли. Кому теперь в городе нужны удобрения?
— А куда дели кафе «Сказка»?! Мы же там мороженое ели в железных мисочках — помнишь? «Южная ночь» — 23 копейки, кофе гляссе — 19.
— Ага. А теперь тут кафе «Аркадия», сам видишь. У них на двери написано, что там бесплатный вай-фай, только ты не верь — он уже полгода не работает.
— Слушай, а что случилось с «Рубином»? Откуда здесь все эти магазины?! Тут же цех был по производству лимонада! Я там целый месяц после десятого класса работал, бутылки на конвейер ставил.
Мы выходим из машины и беспрепятственно пересекаем линию бывшей проходной. Вместо производственных помещений и складов здесь теперь какие-то магазины и офисы, здания облеплены витринами, как оспой. Кадык шалит, на глазах наворачиваются слезы.
— А я, кстати, и сам не заметил, как его закрыли, — удивляется один из одноклассников. — Я в этом районе теперь редко бываю.
Город наш всегда жил строгой микрорайонной жизнью. Северный (он же Шанхай), Южный (Четверка), Западный (Семь ветров), Восточный (Клюшки) и центр. Заселение шло от тех или иных крупных предприятий, поэтому профессиональное сознание очень даже определяло местное бытие. У каждого микрорайона был свой характер, одни территории дружили, другие враждовали. Например, подросток из Семи ветров, оказавшись поздно вечером на Четверке, сильно рисковал здоровьем, а в Клюшки мог приходить как к себе домой. Наша семья сначала жила в центре, потом в Шанхае, затем на Семи ветрах. Каждый раз приходилось мучительно вживляться в новую среду. В будущем этот опыт сильно помог в жизни.
К каждому микрорайону прилагались искусственный пруд с зоной отдыха и обширная зеленая зона. Вообще, городская инфраструктура в Электростали конца 70-х годов достигла своего расцвета и была близка к идеальной. На полторы сотни тысяч населения три многопрофильных спортивных комплекса, ледовый дворец «Кристалл» с одноименной хоккейной командой, два бассейна, шесть домов культуры, две музыкальные школы, Дворец пионеров, филиал Института стали и сплавов, техникум, множество ПТУ, художественное и музыкальное училища, два больничных городка, три железнодорожные станции и один вечный огонь. Не было только театра, трамваев, церкви и птичьего рынка. Но все это было в соседнем Ногинске, куда с интервалом в пятнадцать минут ходил автобусный маршрут под номером 20.
Электросталь — город молодой (одноименный завод — ровесник революции), но в сущности это типичный город с замковой психологией. Только вместо рыцарских крепостей тут три завода. Самая мощная крепость — Машиностроительный завод, который производит ядерное топливо и входит в структуры Росатома. Крепость поменьше — металлургический завод «Электросталь», выплавляющий более двух тысяч уникальных марок стали для космоса, авиации, спорта. Самая уязвимая цитадель — Электростальский завод тяжелого машиностроения (ЭЗТМ), но и его вполне хватило бы для полного счастья целому моногороду.
В экономике все эти промышленные крепости друг с другом не конкурировали, а вот по части социальной ответственности всегда старались друг друга переплюнуть. Жилой фонд и объекты соцкультбыта почти без остатка стояли на балансе того или иного промышленного рыцаря, и предприятия с азартом мерялись очередями на квартиры (у кого короче), стадионами (у кого длиннее), домами культуры (у кого красивей) и даже туристическими поездками для своих работников (у кого дороже).
Все три предприятия вместе с прилагающимися к ним НИИ не без приключений все же пережили девяностые и теперь пашут не хуже, чем в советские время. Вот только связь между их благополучием и качеством городской среды уже не столь прочная. Скорее наоборот. Теперь если городской объект еще принадлежит индустриальному феодалу, это значит, что он неуклонно деградирует. Принадлежащий ЭЗТМ стадион «Авангард», например, почти в руинах. А ледовый дворец спорта «Кристалл» долгое время находился в заложниках у Машзавода и умудрился остаться таким же, как во времена моего детства. Только в этом году муниципалитету удалось его выкупить, причем проценты по взятому для этой цели кредиту оказались ниже, чем цена аренды, которую город платил заводу долгие годы. Мэр Электростали Андрей Суханов утверждает, что теперь город сможет вкладываться в дворец спорта и через несколько лет жители его не узнают.
Чтобы окончательно распробовать на вкус родной город, заезжаю в свой двор. Эта сторона, Шанхай, улица Первомайская. «Кленовый лист» — именно под таким названием наш двор проходил в документах отдела по работе с молодежью тогдашнего Горисполкома.
Свой двор
Первое впечатление от знакомства с миром детства легко выражается глубокомысленным «нда...» с последующим глубоким вздохом. Асфальт изломан, как после землетрясения. Зеленые газоны перемешаны колесами припаркованных автомобилей в жирную грязь. Только что прошел дождь, и вылезти из машины без резиновых сапог мы с одноклассниками не в состоянии: в моем дворе теперь просто не по чему ходить — луж больше, чем поверхности земли.
— Может, здесь и раньше так было, просто мы не замечали? — спрашиваю друзей. — Ведь в детстве и небо кажется ярче, и земля чище.
— Да нет, Димон. Шанхай в последнее время действительно сильно деградировал. Смотри: если бы не деревья, это вообще уже был бы не двор, а пустырь.
Да я и сам вижу. Вон там мужики в домино играли, вон там стоял теннисный стол, рядом были качели и песочница, а в дальнем конце двора располагалась сцена со скамейками для публики. Не помню, правда, чтобы кто-то там выступал, но пространство эта сцена все-таки облагораживала. А вот здесь, в самом центре двора, была баскетбольная площадка. Теперь она безнадежно заставлена машинами. Похоже, здесь уже выросло целое поколение, которое и не знает, что раньше местный ЖЭК каждую зиму заливал на баскетбольной площадке каток. Из всех удобств тут теперь только детская горка нового поколения — она большая и очень красивая, но смотрится инородно, как летающая тарелка, которая приземлилась в лужу и вот-вот улетит. Всем своим видом этот элемент благоустройства гласит, что ему до этого двора нет никакого дела, он всего лишь административный факт, свидетельствующий о реализации региональной «целевой программы по установке во дворах детских игровых и спортивных комплексов».
Объезжаем соседние дворы, видим то же самое. Полное отсутствие какой бы то ни было организации и логики в обустройстве общественного пространства, слабо компенсируемое результатами щедрого, но точечного финансирования. В детстве я не был большим специалистом по финансам и управлению, но, судя по моим воспоминаниям, тогда все было в точности наоборот. Едва ли стоимость всего нашего дворового оборудования превышала цену этой марсианской горки. Но такая скромность с лихвой компенсировалась организационными усилиями ЖЭКов и структур по работе с молодежью, помноженных на обывательский энтузиазм. «Кленовый лист» — это ведь была еще и дворовая хоккейная команда, одна из многих в городе. На несколько таких команд полагался один опорный пункт по работе с молодежью — детская комната. Там был профессиональный хоккейный инвентарь, а главное — штатный сотрудник, который постоянно мутил дворовую жизнь. С помощью обычных подъездных объявлений работники детских комнат сколачивали возрастные команды, проводили отборочные игры. Для кого-то это было началом большого спортивного пути, для кого-то — просто нескучным детством. В любом случае результат достигался копеечными усилиями. Возможно, просто потому, что тогда еще никто не знал, что развитие территорий — прямое следствие бюрократической процедуры под названием «освоение средств».
Чем больше мы колесим по Той стороне и Этой, тем очевидней один факт. Все, в чем сегодняшняя Электросталь проигрывает Электростали советской, так или иначе касается общественного пространства и сферы коллективного пользования. И наоборот, в точках приложения частных усилий единоличного сознания — огромный прогресс.
Вечером за рюмкой французского чая мы с одноклассниками осмысливаем увиденное, а заодно отмечаем новоселье одного из них.
— Вот смотри, — втолковывает мне новосел. — Я теперь живу в хорошей трехкомнатной квартире в новом кирпичном доме со шлагбаумом. Я езжу на БМВ, у нас с женой двое детей, все обуты, одеты. Раз в году мы отдыхаем за границей и почти каждый выходной — на даче. Все, что я могу сделать сам, я сделал на четыре с плюсом. Но вот я выезжаю за свой шлагбаум, а там огромная лужа. Вот я еду в поликлинику, а там мне говорят, что теперь здесь только педиатр, а к узким специалистам надо ехать в центральную, а там очередь занимают с пяти утра, иначе не попадешь. И так во всем. А у моего отца в том же возрасте была панельная двушка и «Жигули» первой модели. Но зато он без всякой очереди устраивал меня в детский сад, я бесплатно занимался в клубе юных техников, которого больше нет, а в поликлинике мы никогда не проводили больше получаса. Вот и думай, кто из нас богаче: он тогда или я сейчас.
Свой бизнес
— Свобода! Свобода! Поздравляем всех — свобода! — слышим мы на первом этаже торгового центра «Плаза».
— С Новым годом! С Новым годом! Поздравляем всех — с Новым годом! — проясняется звук, когда мы поднимаемся на третий.
ТЦ «Плаза» — мой главный шок. Огромное и бестолковое здание придавило собой часть городского парка, разрушило всю композицию главной городской площади и даже подвинуло в сторону памятник Ленину. Там, где мы с ребятами когда-то катались на сталкивающихся машинах, теперь ряженые пираты и Джек Воробей танцуют с детьми по случаю открытия торгового центра. Я ничего не имею против торговых центров, мне даже понравился на въезде в город огромный ТЦ «Эльград» вместе с ночным клубом «Барак Обама» (точнее так: «Бар Окабама»), но воцарение вот этого монстра в самом сердце города — для меня это психологический рубеж. «Плаза» меня добила окончательно. Я больше не хочу мириться с тем, что вместо магазина «Мечта» на проспекте Ленина ресторан «Пекин», что ДК Горького стоит в руинах, а вместо ДК «Строитель» строится несоразмерно огромная церковь. Я больше не готов списывать все это на субъективный протест моего детства. Ну действительно, почему бывший кинотеатр «Россия» на Той стороне уже совсем не кинотеатр? Зачем его облепили, как полипы, какие-то безвкусные торговые достройки? А почему «Гастроном» на углу Ленина и Советской, самый главный магазин города, нельзя было оставить «Гастрономом»? Зачем теперь вместо одного большого и красивого заведения здесь три убогих магазинчика и одна церковная лавка? Почему какая-нибудь кондитерская в немецком Зальцведеле вот уже триста лет кондитерская — и при феодалах, и при Бисмарке, и при ГДР, и при ФРГ. А для России двадцать лет — это срок, после которого даже исторический центр родного города узнать невозможно?
Зачем все эти «Версали», «Куражи», «Натали» и «Императоры»? Люди все равно продолжают ориентироваться по старым, уже давно не существующим названиям: садишься у «Репки», пересаживаешься у «Гастронома», доезжаешь до «Рубина». Я, конечно, понимаю, что каждый конкретный предприниматель, который покупает квартиру на первом этаже, прорубает в нее вход со стороны улицы, выкрашивает свой кусочек дома в фиолетовый цвет и вешает вывеску «Парикмахерская. Стоматология», — он хочет, как лучше. Но только в результате город выглядит так, будто сверху на него высыпали мешок разноцветного дерьма, которое теперь уже прилипло намертво. А в целом возникает ощущение, что за двадцать лет мы построили империю ларечников. И не важно, что у одних ларечников салон красоты «Шарман» в два окна, а у других — торговый центр гаражного типа на главной площади. Важно, что в совокупности единоличные усилия ларечников убивают общее жизненное пространство. Каждый по отдельности стал богаче. Но все вместе — беднее.
Фантасмагорическая иллюстрация этого процесса — соседняя с Электросталью деревня Колонтаево, родина моего отца. Здесь на берегу живописного пруда всегда стоял одноименный дом отдыха, принадлежащий Машзаводу. Приезжаю проведать родные места и прихожу в ужас: пруда нет! Вместо него огромная и страшная яма, огороженная зеленой сеткой-рабицей, чтобы не пугать отдыхающих. Администратор рассказывает краткую историю катастрофы: за последние двадцать лет все окрестные поля застроили коттеджами, местные жители набурили себе скважин, уровень грунтовых вод понизился, и река Добренька, которая образовывала пруд, обиделась, нашла себе какое-то подводное русло и исчезла. Куда ушла и где она снова выйдет на поверхность, никто не знает, исследования проводить некому. Жители тоже в ужасе: ведь люди заплатили огромные деньги, чтобы жить возле воды, а оказались на берегу зловонной ямы.
Своя власть
На площади перед администрацией города разглядываю Доску почета, на которой когда-то висела моя мама. Фотографии на ней расположены в два ряда. Верхний занимают Герои России и Советского Союза. Нижний — генеральные директора местных предприятий, немного разбавленные ветеранами труда. Если убрать отсюда героев, для которых в городе раньше была специальная аллея, а добавить немного работников культуры и развесить всех вперемежку, без сословных различий, то получится примерно то же самое, что было двадцать лет назад.
Разговоры в коридорах и кабинетах власти убеждают меня в том, что изрядная доля моих претензий по части коммуналки — не к администрации, а к эпохе. Точнее, к тому выражению, которое она получила в сложившейся системе межбюджетных отношений и бюрократического устройства страны. Будь я главой города, я бы тоже установил внизу электронный турникет с живым охранником. Просто нет уже никаких сил объяснять каждому гражданину, почему, например, обустройство дворов — это дело не местной власти, а областной. А тот факт, что асфальт приходится класть в осенние лужи, — не идиотизм, а насущная необходимость, вытекающая из логики процесса.
— Асфальтирование дворов проводится в рамках целевой областной программы, — говорит глава администрации Андрей Суханов. — К большому сожалению, решение о выделении средств принято только в конце августа текущего года. Размещение заказа проводится путем проведения электронных торгов, на результаты которых мы влиять не можем. С учетом времени, необходимого на эту процедуру, работы начаты только в октябре. Технический надзор осуществляем тоже не мы, а «Мособлкоммуналстрой». Если же отложить все это на следующий финансовый год, то не факт, что мы снова эти деньги получим.
Главное отличие нынешней администрации от прежнего горисполкома в том, что сфера ответственности у нее все шире, а сфера возможностей все уже. Простейшие местные проблемы приходится решать не собственными силами, а окольными бюрократическими путями. Главный фактор стабильности бюджета — хорошие отношения с губернатором. Впрочем, для людей, находящихся в таком положении, электростальские чиновники выглядят очень даже достойно. За все годы моего отсутствия в городе не было заметных коррупционных скандалов, и репутация у всех трех местных глав, побывавших за это время у власти, по российским меркам безупречна. В городе практически нет оппозиции — не потому, что ее задавили, а потому, что просто не появилось. И это не случайность, а закономерность: при местном политическом раскладе оппозиция особо и не нужна. Электростальский политический строй ближе всего к Венецианской республике с той лишь разницей, что вместо Совета дожей здесь всегда было сообщество директоров крупных предприятий. В таком политическом ландшафте никто просто не мог узурпировать власть: каким бы сильным ни был председатель горисполкома, он никогда не мог победить сразу трех мастодонтов, а те, в свою очередь, органично уравновешивали друг друга. В результате в Электростали сложилось что-то вроде промышленной демократии, которая жива до сих пор.
— Всех более или менее значимых в городе людей Андрей Александрович знает по имени-отчеству, помнит, как зовут их ближайших родственников и какие у них проблемы, — дает характеристику нынешнему главе города художник и бард Юрий Богачев. — И сколько я себя помню, этим отличались все наши мэры еще с советских времен. Здесь никогда никого не ломали об колено, всегда было принято договариваться. Потому что город маленький, а значимых предприятий много: у каждого человека обязательно найдется какой-нибудь родственник или друг, который занимает серьезное положение.
Политическое кредо местного населения — просвещенная лояльность. Здесь всегда считалось, что политический галдеж — удел маргиналов, а человек добропорядочный должен реализовывать себя на ниве промышленного созидания. Это, конечно, не значит, что электростальцы равнодушны к политике, но свои гражданские амбиции они, как правило, реализуют не на местном поле, а в сфере эфемерных идеологических боев. Например, на последних выборах в Госдуму здесь с треском прокатили «Единую Россию»: она набрала примерно столько же, сколько коммунисты.
— Да и не за что особо ругать-то их, если честно, — вправляют мне мозги мои одноклассники. — Ты вот сравниваешь город с тем, каким он был двадцать лет назад, а мы помним, каким он был десять лет назад, и поверь, это небо и земля.
Мои одноклассники правы. Последние пять лет Электросталь действительно худо-бедно развивается. Решена одна из самых проклятых проблем города — водоснабжение. Сколько себя помню, из наших кранов всегда текла жидкость чайного цвета, да и ту полностью отключали на ночь. При Суханове наконец-то построили водоочистные сооружения, и вода стала похожа на воду. Что еще? Открыт после затяжного ремонта бассейн «Металлург». Началось строительство всесезонного футбольного поля. Машзавод перестал кормить город хлором, и вообще экология значительно улучшилась — власти очень осторожно, но все-таки настаивают на том, чтобы предприятия вкладывались в очистные сооружения. Заработали три современных кинотеатра, а главная улица города — проспект Ленина — превратилась в одну большую клумбу. Городской выставочный зал после ремонта увеличил свои экспозиционные площади в два раза, расходная часть бюджета доросла до двух с половиной миллиардов рублей, а население, судя по предварительным данным последней переписи, выросло с прежних 146 до 154 тысяч человек. И даже дикой уплотнительной застройке всего и вся есть не вполне уважительная, но все-таки реальная причина.
— Электросталь всегда был городом областного подчинения. Это хорошо, потому что проще решать многие вопросы наверху, но это плохо, потому что город зажат между Ногинским и Павлово-Посадским районами, его извечной проблемой всегда была нехватка земли, — рассказывает скромный чиновник администрации, пожелавший остаться неизвестным. — Сейчас эта проблема обострилась: инвесторы идут к нам очень охотно, потому что здесь развитая инфраструктура, небедные люди, высококвалифицированные кадры, рядом Москва. В прошлом году мы открыли у себя технопарк «Элдом», который уже заслужил титул «малого Сколкова». В этом году появился индустриальный парк «Электростальский». Но разместить все проекты, которые инвесторы готовы у нас развивать, просто физически негде. Приходится использовать каждый клочок земли, иногда даже в ущерб внешнему виду города, и постоянно воевать с соседями за расширение границ муниципалитета.
Своя игра
Когда я был подростком, в Электростали была такая дворовая игра — баночки. Баночки — это железные пробки из-под пива и безалкогольных напитков, главное, чтобы на них было что-нибудь нарисовано. Каждая баночка имела свою ценность и представляла собой не только игровой снаряд, но и что-то вроде денежной единицы. Особенно ценились пробки от импортного пива: например, за одного «Золотого фазана» на кон ставили два «Окасима» или четыре «Кристалла». Все уважающие себя пацаны в городе ходили с такой специальной мошной для баночек и при случае выигрывали, отыгрывали или обменивали свое богатство. Правила этой игры объяснять долго, скажу только, что в ней гармонично сочетались элементы шальной удачи и трезвого расчета. И вообще, игра в баночки была этаким прообразом будущих экономических отношений, в которые нам всем потом пришлось вступить. Не удивительно, что наиболее продвинутые игроки и в жизни преуспели, хотя, конечно, есть и исключения.
Но у игры в баночки есть один недостаток. В нее нельзя играть командой. Это занятие для индивидуалистов. Наверное, такой стиль экономической игры оказался востребован на определенном историческом этапе, и нам с пацанами просто повезло. Но современный город Электросталь окончательно убедил меня, что люди созрели для того, чтобы играть в другие игры. Главный советский тезис «общественное выше личного», перевернутый вверх ногами на целых двадцать лет — «личное выше общественного», — исчерпал себя. Люди снова хотят чего-то общего — ради производства новых ценностей, которые не создаются в одиночку. На улицах Электростали даже советские лозунги снова появились: люди сами пишут на стенах домов то, что когда-то отливали в металле и вышивали на кумаче. Вот, например, пожалуйста: «Трезвость — норма жизни!» Пульверизатором на заборе.
А про баночки я у нынешних подростков спрашивал — они вообще не в курсе. Я рассказал им правила игры, они только посмеялись: «Фигня какая-то!»
если что - я родилась на той стороне
@темы: не моё, live, есть мнение, жизнь
Комментарии
Вставить цитату
Dear Diary, I`m ...
Авторизация
Главное меню
-
-
29.12.2011 в 17:02-
-
29.12.2011 в 18:22-
-
30.12.2011 в 10:48