Миф о новой 'холодной войне'

[BabyDi]

В России не было либеральной демократии при Ельцине, и при Путине
она не скатилась к тоталитаризму. Но давнее, с религиозной подоплекой,
опасение Америки 'потерять' Россию снова занимает центральное место в
ходе дискуссий


Почему Россия все время выводит
англосаксов из себя? Вспомним недавнее прошлое. Советский
коммунистический режим рушится, империя 'распускается'. Затем пришел
черед великих надежд и провалов девяностых: достаточно вспомнить
'полупутч' и танковую атаку на парламент в 1993 г., референдум по новой
конституции с 'подправленными' результатами (этот Основной закон
действует до сих пор), сомнительную приватизацию, войну в Чечне и
дефолт 1998 г. Но после всего этого, в декабре 1999 г. Ельцин просит
прощения у сограждан, досрочно уходит в отставку - и назначает
исполняющим обязанности президента своего премьера и бывшего шефа
тайной полиции Владимира Путина.
К ужасу многих Ельцин предсказывает: этот никому не известный разведчик
- именно тот человек, что 'объединит вокруг себя тех, кто возродит
великую Россию'. Невероятно, но факт: все произошло именно так.

И это называют жесточайшим разочарованием, или даже
пугающей перспективой? Возвышение Путина - закулисный ход,
организованный ельцинской семьей (как в буквальном, так и в
политическом смысле), движимой не столько патриотизмом, сколько
инстинктом самосохранения - войдет в историю как один из самых
позитивных элементов неоднозначного наследия первого российского
президента. Теперь уже Путин, как и его покровитель, лично подобрал
себе преемника - Дмитрия Медведева.
Конечно, Путин не планирует коротать время между дачей и больницей, как
это делал Ельцин в последние годы своего президентства. Тем не менее, в
характерной хитроумной манере Путин сумел соблюсти конституционное
ограничение относительно двух президентских сроков. В мае Медведев
возьмет в свои руки громадные полномочия президента (подарок Ельцина) в
условиях, когда российское государство больше не одолевает разброд
(подарок Путина). И это повод для почти единодушного неприятия на
Западе?


Пропасть непонимания между Западом и Россией разверзлась из-за двух
весьма сомнительных мифов. Во-первых, на Западе хаос и всеобщее
обнищание при Ельцине приравнивается к утверждению демократии, пусть и
несовершенной, которую Путин в дальнейшем уничтожил. Но если какие-то
завоевания можно так легко ликвидировать, они, вероятно, были не так
велики, как их изображали. Тем не менее, миф о сворачивании демократии
Кремлем объединяет тех, кто испытывает ностальгию по 'холодной войне',
кому 'не хватает врага', с новым поколением специалистов по России,
многие из которых в девяностые всерьез участвовали в иллюзорном проекте
'построения демократии' в этой стране, и теперь испытывают
разочарование (и остались не у дел).

Согласно второму мифу, бытующему уже в России, КГБ был
единственным институтом, унаследованным от советской эпохи, что устоял
перед коррупцией, сохранил патриотизм, и способность восстановить
порядок. В результате либерализация российской экономики ставится в
заслугу 'шпионам' из путинского окружения, хотя на самом деле она стала
результатом усилий его помощников, не связанных со спецслужбами.

Каждый из этих мифов чрезвычайно раздражает другую
сторону. Когда подавляющее большинство россиян соглашается, и даже
аплодирует, путинской концентрации власти, англо-американские
наблюдатели усматривают в этом не только незнание истинного положения
дел, но и приверженность авторитаризму. (К сожалению, россиянам никогда
не удавалось ощутить на вкус сочетание подлинной демократии и
верховенства закона с повышением жизненного уровня). Когда же
зарубежные ученые и публицисты превозносят ельцинскую Россию, чей
национальный доход едва дотягивал до 200 миллиардов долларов,
подвергавшуюся унижениям на международной арене, и клеймят Россию
путинскую, с ВВП в 1,2 триллиона долларов, вернувшую себе статус
мировой державы, большинство россиян подозревает, что налицо здесь не
просто непонимание, но и злой умысел.

Давайте-ка сделаем глубокий вдох, и попробуем
разобраться спокойно. Признание того, что Путин унаследовал
недееспособное государство, одолеваемое воровством инсайдеров и
произволом региональных властей, не означает оправдания его гэбэшных
методов управления, зачастую неприглядных, а порой и контрпродуктивных.
Притом, что многие российские чиновники честны и компетентны,
госаппарат по-прежнему отличает слишком высокий уровень коррупции (что,
впрочем, характерно и для большинства других стран мира). Функционеры
высшего звена, пользуясь служебным положением, прибрали, и продолжают
прибирать к рукам лучшие коммерческие активы. Чиновничество на всех
уровнях сегодня ищет собственной выгоды, копируя репрессивные методы и
манипуляции Кремля. Но в то же время в России растет экономическое
благосостояние, рост потребления толкает вперед рыночную экономику,
формируется средний класс, гордящийся своими достижениями. Это
сочетание относительно закрытой, нестабильной политической системы с
относительно открытым, стабильным обществом может показаться
невероятным - но оно вполне реально.

Что происходит, когда в большой стране, занимающей
важное место в мире, динамично развивается свободная рыночная
экономика, интегрированная в мировое хозяйство, а политическая система
остается недемократической, и никаких сдвигов здесь не происходит?
Непростая задачка для экспертов получается. Люди из коридоров
политологии и обществоведения убаюкивают себя аргументами о том, что
экономический рост без верховенства закона по определению неустойчив
(правда, возникает один вопрос - а как же Китай?), или о том, что
развитие рыночной экономики в конечном итоге неизбежно приведет к
политической либерализации. На практике, однако, Россия - далеко не
единственная страна, где проводятся манипуляции с выборным процессом и
отсутствует верховенство закона, но рыночная экономика при этом
динамично развивается. В России права частной собственности не
гарантированы - но сама частная собственность уже получила широкое
распространение.

Приспособление концептуального инструментария к
казалось бы невозможной по определению российской ситуации уже
началось, но идет оно медленно и мучительно. 'Когда я работала в Москве
в 1994-1995 гг. на Национальный демократический институт (National
Democratic Institute), - американскую неправительственную организацию -
я и представить себе не могла подобное развитие событий, - призналась
недавно на страницах American Scholar Сара Мендельсон (Sarah
Mendelson), специалист по России и старший научный сотрудник Центра
стратегических и международных исследований (Center for Strategic and
International Studies). - Мы думали, что находимся на переднем крае
демократической революции. Но это было не так. Мы были свидетелями
рыночной революции'. Это запоздалое осознание сути происходящего пока
не нашло широкого распространения. Преобладают жалкие стенания по
поводу того, как 'Запад' (интересно, что под этим понятием
подразумевается?) в очередной раз 'потерял' Россию, и призывы
'сопротивляться' Путину.

Эдварда Лукаса (Edward Lucas), по его собственным
словам, КГБ однажды депортировал из страны. Дело было в 1990 г., когда
британский гражданин Лукас, уже после того, как Литва провозгласила
независимость, но еще до официального 'роспуска' СССР, въехал в эту
республику по литовской визе. Насколько мне известно, аресту за свои
убеждения он не подвергался. Тем не менее Лукас, технически не являясь
диссидентом, озвучивает совершенно 'диссидентские' аргументы. Это
типичный пример того, как из-под пера весьма компетентного журналиста -
Лукас работает корреспондентом Economist в Центральной и Восточной
Европе - может выйти не слишком убедительный полемический опус вроде
его книги 'Новая 'холодная война': Почему Кремль представляет угрозу и
для России, и для Запада' (The New Cold War: How the Kremlin Menaces
both Russia and the West). Россия, утверждает он, развязала настоящую
войну за влияние во всем мире, опираясь на свои гигантские сырьевые
ресурсы и финансовые средства, но грозному медведю пытаются
противостоять лишь США и Британия; Германия же вступила с ним в сговор,
а Китай, возможно, даже 'сотрудничает'.

Впрочем, сам же Лукас и опровергает собственный тезис
о возврате к 'холодной войне'. Он отмечает, что Восточная Европа теперь
свободна. Россияне могут свободно выезжать за границу. В самой стране
царит потребительский бум. Военной угрозы Россия не представляет (на
оборону она расходует в 12 раз меньше, чем США). Как отмечает Лукас,
'прежняя 'холодная война' действительно завершилась'. Что же касается
'новой идеологии' в России, которая и привела Лукаса к выводу о начале
новой 'холодной войны', то, по собственному признанию автора, 'ее
основные ингредиенты не новы: обостренное чувство особого
предназначения страны, предпочтение стабильности свободе и сильная
неприязнь к лицемерию и поверхностности Запада'. Сам же Лукас и
добавляет: 'аналогичные взгляды бытуют во многих странах, помимо
России'. Тем не менее, настаивает он, 'по сочетанию и остроте [этих
взглядов] Россия выделяется на общем фоне'. Да ничего подобного. Мне
вот кажется: раздражение вызывает то обстоятельство, что Россия
способна подкрепить делом эти разделяемые многими странами взгляды. В
отличие от Германии и Японии, потерпевших поражение во Второй мировой
войне, пишет Лукас, Россия 'не покаялась' и ведет себя 'дерзко'.

Какой ужас! А теперь представьте себе: 'Представители
Кремля регулярно устраивают истерики в международных организациях. Они
блокируют осуществление программ в странах, которые не нравятся
Москве'. И вот еще: Россия запугивает малые страны. И еще: Россия
заигрывает с диктаторами. Россия использует свои рычаги влияния для
скупки лучших активов за рубежом. Россия нанимает лоббистов и 'агентов
влияния' в других странах. Что ж, силовая политика выглядит
малоприятно, но разве только Россия ее проводит - и, если уж на то
пошло, так ли уж она эффективна? 'Кирпичик за кирпичиком, - пишет
Лукас, - Кремль строит свою сферу влияния'. Так ли это? Автор излагает
новую 'теорию домино': Если России сойдет с рук шантаж на Кавказе и
Балканах, придет очередь Восточной Европы, потом Западной, потом
Арктики. Впрочем, напуганный читатель может найти утешение в самой же
книге Лукаса. Кремль, отмечает он, 'постоянно перегибает палку'. В
другом месте, охая и ахая по поводу многочисленных трубопроводных
проектов Кремля, он затем делает вывод: 'Главный вопрос для Европы в
следующем десятилетии скорее всего будет звучать так: что делать, когда
России не хватит газа для поставок?' Такое вот страшное энергетическое
оружие. Россия 'оказалась у разбитого корыта', пишет Лукас, 'она готова
удовлетвориться тем, чтобы на нее просто обратили внимание'. И дальше:
'Она компенсирует свою реальную слабость, делая вид, что она сильна'.

Итак, Лукас, видя притворство Москвы насквозь, тем не
менее продолжает кричать: 'К оружию!' 'Восточная Европа, - неоднократно
предупреждает он, - находится на линии фронта новой 'холодной войны'.
Невероятно, но факт: он даже вспоминает Чемберлена и Мюнхенскую
конференцию 1938 г. Те же страны, те же уроки, заявляет автор. Самое
интересное, что Лукас с необычной откровенностью пишет о нынешних
восточноевропейских государствах. 'Парадокс, - отмечает он, -
заключается в том, что эти плохо управляемые, капризные, нетерпимые
страны расположены на передовой линии, которую Запад пытается
защищать'. Другими словами, Лукас бьет тревогу по поводу новой
'холодной войны', хотя те самые страны, которые, по его словам,
подвергаются серьезной опасности, входят в состав ЕС и НАТО. Он что,
Устава НАТО не читал? Лукас даже требует 'немедленно начать
конфронтацию', поскольку, 'если мы не выиграем новую 'холодную войну'
на собственных условиях, нам придется ее вести в то время и в том
месте, что выберет противник'. Лукас в поте лица доказывает, как Кремль
скрывает 'реальность - беззаконие, жестокость, алчность' за
декоративным фасадом выборов. Но если он так 'хитроумно маневрирует',
Эд, то почему мы не попались на удочку? Мы отлично понимаем, что в
стране существует авторитарный режим, что действия правящей элиты
зачастую достойны осуждения, а иногда преступны даже по российским
меркам.

Из всех бессвязных книг, что мне когда-либо доводилось
читать, эта, возможно - самая талантливая. У Лукаса прекрасный стиль, и
он умело продирается сквозь дебри ошибочных интерпретаций постсоветской
эпохи - но только до определенного предела. Взять хотя бы его трезвый
взгляд на ельцинский период. 'Необходимость 'генеральной уборки'
назрела и перезрела', - подчеркивает Лукас. Он называет хаос девяностых
'идеальной средой . . . для закулисного путча наследников КГБ'. Далее
автор отмечает, что 'олигархов выбрали мишенью вполне заслуженно', хотя
его и смущает избирательный характер этой кампании. И уж совсем в точку
бьет его замечание о том, что пост-ельцинская Россия - это страна, 'в
которой простой гражданин может надеяться на исполнение своих личных
желаний за счет способностей и упорного труда'. А вот еще: 'Никогда еще
в истории Росси большинству ее жителей не жилось так хорошо и
свободно'. Но одновременно Лукас утверждает, что по сравнению с
'путинизмом' 'ельцинская эпоха выглядит уже не так плохо', а сам Путин
'предал' идею предшественника о 'дружбе' с Западом. Вся книга Лукаса -
такое вот шараханье из стороны в сторону, от точных выводов к
неубедительным.

Подобно изданию, где он работает, Лукас не пытается
преуменьшить экономические достижения России, чтобы принизить роль
Путина. Нет, он сравнивает новую Россию с динамично развивающимися
Бразилией и Индией. Упоминает он и о весьма позитивном значении России
для Европы: 'Россия - один из самых перспективных рынков мира, по
масштабам значительно превосходящий все другие страны Центральной и
Восточной Европы вместе взятые'. Противореча самому себе, он заявляет:
'западные бизнесмены без малейшего стыда следуют туда, куда указывает
их кошелек' и 'трудно винить немецкие компании в том, что они действуют
в интересах своих акционеров'. Чему же верить? Его 'тревожные' пассажи
выглядят как зеркальное отражение кремлевской пропаганды в предвыборный
сезон: 'Мы имеем дело с людьми, которые стремятся нам навредить,
расстроить наши планы и ослабить нас'. Но если, как он сам утверждает,
российский вариант 'авторитарного капитализма' - это 'не новая
цивилизация, а путь в тупик', чего ж нам беспокоиться?

Из всего этого, судя по всему, можно сделать сразу два
вывода. Во-первых, призывая европейские страны преодолеть разногласия
друг с другом и с Соединенными Штатами, он, сам того не желая,
демонстрирует, что единого 'Запада', в том смысле, что обычно
вкладывается в это понятие, возможно, уже не существует. Во-вторых, не
исключено, что российский 'авторитарный капитализм' - совсем не
тупиковый путь. И остальному миру, возможно, придется сосуществовать с
богатеющей авторитарной Россией (и не только Россией, как я уже
отмечал). Лукас лишь в очередной раз подтверждает, что долгая,
мучительная эпоха 'цивилизаторских миссий' подошла к концу. 'Бремя
белого человека', 'новый мировой порядок', грандиозные модернизаторские
схемы, пустые и дорогостоящие хлопоты с помощью зарубежным странам,
построение гражданского общества - со всем этим можно распрощаться.
Нравится нам это или нет, эффективную геополитику в 21 веке уже
невозможно осуществлять, вынуждая других становиться такими, как мы:
она должна приспосабливаться к появлению новых великих держав. Его
рекомендации в отношении предполагаемой 'новой холодной войны'
ограничиваются всего двумя шагами. Первый - 'отбросить' наши иллюзии и
признать российские реалии. Второй - отказаться от наивной идеи о том,
что Запад способен повлиять на внутриполитические процессы в России.

Он сам делает вывод: 'Мы вернулись в эпоху
великодержавной политики'. Что ж, добро пожаловать в 18 век. Однако
здесь есть одна важная оговорка. Политики Старого Света - в Лондоне, Берлине
и даже Брюсселе - сумеют найти modus vivendi с Россией и Китаем, не
поступаясь либерально-демократическими ценностями в собственных
странах. Но сможет ли Вашингтон - столица страны, появившейся на карте
уже в эпоху цивилизаторских миссий и в конечном итоге обязанной своим
возникновением пуританам, существовать в мире, где нет места
самопровозглашенным 'крестовым походам'? В США само устройство России,
не говоря уже о ее политике, воспринимается по сути как один из
элементов собственной, американской идентичности.

Сколько же раз может Америка 'терять' Россию? Похоже,
до бесконечности. Впрочем, надежду оставлять не стоит: наконец все же
нашелся человек, убедительно и в деталях проследивший давнее,
фактически религиозное стремление американцев 'переустроить Россию'. В
книге 'Миссия Америки и 'империя зла': крестовый поход за 'свободную
Россию' с 1881 г. до наших дней' (The American Mission and the "Evil
Empire": The Crusade for a "Free Russia" since 1881), Дэвид С. Фоглсонг
(David S. Foglesong), профессор Университета им. Ратжерса (Rutgers
University), показывает, что начало деятельности миссионеров,
экономических советников и активистов-общественников, пытающихся нести
в Россию слово божье, капитализм и демократию, положили еще ветераны
американского аболиционистского движения. 'Очарованность' Россией у
американцев возникла после убийства террористами царя Александра II
в Петербурге в 1881 г.: вскоре после этого Джеймс Уильям Бьюэл (James
William Buel), журналист из Миссури и автор популярной биографии
бандитов Джесса и Фрэнка Джеймсов, проехал по всей империи, собирaя
материал для книги. 'Цивилизация быстро распространяется на восток, -
писал он, - и, со штыком ли, или с псалтырью, она пройдет маршем по
всем уголкам царских владений'.

Фоглсонг показывает, как многие влиятельные американцы
раз за разом указывали на возможность, даже необходимость,
распространения 'слова истины' в России, а затем, когда она не
превращалась в некое подобие США, в ужасе отстранялись и начинали
обвинять во всем несносный русский национальный характер или лидеров
страны - вплоть до Путина. Выдающееся достижение автора состоит в том,
что он демонстрирует: еще задолго до 'холодной войны' Россия стала для
Америки 'заблудшим братом' - объектом несбыточных ожиданий,
покровительственного снисхождения и источником уверенности в своей
правоте на пути к собственной цели (без особых практических
результатов, достигнутых в самой России). Таким образом, автор помещает
в нужный контекст и саму 'холодную войну' - период, когда публицисты
вроде Уильяма Ф. Бакли-младшего (William F. Buckley Jr) и политики
вроде Рональда Рейгана провозглашали 'крестовые походы', чтобы поднять
боевой дух Америки. Россия в те времена была не только угрозой, но и
средством для осуществления чисто американских целей (некоторые
сосредоточивались на борьбе с 'порождением коммунизма' в США -
'социальным государством'; другие после вьетнамской катастрофы хотели
'возродить веру в то, что Соединенные Штаты - благородная страна с
особой исторической миссией'. Раскрывая присущее американцам 'пьянящее
ощущение богоизбранности своей страны', Фоглсонг помогает объяснить
эйфорию, сменившуюся разочарованием, по отношению к постсоветской
России в 1990-х и начале 21 века.

Тем не менее, сегодня, на нисходящем отрезке
выявленного Фоглсонгом повторяющегося цикла, ощущение особой миссии США
сохраняется. Вспомним: в 2006 г. Стивен Сестанович
(Stephen Sestanovich) из американского Совета по международным
отношениям (Council on Foreign Relations) подготовил нашумевший доклад
под сенсационном заголовком 'Неверный путь России: что могут и должны
сделать США' ("Russia's Wrong Direction: What the United States Can and
Should Do"; он вышел за подписью двух политиков - Джона Эдвардса
(John Edwards) и Джека Кемпа (Jack Kemp). В этом документе
констатируется: попытки Вашингтона подключить Москву в качестве
партнера (младшего, разумеется) к реализации глобальной программы США
провалились. Поэтому в докладе рекомендуется политика 'избирательного
сотрудничества' в тех вопросах, где еще есть надежда заставить Россию
действовать по американской указке. При этом в нем отмечается, что в
осуществлении своей давней миссии - 'спасении' России от авторитаризма
- Америка столкнулась с серьезными затруднениями. Тем не менее,
несмотря на важное значение России для США, - а в соответствии с
'алогичной логикой' доклада, как раз из-за него - демократизация этой
страны должна оставаться одной из внешнеполитических задач Вашингтона.
'Не ограничиваясь словесными заявлениями относительно свертывания
демократии в России, - предлагается в документе, - США должны
увеличивать, а не сокращать ассигнования в соответствии с Законом о
поддержке свободы, уделяя особое внимание организациям, борющимся за
проведение свободных и честных парламентских и президентских выборов в
2007-2008 гг.'.



Еще больший резонанс вызвала статья Майкла Макфола (Michael McFaul) и Кэтрин Стонер-Вайс (Kathryn Stoner-Weiss) 'Миф об авторитарной модели: путинская 'твердая рука' сдерживает развитие России'
("The Myth of the Authoritarian Model: How Putin's Crackdown Holds
Russia Back", опубликованная в этом году в журнале Foreign Affairs.
Она прозвучала как боевой клич для упавших духом американских
поборников 'распространения демократии', жаждущих восстановить позиции,
утраченные из-за Ирака. Соавторы изо всех сил стараются доказать,
насколько авторитарен путинский режим по сравнению с ельцинской
'электоральной' демократией (весьма красноречивая оговорка), и
насколько мало этот авторитарный режим причастен к экономическим
успехам России. Но их аргументы - простая подмена понятий. Дело здесь
не авторитаризме, а в ряде важнейших мер по либерализации экономики,
принятых в ходе первого президентского срока Путина (радикальном
пересмотре налоговой системы, сокращении бюрократической волокиты,
введении частной собственности на землю), а также поддержании жесткой
финансовой дисциплины и макроэкономической стабильности. Авторы
замалчивают эти радикальные шаги; не упоминают они и о том, что в любой
стране второй срок президента редко характеризуется продолжением смелых
реформ. Макфол, играющий первую скрипку в этом тандеме, похоже, не
понимает, что его непрошенная забота о России полностью вписывается в
русло столетней традиции провального 'евангелизма', выявленной
Фоглсонгом. Более того, соавторов (она оба работают в Стэнфорде) явно
не упрекнешь в чрезмерной склонности к самоанализу: они приписывают
'параноидальному национализму' откровенное заявление Путина о растущем
'потоке денег из-за рубежа, используемых для прямого вмешательства в
наши внутренние дела' - а ведь он говорил о действиях, в которых Макфол
принимает участие, и которые он рекомендует.

То, что Макфолу и Стонер-Вайс приходится вести свое
сражение за распространение демократии на экономическом 'поле', явно не
усиливает их аргументацию. Утверждая, что расширение государственной
собственности в последние годы привело к ухудшению экономических
показателей России, они недооценивают одни факт: до самого недавнего
времени рост в стране во многом достигался за счет того, что она
выжимала последние капли из вложений, сделанных еще в советские времена
- теперь осуществлять эту тактику стало уже невозможно. И еще: если
вывести за скобки двух энергетических гигантов - 'Роснефть' и 'Газпром',
расширение государственной собственности в сфере бизнеса выглядит не
слишком радикальным. Кроме того, многие российские государственные
компании, включая и упомянутых энергетических гигантов, либо уже
сокращают, либо должны сократить долю государства в своих активах до
51%. (В 2007 г. российские компании провели IPO на общую сумму в 33
миллиарда долларов, в основном на зарубежных биржах). Наконец,
российские государственные корпорации, при всей сомнительности их
методов, не почили на бюрократических лаврах, а тешат свое эго (и
повышают прибыльность) за счет активной скупки активов. Конечно,
масштабное заимствование для финансирования этих приобретений -
наверно, не самая разумная стратегия роста (в США, по крайней мере, она
доказала свою несостоятельность). Однако, как указывает Дэвид Вудрафф
(David Woodruff) из Лондонской школы экономики, российские
государственные компании способны выполнить свои международные
финансовые обязательства - правда, только за счет расширения доли рынка
и повышения прибылей. И если они окажутся не на высоте этой задачи -
что ж, законы капитализма неумолимы.

В качестве самого убедительного, по их мнению,
аргумента, Макфол и Стонер-Вайс ссылаются на то, что показатели роста
других постсоветских государств часто оказываются немного выше
российских - конкретнее они указывают, что по его темпам Россия в
1999-2006 гг. занимала лишь 9 место среди 15 республик бывшего СССР.
Различия в показателях, а значит и разрывы между местами в рейтинге
невелики, ну да бог с ним - примем данные авторов на веру. Куда важнее
другой факт, на который они не обратили внимания: народное хозяйство
всех этих стран тесно взаимосвязано, поэтому следует учитывать влияние
роста гигантской российской экономики на другие, куда меньшие по
масштабам. Так, в 2007 г. для граждан как минимум полдюжины бывших
советских республик Россия была главным источником доходов. В этом году
более 30% ВВП Таджикистана составляли денежные переводы таджиков,
работающих в России. Для Молдовы объем таких переводов, по оценкам,
тоже приближается к 30% ВВП, для Кыргызстана составляет более 20%, а
для Грузии и Армении - 10-20%. И так далее в том же духе. Представьте
себе, что произойдет на Украине, если миллионам ее граждан, сумевшим
найти работу в России, вдруг пришлось бы вернуться домой, и пополнить
армию безработных. Сравнимый уровень экономической зависимости можно
обнаружить, наверно, лишь у тех стран, чьи жители работают в США и
отсылают заработанное на родину. Российские экономические показатели и
политика дают немало поводов для критики, но сверхвысокие темпы роста в
Казахстане в этом смысле не аргумент.

На деле, однако, Макфолом и Стонер-Вайс движет не
интерес к экономическим проблемам, а якобы насущная необходимость
распространения демократии с точки зрения внешней политики США. С этой
точки зрения в том же русле лежат тезисы Роберта Легволда (Robert
Legvold), редактора вышедшего в прошлом году сборника статей
'Российская внешняя политика в 21 веке и тень прошлого' (Russian
Foreign Policy in the Twenty-first Century and the Shadow of the Past).
Написанное им предисловие к книге - давно назревший манифест о пользе
истории при изучении современной России. Однако, побуждая аналитиков
исследовать прошлое России, Легволд одновременно призывает саму Россию
'избавиться от собственного прошлого', под которым он подразумевает
авторитаризм. И, главное, он настаивает, что заинтересованность США и
ЕС в характере внутриполитического устройства России вполне
'легитимна', поскольку оно непосредственным образом отражается на
соседних странах. (Автор мог бы упомянуть и о стремлении воздействовать
на население самой России за счет 'правозащитной политики' на
международной арене). Другими словами, источником российской внешней
политики, по мнению Легволда, являются не национальные интересы страны,
а характер ее политической системы. Что и требовалось доказать! Это
типичный пример проекции вовне одного из основополагающих представлений
Америки о самой себе - о том, что США действует на мировой арене исходя
не из своих национальных интересов, а из демократического характера
своего политического строя.

Не все авторы статей, вошедших в сборник, согласны с
Легволдом в том, что российский 'абсолютизм' не годится для эпохи
глобализации. Дэвид Макдоналд (David McDonald), к примеру, считает, что
российский абсолютизм содержит достаточно эффективный инструментарий,
который и сегодня может пригодиться для экономического и культурного
развития страны, хотя здесь очень важно не перегнуть палку. Общий тон
сборника, однако, вполне укладывается в рамки выявленного Фоглсонгом
'крестового похода' - проекции американской идентичности на Россию, что
продолжается с 1881 г. Фоглсонг цитирует Дэвида Лоуренса (David
Lawrence), основателя US News and World Report, который еще в 1958 г.
подытожил основополагающее кредо американского истэблишмента следующим
образом: 'В мире не будет безопасности, пока на земле существуют
автократические режимы'. Этот тезис открывает широчайший простор для
'миссионерской' внешней политики (и неизбежно связанного с ней
лицемерия). По Ираку вокруг него объединились
либералы-'интернационалисты' вроде Макфола и Стонер-Вайс, и 'неоконы';
как и все фундаменталистские представления, этот тезис благополучно
пережил иракскую катастрофу. Единственное, чего он, пожалуй, не
переживет - это падения американского доллара до уровня мексиканского
песо.

Из-за нераскрытых убийств российских журналистов и
арестов политических активистов многие наблюдатели стремятся как
минимум выставить экономический бум путинской эпохи результатом
простого везения, - дескать, Россию держат на плаву только высокие цены
на нефть и газ, заложенные природой в ее недра миллионы лет назад - и
пророчат: час расплаты впереди. Что ж, возможно, Россию действительно
ждет спад. С точки зрения повседневных функций государства Россия
управляется плохо, что придает ей уязвимость в случае кризиса. А живем
мы в глобализованном мире, где все взаимосвязано, и если китайский бум
потеряет импульс, образовавшаяся гигантская воронка со страшной силой
потянет Россию вниз. Да и финансовые экзерсисы Уолл-стрита еще способны
погубить нас всех - и хороших, и плохих. Впрочем, что бы ни ждало нас
впереди, уже ясно одно: таких мощных авторитарных государств с рыночной
экономикой, как Россия и Китай, мир не видел уже давно, со времен - ну
да, со времен нацистской Германии и ее союзницы Японии. Однако
сегодняшние авторитарные Россия и Китай не агрессивны в военном плане.
И, что бы там ни думал Эдвард Лукас, эти страны вряд ли потерпят
поражение в какой-либо войне и подвергнутся оккупации, чтобы кто-то
вроде Майкла Макфола и Кэтрин Стонер-Вайс смогли устроить очередной
демократический крестовый поход наподобие тех, что так скрупулезно
описал Дэвид Фоглсонг.

Власть Кремля может показаться неограниченной. Но вот
что интересно: в 20 веке лидеры демократических Соединенных Штатов
находились у власти в среднем по 6 лет. Для авторитарной России в тот
же период аналогичная цифра составляет примерно 10 лет. Если же не
брать в расчет долгий период сталинской диктатуры, она вообще упадет до
восьми. Тем не менее в авторитарных государствах передача власти, с
точки зрения правящего режима - всегда непростой момент. (Пожалуй самая
примечательная черта недавней истории Китая - это даже не рыночные
преобразования, а тот факт, что там после ухода Дэн Сяопина
власть уже дважды безболезненно переходила из рук в руки: сначала к
Цзян Цзэминю (Jiang Zemin), а затем к Ху Цзиньтао (Hu Jintao)). Одно из
многочисленных слабых мест авторитаризма заключается в том, что при нем
никуда не годные варианты кажутся привлекательными: пример тому -
распространенные надежды, что реальным правителем России останется
Путин. Однако, какова бы ни была судьба нынешнего 'преемничества',
кремлевский вариант 'китайской стратегии' скорее всего будет
осуществляться и дальше: элементы глобализации, способствующие
либерализации политического процесса, будут подавляться, а ее
экономические аспекты - развиваться в максимально возможной степени.

В общем, о сегодняшней Москве - как в свое время о
китайском и арабских авторитарных режимах - можно сказать 'русские
идут', и теперь это будет правдой. Когда российский капитал, уже весьма
заметный в континентальной Европе и Британии, еще большими силами
явится на Уолл-стрит и в американскую глубинку, поймут ли наши
соотечественники значение того, что у России после этого возникнет
существенная заинтересованность в том, чтобы дела у США шли успешно?
Оценят ли они тот факт, что наличие российских активов на американской
территории (которые можно конфисковать) даст нам мощный рычаг влияния
на Кремль, которого сейчас у США нет? Что же касается ЕС, то если для
Северной Африки и Леванта отношения с ним, вероятно, действительно
жизненно важны, то для России (и Китая) они имеют куда меньшее
значение. Скорее всего Евросоюз надолго будет поглощен вопросом о
вступлении Турции, а Россия, как и Китай, тем временем будут и дальше
развивать двусторонние отношения с отдельными европейскими странами. Ее
товарооборот со странами ЕС весьма велик - он в три раза превышает
объем торговли с бывшими советскими республиками - а Германия является
ее крупнейшим экономическим партнером (в 2007 г. объем товарооборота
между двумя государствами достиг 52,8 миллиардов долларов). Тем не
менее сегодня самое важное место для России - это Лондон, как один из
мировых центров глобализации. Его значение - одна из причин, по которым
Россия пытается такими акциями, как преследование Британского совета,
дипломатическими средствами дать понять о намерении твердо отстаивать
свой суверенитет по всем пунктам (точно так же в аналогичных случаях
поступает и Китай), не нанося при этом ущерб своим реальным интересам.

Впрочем, могущество России на мировой арене не следует
переоценивать. В будущем на долю США, ЕС и Китая будет приходиться как
минимум по 20% общемирового ВВП. Аналогичная же доля России, даже если
она займет пятое место среди крупнейших экономических держав мира, не
превысит 3%. Кремль будет использовать статус постоянного члена Совета
Безопасности ООН
и место в 'большой восьмерке' для защиты своих интересов на
международной арене, и одновременно стремиться к поддержанию хороших
отношений с Китаем в рамках различных форумов. Однако Россия не входит
в ЕС, и не является ни союзницей США, ни союзницей Китая. И Брюссель, и
Вашингтон, и Пекин воспринимают ее как возможного партнера, но и как
потенциального противника. И, главное, если российские компании, будь
то государственные или частные, не встанут вровень с наиболее
эффективными корпорациями мира, о любых 'больших играх' можно забыть.
'И сейчас на фоне благоприятной для нас экономической конъюнктуры мы
пока лишь фрагментарно занимаемся модернизацией экономики, - заметил
Путин недавно, излагая стратегию развития страны до 2020 г. - И это
неизбежно ведет к росту зависимости России от импорта товаров и
технологий, к закреплению за нами роли сырьевого придатка мировой
экономики'. Он добавил: 'Главная проблема сегодняшней российской
экономики - это ее крайняя неэффективность. Производительность труда в
России остается недопустимо низкой. Те же затраты труда, что и в
наиболее развитых странах, приносят в России в несколько раз меньшую
отдачу. И это вдвойне опасно в условиях растущей глобальной
конкуренции'.

Одним словом, президенту Медведеву и премьер-министру
Путину (если он получит это назначение), уже ясно, на чем им необходимо
сосредоточить внимание.

inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/240503.html
Стивен Коткин - руководитель программы российских и европейских исследований в Принстонском университете

@темы: не моё, есть мнение