Внимание!
суббота, 05 июля 2008
Знания в массы!
Пишет Модо:
Про И. Г. Бессонова люди, занимающиеся русским коллаборационизмом в ВМВ, наверняка уже слышали. Но вот попалась мне занятная статья. Занятна она тем, что написана человеком, занимающимся не коллаборационизмом и вообще не Второй Мировой, но советскими лагерями.
Александр Сидоров
Мюнхгаузен «в законе»: история одного предательства
читать дальшеВставай, проклятьем заклейменный!
История генерала Ивана Бессонова, который попытался поднять ГУЛАГ на борьбу против советских войск на стороне фашистской Германии, одновременно и нелепа, и поучительна. Поучительна даже не столько тем, что добавляет еще одну трагически-забавную фигуру в длинный ряд несостоявшихся авантюристов – этакую помесь Мюнхгаузена, Тартарена и Дон-Кихота. Интерес прежде всего вызывает то, почему такие одиозные фигуры некоторыми западными и отечественными историками воспринимаются совершенно серьезно и даже возводятся на пьедестал «борцов за идею».
А причин здесь несколько. Первая: крайне тенденциозный подход к освещению событий Великой Отечественной войны, который мы традиционно назовем «антисоветским». В своей ненависти к сталинскому тоталитаризму некоторые исследователи готовы выдать желаемое за действительное, что нередко ставит их в глупое положение, поскольку для подтверждения своих теорий они хватаются за любую спасительную соломинку. Они не желают критически подходить к оценке тех фактов и сведений, которые кажутся им выгодными, не анализируют их, не подвергают сомнению.
Второе: эти историки просто слабо разбираются в предмете, о котором пишут. В нашем случае это – история сталинского ГУЛАГа, история арестантского сообщества, так сказать, «этнографические особенности» российских мест лишения свободы.
О генерале Бессонове как о русском патриоте, пытавшемся противостоять сталинскому режиму, подробно рассказали историк-эмигрант Николай Рутыч и британский капитан Питер М. Черчилль (в своей книге «Дух в клетке»). Оба встречались с Бессоновым в закрытой тюрьме немецкого концлагеря Заксенхаузен в 1944 году, где сами содержались как узники.
Коротко о взгляде Николая Рутыча на советско-германский конфликт. Вот как Рутыч оценивает причины первых поражений и трагического отступления Красной Армии:
«Главной причиной этой небывалой в истории катастрофы было то, что народ и армия в своей массе ждали освобождения и не верили еще, что Гитлер несет лишь порабощение и уничтожение...» («Между двумя диктатурами»).
Другими словами, согласно утверждениям историка, большая часть советского народа считала Гитлера освободителем и поэтому не желала оказывать ему сопротивления.
Грубейшие военные просчеты и неподготовленность к войне сталинского руководства в результате уходят на второй, а то и на третий план. Несостоятельность этой «гипотезы» настолько очевидна, что спорить с ней несерьезно. Как бы ни относилось население к Сталину, Гитлер прежде всего воспринимался в качестве оккупанта, поработителя, врага. Огромное количество добровольцев в первые же дни хлынуло в военкоматы. Русская Церковь поднимала народ на борьбу против фашизма. Ни советский строй, ни Сталин не играли здесь решающей роли. Сам «отец народов» оценивал обстановку довольно реалистически. В беседе с американским послом в СССР Гарриманом он заметил: «У нас нет никаких иллюзий, будто бы они (русские люди) сражаются за нас. Они сражаются за мать-Россию».
Для обоснования своих взглядов Рутыч ищет в СССР первых военных лет «активную оппозицию». Он задает вопрос: а не было ли уже в начале войны попыток создания независимой силы с целью освобождения России от антинародного режима? И, конечно, отвечает на него положительно. А в качестве примера приводит историю бравого «повстанца» Ивана Бессонова, затеявшего ни много ни мало вооружить гулаговских узников, поставить их под знамена Третьего рейха и ударить в тыл красных войск!
Кто же он, безвестный «герой нашего времени», несостоявшийся предшественник генерала Власова?
Иван Георгиевич Бессонов – личность любопытная. Родился в Перми, в семье рабочего, окончил четырехклассное городское училище, в феврале 1920, добровольцем пошел в Рабочее-крестьянскую Красную Армию. От рядового дослужился до помощника начальника штаба кавалерийского полка. В 1934-м переведен в войска НКВД. Его карьеру Рутыч не зря назвал «бурной и страшной». Занимая командные должности в войсках НКВД, он выполнял довольно ответственные задания: например, будучи командиром 3-го полка НКВД, охранял Жданова на трибуне на Дворцовой площади в Ленинграде, располагая пулеметные расчеты своего подразделения на чердаках Зимнего дворца во время парадов и демонстраций трудящихся.
Но расцвет его карьеры приходится на время «Большого террора» 1937–1938 годов. В это время Бессонов, говоря словами Грибоедова, достигает «степеней известных». Одно время он даже был заместителем Фриновского, когда тот стал помощником Ежова. Позже Бессонов – командующий Забайкальским пограничным округом, далее – заместитель генерала Масленникова (который сменил на посту расстрелянного «врага народа» Фриновского), начальник отдела боевой подготовки пограничных и внутренних войск НКВД.
Как пишет Рутыч, «Бессонов великолепно знал весь аппарат НКВД и, в частности, ГУЛАГ». Что касается первого утверждения, согласиться с ним можно: без хорошего знания аппарата НКВД карьеру сделать сложно. А вот в отношении знания ГУЛАГа историк Рутыч несколько поспешил с выводами. Из начальственного кабинета трудно разглядеть подробности лагерной жизни. Аппаратный чиновник и практические работники на местах – специалисты совершенно разные (разве только человек пришел в управление, как говорится, «из низов», то есть непосредственно работал в местах лишения свободы).
Во время провала финской кампании Бессонов попадает в немилость у Берии. Но ему удается избежать печальной участи своих начальников: он остается жив и даже здоров. Его переводят в армию, где в начале войны, будучи командиром 102-й стрелковой дивизии, Бессонов попадает в плен к немцам под Гомелем. В то время ему было 37 лет…
В общем, если исходить из биографии и послужного списка, менее подходящей фигуры для «идейного борца со сталинизмом» придумать трудно. Человек был воспитан и вскормлен этим самым сталинизмом, был плотью от плоти советской тоталитарной системы, причем одним из руководителей сталинской «опричнины» – НКВД.
Но, в конце концов, и генерал Власов воспылал ненавистью к «режиму» только в немецком плену...
Вначале генерал-лейтенант Бессонов решил скрыть свое прошлое. Однако вскоре, видимо, понял, что погорячился: впереди замаячила перспектива концлагерей, где немецкие «вертухаи» обращались с русскими военнопленными еще страшнее, чем гулаговские «вертухаи» с советскими зэками (поскольку Великий Вождь отказался от услуг Красного Креста и на весь мир объявил, что среди советских солдат пленных не бывает – есть только предатели).
И тогда в голову Ивана Георгиевича приходит блестящая по своей дикой авантюрности мысль. В апреле 1942 года в лагере для высшего командного состава в Хаммельсбурге (Бавария) он организует из таких же «проходимцев по несчастью» организацию с громким названием «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ). А на очередном допросе заявляет немецкому офицеру, что он – не какой-нибудь обыкновенный командир дивизии. Бери выше! Бессонов излагает свой послужной список, убеждает немецкое командование в своих глубоких знаниях и опыте и предлагает гитлеровским генералам план мощного военного удара, в результате которого большевистский монстр наверняка рухнет.
План этот был прост, как все гениальное. Генерал намеревался с помощью гитлеровцев на базе ПЦБ сформировать парашютно-десантное подразделение из нескольких мобильных штурмовых отрядов и забросить эти группы в район сплошного расположения исправительно-трудовых лагерей НКВД от Северной Двины до среднего течения Оби. Финская армия к этому времени уже заняла Петрозаводск, вокруг которого было расположено достаточно аэродромов. Их-то мятежный генерал и облюбовал в качестве опорной базы.
Ну высадится десант – и дальше что? Разумеется, сам по себе воздушный десант погоды, конечно, не делает. Так, разве что мелкие пакости. Но дальше «великий чекистский стратег» намеревался в очередной раз воплотить в жизнь знаменитые строки «Интернационала», то есть поднять и повести за собой «весь мир голодных и рабов» – огромную зэковскую армию.
Десантники мятежного генерала должны были ликвидировать охрану лагерей и поднять заключенных на антисталинское восстание в глубоком советском тылу. Бессонов гарантировал успех акции – как специалист, на практике изучивший ГУЛАГ, отлично знающий дислокацию и систему охраны лагерей.
А заклейменные вставать не собирались…
Рутыч, излагая эти прожекты чекистского генерала, понимает, разумеется, что даже для самого легковерного читателя они чересчур нелепы. Поэтому в подтверждение того, что создание «арестантской освободительной армии» в начале войны было делом совершенно реальным, он откапывает любопытное «свидетельство». Вот что он пишет:
«Ставка Бессонова на заключенных в условиях войны не была фантастической, да и он сам при всем его честолюбии был далеко не фантазер.
Находившийся в годы войны заключенным в Ветлаге Д.М. Панин в своих “Записках Сологдина” пишет:
“Много российских людей жили мечтой о войне, которая даст толчок к освобождению... Первое время заключенные лагерей жили той же мечтой: вступить в еще не родившуюся тогда российскую освободительную армию и вместе с другими русскими людьми вести борьбу за освобождение остальной страны”.
В лагерях были не только миллионы таких мужественных людей, как Панин, – готовых взяться за оружие, но и хорошо подготовленные командиры, как, например, один из его друзей по лагерю бывший офицер Николаевский.
“Если бы при иной, новой тактике войны, – пишет Д.М. Панин далее в своей книге, – за несколько суток в лагерные центры были бы сброшены десанты, Николаевский оказался бы сразу одним из неповторимых полководцев, за ним пошли бы когорты заключенных, и он был бы на своем месте”.
Как свидетельствует не только один Д.М. Панин, в начале 1942 года в одном из лагпунктов на Печоре, куда хотел высадиться со своим десантом Бессонов, заключенным удалось разоружить охрану и поднять восстание, докатившееся до Усть-Усы и подавленное только в силу недостатка боеприпасов.
Все эти свидетельства показывают, что в условиях первого года войны освободительное движение могло быть успешно начато при координации небольших сил вторжения с многомиллионной массой заключенных».
Что тут можно сказать? К сожалению, «свидетельства» Панина заслуживают не больше доверия, чем «исторические исследования» ангажированных ученых, сочинявших многотомные «Истории Великой Отечественной войны», исходя прежде всего из партийно-политических соображений. Дмитрий Панин делает то же самое – только с другой стороны.
Вообще, я предостерег бы добросовестных исследователей от некритического использования «воспоминаний и размышлений» Дмитрия Михайловича Панина. И все же, объективности ради, проанализируем тексты Панина.
Прежде всего заметим, что отчасти мнения Панина совпадают с чекистскими отчетами. В одном из них читаем:
«В течение 1941 – 1944 гг. в лагерях и колониях вскрыто и ликвидировано 603 повстанческих организации и группы, активными участниками которых являлись 4640 человек».
Правда, четыре с половиной тысячи заключенных на несколько миллионов – это не так уж и много. К тому же наверняка органы НКВД «обезвредили» немало «липовых» «фашистов». Хотя факт существования некоторых лагерных подпольных организаций – «Железная гвардия», «Русское общество мщения большевикам», – по мнению кандидата исторических наук В. Земскова, не вызывает сомнений. И все же Земсков отмечает в этой связи:
«В отчетах ГУЛАГа о настроениях заключенных отмечалось, что только незначительная их часть надеется на освобождение с помощью гитлеровцев. У большинства же царили патриотические настроения».
В общем, даже рьяные чекисты, у которых не было особых причин щадить арестантов и которые всегда с удовольствием стряпали дела о «липовых» заговорах, не наскребли в лагерях и пяти тысяч «фашистов».
Теперь о «бывшем офицере Николаевском», который был готов взяться за оружие и сражаться против сталинского режима и которого автор «Записок Сологдина» характеризует как «неповторимого полководца», способного повести за собой когорты заключенных. Честно говоря, о полководческой исключительности Николаевского мы можем судить только по восторженным отзывам самого Панина. Да и само существование этого офицера в реальной действительности – тоже под большим сомнением. Но – поверим Панину.
Только в тех же лагерях отбывали срок сотни тысяч «политиков», в реальности которых, во-первых, не приходится сомневаться, а во-вторых, среди которых были сотни и тысячи действительно опытных командиров, военспецов, солдат, имевших за плечами боевой опыт. И все они рвались на фронт – сражаться против фашистской Германии! Это – факты, как говорится, железные. Тот же Лев Разгон описывает целую галерею таких полководцев, которым не пришлось повоевать, поскольку 58-я «политическая» статья на фронт не допускалась.
Это, например, Николай Васильевич Лисовский, царский офицер, еще до революции окончивший Академию Генерального штаба имени Николая Первого, воевавший в Первую мировую войну в качестве начальника штаба полка, а позже – командира полка. С первых же дней примкнул к революции. В 30-е годы долго работал начальником оперативного отдела Штаба РККА.
Вот что пишет Разгон о том же Лисовском:
«...Лисовский почти всю жизнь занимался нашей западной границей и возможным противником на Западе. Все, что происходило в 39-м и после, он воспринимал как нечто личное, происходящее с ним самим. Был непоколебимо уверен в неизбежности войны с Германией... О теории «малой кровью, на чужой земле» он отзывался изысканным матом старого гвардейца.
Несмотря на всю свою сдержанность и выдержку, он предсказывал колоссальные военные неудачи нашей армии! Когда, через месяц полной изоляции, у нас снова появились радио и газеты, мы могли судить, что все предсказания Лисовского оправдывались со страшной последовательностью. Он довольно точно предсказал направление главных немецких ударов. Весной 1942 года, почти с абсолютной точностью, начертил мне направление будущего удара немецких армий на юг и юго-восток... Было что-то чудовищное в том, что высокопрофессиональный работник, всю жизнь готовившийся к этой войне, сидит на зачуханном лагпункте и нормирует туфту в нарядах. А ведь в Генштабе сидел его бывший ученик и подчиненный Василевский!»
Или Яков Захарович Покус – командир партизанской дивизии, которая в Гражданскую войну в страшных по упорству и кровавых боях брала Волочаевск. Человек редкого хладнокровия, отваги и мужества.
Или Степан Николаевич Богомяков – бывший начальник штаба Особой Дальневосточной армии. Окончив в 1914 году ускоренные офицерские курсы, к 1917 году он уже был подполковником и командовал полком. После 1917-го – в Красной Армии, начдив с двумя орденами Красного Знамени. Войну встретил на Первом лагпункте Устьвымлага – как раз в тех местах, куда собирался десантировать своих бравых парней «гитлеровский чекист» Бессонов.
Заметим, что многие из этих людей ненавидели и презирали большевистский режим! Но они даже помыслить не могли, что в выборе Россия – Германия можно занять сторону «тевтонских псов» – какими бы «благими намерениями» себя ни оправдывать!
А вот воспоминания Олега Васильевича Волкова – узника гулаговских лагерей, ярого антисоветчика. Волков рассказывает о своем брате Вячеславе, отбывшем до войны пятилетний срок «за политику», а с началом фашистской агрессии пошедшем добровольцем на фронт. Обратим внимание, что бывший «политический уголовник» все же смог сражаться в рядах Красной Армии (арестантам-«политикам» это было категорически заказано). Более того, Вячеслав стал офицером, окончив двухмесячные курсы. Правда, сражался он и погиб, возглавляя штрафное подразделение... Вот что пишет по этому поводу Олег Волков:
«...Отказывали в приеме в армию социально чуждым лишь на первых порах. Едва обозначилось, каких гекатомб требует сталинская стратегия, приступили к формированию из этой „контрреволюционной сволочи“ особых батальонов и бросали их, кое-как вооруженных и обученных, на затычку прорывов и дыр фронтов...
Как оборвалась твоя жизнь? Что передумал ты, оказавшись в рядах армии, сражавшейся против вековых врагов России, но и объявивших крестовый поход за освобождение мира от ига марксизма? Почти наверняка угадываю, что ты, как и я, едва нарушили гитлеровские полчища наши границы, стал жить надеждой на то, что победительницей из огненной боевой купели выйдет милая наша, исстрадавшаяся Россия (выделено мною. – А.С.), которая сможет не только поставить на колени извечный тевтонский милитаризм, но и покончить с домашними диктаторами. Пусть пожрет гад гада! Да избавится навеки Родина, а с нею и растоптанная Европа, весь мир, от власти насильников и демагогов... Пусть развеется в прах приманчивый ореол их учений и они сгинут, обескровив друг друга, и очнутся народы, придут в себя после кошмарных лет террора и насилия...» («Погружение во тьму»).
То есть даже ярые антикоммунисты (а именно к ним можно причислить братьев Волковых) ни минуты не колебались в выборе, чью сторону занять в немецко-русском (фашистско-советском) конфликте. Другое дело, что они надеялись в результате добиться уничтожения обоих «гадов». Однако ни в коем случае не пошли бы они на позорный для их чести союз с «извечным тевтонским милитаризмом». На подобное паскудство шли, как мы можем легко убедиться, именно советские генералы, «убежденные коммунисты». Люди, далекие и от своего народа, и от понятий о благородстве.
Наконец, еще один важный вопрос: каких именно зэков собирался поднимать на борьбу Бессонов? В первый год войны в лагерях большей частью остались «политики» и уголовники: остальных власть старалась амнистировать и отправить на фронт. Среди «политиков» немцам по преимуществу, как говорится, было «нечего ловить». Здесь их могло ожидать только отчаянное сопротивление правоверных коммунистов, жесткий отпор профессиональных военных.
«Блатные» же, согласно «воровским понятиям», не брали оружие даже из рук собственной власти, даже для защиты Родины. Тех из них, кто пошел воевать на фронт, в штрафные подразделения, после окончания войны «коллеги» по уголовному промыслу окрестили «суками». По всему ГУЛАГу вспыхнула резня «честных воров» и «сучьей масти».
Но это было потом. Для нас же важно понять одно: ежели блатари не брали оружие из рук «своей» власти, тем менее они были настроены брать его из рук чужой. Кроме того, мы знаем, что уголовники всегда считали себя «социально близкими» Советской власти. Так что заявления Панина и Рутыча о том, будто бы зэки (как и «весь советский народ») жаждали поддержать германский фашизм, фактически ни на чем не основываются. Более того – они полностью опровергаются фактами.
Можно заявить совершенно определенно: никакой социальной базы для поддержки со стороны советских заключенных (как в печорских, так и в остальных лагерях ГУЛАГа) у германского командования не было и быть не могло.
«Ретюнинская война»
Остается еще утверждение Панина о восстании в печорских лагерях. И восстание действительно было. И действительно в 1942 году. И в самом деле массовое, крайне опасное и возглавленное бывшими кадровыми офицерами. Только причина его крылась вовсе не в желании зэков создать какую-то «освободительную армию» и тем более поддержать фашистскую Германию.
Во главе восстания стоял Марк Ретюнин. «Ретюнинский побег» прогремел в свое время по всему ГУЛАГу. Упоминает о нем и Александр Солженицын в своей книге:
«Говорят, что Ретюнин был вольнонаемный, чуть ли не начальник командировки. Он кликнул клич Пятьдесят Восьмой и социально-вредным, собрал пару сотен добровольцев, они разоружили конвой из бытовиков-самоохранников и с лошадьми ушли в лес, партизанить. Их перебили постепенно» («Архипелаг ГУЛАГ»).
Рассказ этот крайне приблизителен. Но «ретюнинское дело» стоит того, чтобы над ним поразмышлять и ответить на некоторые вопросы. Действительно, Марк Ретюнин был вольнонаемным начальником лагерного пункта «Лесорейд» (у поселка Усть-Уса) Воркутинского ИТЛ НКВД. Однако до этого он отбывал срок в тех же лагерях. Осужден был Ретюнин Орловским окружным судом 29 апреля 1929 года по статье 593 УК РСФСР (бандитизм) на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, освобожден 17 марта 1937 года досрочно по зачетам рабочих дней.
Кемский пересыльный пункт
Теперь – о самом восстании. Оно вспыхнуло не на пустом месте. С продвижением фашистских войск на Север России в местах лишения свободы стали активно циркулировать слухи: дескать, гулаговское начальство готовит массовые расстрелы арестантов. «Пускать в распыл» будут прежде всего «политиков» и профессиональных уголовников – как ненужный и опасный в военное время балласт. Слухи не беспочвенные: политика массовых расстрелов была достаточно распространена в ГУЛАГе, особенно в 1937–1938 годах. Так что арестанты имели серьезные основания для беспокойства за свою жизнь. Поэтому, как справедливо замечает полковник С. Кузьмин, профессор Академии МВД РФ, «в связи с этим активизировалась антисоветская агитация, оживилась деятельность отдельных групп осужденных, направленная на подготовку вооруженных восстаний в лагерях».
Одну из таких групп создал на «Лесорейде» «вольняшка» Ретюнин. В группу входило несколько заключенных, осужденных, как и ее руководитель, за бандитизм. Просим читателя обратить особое внимание на последнее обстоятельство; в дальнейшем мы к нему вернемся.
Итак, 24 января 1942 года руководители повстанцев разоружили охрану и освободили всех заключенных. В деле участвовали не только члены подпольной группы; их активно поддержали уголовники и некоторые «политики». Мы специально делаем оговорку «некоторые», поскольку третья часть всех зэков отказалась участвовать в мятеже, и среди них было немало именно «контриков», а также «бытовиков» (как, впрочем, и мелких «уркаганов», имевших маленькие сроки за свои уголовные «шалости»). Кто-то из этих людей остался добровольно на территории лагпункта, другие разбежались. С остальными Ретюнин через несколько часов напал на районный центр! Боевики в зэковских бушлатах захватили банк, телеграфно-телефонный узел, здание районного НКВД и КПЗ. Далее зэковская «армия» попыталась разоружить военизированную охрану Печорского речного пароходства и захватить несколько судов. Однако пароходство, как и следовало ожидать, находилось на военном положении и усиленно охранялось, поэтому попытка повстанцев провалилась. Тогда они решили штурмом взять местный аэродром! Это тоже не удалось. Бои в городе и окрестностях (в ходе которых обе стороны понесли значительные человеческие жертвы) продолжались в течение недели. В конце концов выступление заключенных удалось подавить. Шестеро руководителей восстания (кроме Ретюнина, И. Зверев, М. Дунаев, А. Макеев и другие), не желая сдаваться, покончили с собой во время последней атаки, предпринятой бойцами военизированной охраны. Всего в ходе подавления восстания на лагерном пункте «Лесорейд» Воркутинского ИТЛ было уничтожено свыше 80 человек. Против восставших применялись авиация, моторизованные части войск НКВД и Красной Армии. По донесениям НКВД, остатки бежавших зэков были ликвидированы 3 и 4 марта. Но уцелевшие узники Комилага уверяли, что отдельные группы действовали еще в 1944 году.
У внимательного читателя может возникнуть ряд серьезных вопросов. Например: если причиной ретюнинского восстания были «слухи о возможных расстрелах» заключенных, почему же подобные восстания не вспыхнули в других лагерях? (Конечно, наивно предполагать, что волнений и неповиновений вовсе не было; но нигде они не выплескивались в столь крупную битву).
Кроме того, кажется довольно странным, что мятеж поднимает... начальник лагерного пункта (напомним, что структурно лагерь делился – в порядке убывания значимости – на лаготделение, лагпункт, командировку, подкомандировку). Лагпункт – подразделение довольно крупное, абы кого туда не поставят, тем более из бывших заключенных. И еще один немаловажный штрих: вся операция спланирована и проведена на редкость четко, по-военному, а не по-блатному, «на шарапа». Особенно поражает конечная цель – захват аэродрома... А в довершение – совершенно шокирующая деталь: уголовники-«бандиты» кончают жизнь самоубийством! Чтобы увидеть скрытые пружины ретюнинского восстания, необходимо ответить на все эти вопросы.
Первое: почему вдруг гулаговское начальство вздумало поставить «бандита» на должность начальника лагпункта? Пусть даже и бывшего «бандита». Что представлял из себя этот легендарный Ретюнин?
Обратим внимание на дату осуждения Ретюнина – 1929 год. Именно в это время формировался «кодекс чести» «воров в законе», по которому «бандитская» статья стала считаться для профессиональных уголовников «позорной». «Традиционный» уголовный мир таким манером провозгласил лояльность по отношению к Советской власти, свою непричастность к «преступлениям против порядка управления» (как характеризовался в УК РСФСР бандитизм).
По «бандитским» статьям шли в то время в основном «бывшие» – белогвардейские офицеры и представители некогда имущих классов, продолжавшие мстить большевикам. Осужденный в 1929 году за бандитизм в 90 случаях из 100 принадлежал именно к «бывшим». Тем более если речь шла о статье 593 («пятьдесят девять дробь три», или, как шутили мрачно арестанты, «пятьдесят девять гроб три», поскольку именно по третьей части карали особо строго, вплоть до «высшей меры социальной защиты» – расстрела, поэтому профессиональные «уркаганы» на нее не «раскручивались»). То есть Ретюнин был не узколобым «уркой», а, напротив, образованным человеком, причем имевшим опыт ведения боевых действий.
В свете ретюнинского прошлого становится понятным и его назначение на должность начальника лагерного пункта. Как ни удивительно, но именно для 59-й статьи, в отличие от «политической» 58-й (а также от «профессиональных» уголовных – кража, грабеж и проч.), были доступны административные посты в лагерях. «Бандиты» очень часто были комендантами в лагерях – потому, что считались грамотными людьми, имеющими опыт управления. Неудивительно, что уже «вольного» Ретюнина поставили начальником лагпункта (как «доказавшего свое исправление»).
Но то, что казалось нормальным в мирное время (бывший «буржуй», «обломок царского прошлого», был не опасен в условиях «победившего социализма»), в военное время стало рассматриваться по-иному. Во время войны «бывший» – это потенциальный враг. И если слухи о массовых расстрелах можно было воспринимать как очередную лагерную «парашу», то к слухам о возможных расстрелах бывших белых офицеров и дворянства следовало отнестись куда более серьезно.
Именно с этой точки зрения следует рассматривать отчаянный шаг Ретюнина и группы его товарищей. Не случайно они тоже были осуждены по «бандитской» статье: видимо, члены лагерной подпольной группы принадлежали к одному кругу. Правда, во второй половине 30-х годов по статье 593 стали судить и за лагерный бандитизм; однако подпольная группа Ретюнина скорее всего все-таки принадлежала к «политической» ветви «бандитов» – на это указывает и ее малочисленность. Кроме того, только опытный боевой офицер мог разработать и осуществить военную операцию, которая, кстати, при определенном раскладе сил и везении имела немало шансов на успех.
Трагический финал с самоубийством также наводит на мысль о принадлежности Ретюнина и шестерых его сподвижников к офицерству дореволюционной закалки. Среди «блатных» подобных традиций не культивировалось. Совершенно дико представить, чтобы «босяки», «воры» демонстративно стрелялись в висок! Не из той оперы...
Но есть любопытные детали, которые наводят на мысль, что в восстании принимали участие и военные новой, социалистической «закваски», немало которых было репрессировано в конце 30-х годов. Иначе становится абсолютно бессмысленной акция с попыткой захвата аэродрома. Она имела смысл лишь в том случае, если среди повстанцев были профессиональные авиаторы, способные поднять в небо современные боевые самолеты. В самом деле, наивно было бы рассчитывать на захват местных летчиков и принуждение их к полету – таких «романтических» «допусков» профессионалы при разработке военных операций себе позволить не могут.
«Ретюнинский побег» ясно свидетельствует, что при определенных условиях в лагерях шли на сближение люди с противоположными идеологическими установками, имевшие боевой опыт. С другой стороны, к ним примыкали уголовники, склонные к авантюризму и отчаянным поступкам в силу условий, в которых они воспитывались и жили. Главное – необходима цель, объединившая этих арестантов, разных по складу характера и мировоззрению. Этой целью была свобода...
Бесславный конец
Но вернемся к бравому генералу Бессонову. Ему удалось убедить германское командование в целесообразности своего плана. Проектом Ивана Георгиевича заинтересовалось VI управление РСХА (известное отечественному телезрителю тем, что именно туда был внедрен легендарный Штирлиц). В июле 1942 года бессоновский «Политический центр борьбы с большевизмом» переводят в специальный центр подготовки «СС-Зондерлагерь Бухенвальд», созданный в качестве секретного блока на территории концлагеря Бухенвальд. К лету 1943 года были подготовлены две десантно-штурмовые группы по 50–55 человек каждая, группа радистов 20–25 человек и женская группа численностью 20 человек, набранная из военврачей и медсестер, находившихся в женском лагере военнопленных в Бреслау (ныне Вроцлав).
Политический отдел ПЦБ подготовил множество листовок, воззваний, плакатов и несколько номеров газет с характерными названиями «Уральский рабочий», «Путь сибиряка», а также программные брошюры «Что делать» и «СССР и мировая революция». Все это парашютисты должны были транспортировать с собой в качестве агитационных материалов. Вот что там можно было прочесть о будущем России:
«Тяжелая промышленность, транспорт, почта и телеграф будут находиться у государства. Колхозы ликвидируются, вводится частная собственность на землю и допускается частная инициатива; при этом внешняя торговля тоже должна находиться под контролем государства. Россия должна сохранить полную территориальную, экономическую и политическую независимость. После свержения Советской власти до окончания войны вводится военная диктатура, осуществляемая руководителями Освободительных сил, а затем – всеобщие выборы».
Гитлер в это же время в своих застольных беседах рассуждал о том, что славян необходимо большей частью уничтожить, а оставшихся превратить в стадо тупоголовых рабов, способных лишь к тяжелому физическому труду.
Диверсионно-агитационную деятельность предполагалось развернуть в районе от Северной Двины до Енисея и от Крайнего Севера до Транссибирской магистрали. Район планируемых действий разбивался на три оперативные зоны: Северную (правый берег течения Северной Двины), Центральную (бассейн реки Печоры) и Восточную (от Оби до Енисея). Десантники должны были захватывать объекты ГУЛАГа, освобождать и вооружать заключенных и ссыльнопоселенцев и двигаться с ними на юг. Достаточно подробно был разработан лишь план действий в Северной зоне. Бывший полковник Красной Армии Меандров, «командующий Северной зоной десанта», предлагал одновременно забросить 5–6 отрядов общей численностью до батальона. При этом сектор первоначальных действий Северной зоны он ограничивал «треугольником Сыктывкар (штаб зоны) – Сольвычегодск – юго-восточнее Архангельска».
Достоверно известно о высадке нескольких «бессоновских» групп. Десант из 12 человек под командованием старшего лейтенанта Годова был выброшен 2 июня 1943 года в районе совхоза «Кедровый Шор» тогдашнего Кожвенского района Коми АССР (по другим сведениям, в ночь на 6 июня 1943 года в 30 км от таежной фермы «Развилки»). Парашютисты были одеты в форму НКВД и до зубов вооружены: немецкие и советские автоматы, пистолеты «парабеллум» и «вальтер», револьверы «наган», ящики с ручными гранатами и взрывчаткой. К этому надо также прибавить радиостанцию, большой запас продовольствия и медикаментов. Оружие предназначалось большей частью для «освобожденных» зэков. Однако 9 июня группа была ликвидирована войсками НКВД. Причем обстоятельства этой ликвидации чрезвычайно любопытны.
Группа летела из Риги через Норвегию. Командир, бывший колчаковский офицер Лев Николаев – единственный, кто собирался воевать с «Советами», остальные решили сразу сдаться. Среди 12 человек были русские, коми, белорус, украинец, кубанский казак и татарин. Николаева убили сами десантники. Еще одного «диверсанта» застрелил перепуганный стрелок ВОХРа. После того, как десант добровольно сдался, оперативники НКВД на радостях напились и растащили трофейное имущество, продукты и деньги. Но слегка переборщили. Когда контрразведка решила провести с фашистами радиоигру и заманить в ловушку новые группы, выяснилось, что пропала необходимая для этого карта, которая находилась при диверсантах. Стали искать, но она как сквозь землю провалилась. А вместе с нею – и все остальное. Всего от диверсантов осталось… 3 банки из-под лимонной кислоты и 2 носовых платка.
За это воровство многие поплатились. Учительница из Ухты Валентина Пашина, написавшая книгу о знаменитом десанте, вспоминает:
«Вся Ухта об этом говорила. Шли суды над оперативниками-мародерами, разворовавшими имущество десантников».
Десантирование провалилось во многом из-за проводника группы – Александра Гаевича Доронина, хорошо знакомого с местом высадки и единственного знавшего язык коми. Он, уроженец удорского села Глотово, до войны учительствовал. В феврале 1943 года попал в плен, через три месяца согласился принять участие в десанте, но, как он сам объяснял на допросах, «с целью сохранить жизнь и обезвредить группу». Именно он смог умело провести десантников к чекистам и сдаться. Следует отметить, что никого из десантной группы не посадили и не расстреляли (в отличие от неразумных чекистов). Доронин умер в 1947 году.
А в июне 1944 года в бассейн Печоры были сброшены с самолета еще 7 парашютистов особой группы «Ульм». Они тоже были сразу обнаружены. Пятеро погибли в перестрелке, двое попали в плен.
Эти провалы поставили крест на «фашистской карьере» генерала Бессонова. После краха десантов в части Бессонова были засланы агенты гестапо, его самого обвинили в антигерманском заговоре (сыграли роль и чересчур вольные по смыслу листовки), план гулаговских восстаний назвали «провокаторским», генерала приговорили к смерти и посадили в особый внутренний лагерь концлагеря Заксенхаузен. Бригаду же, предназначенную для выброски в лагеря, передали руководству СС, расформировали и побатальонно использовали в борьбе против партизан. Правда, приговор привести в исполнение не удалось: Бессонова освободили союзники. Однако отсрочка была недолгой. Иван Георгиевич не стал скрываться и прятаться. 15 мая 1945 года он обратился к оккупационным американским властям с просьбой о возвращении в Советский Союз. Американцы долго отговаривали генерала, но он был непреклонен. Хотя и догадывался, что в родной стране участь его будет печальной. Так и случилось: 19 апреля 1950 года Бессонова казнили – за то же самое преступление… Как ни странно, Фемиды обеих противоборствующих сторон оказались в данном случае единодушны.
URL записи
05.07.2008 в 16:47
Про И. Г. Бессонова люди, занимающиеся русским коллаборационизмом в ВМВ, наверняка уже слышали. Но вот попалась мне занятная статья. Занятна она тем, что написана человеком, занимающимся не коллаборационизмом и вообще не Второй Мировой, но советскими лагерями.
Александр Сидоров
Мюнхгаузен «в законе»: история одного предательства
читать дальшеВставай, проклятьем заклейменный!
История генерала Ивана Бессонова, который попытался поднять ГУЛАГ на борьбу против советских войск на стороне фашистской Германии, одновременно и нелепа, и поучительна. Поучительна даже не столько тем, что добавляет еще одну трагически-забавную фигуру в длинный ряд несостоявшихся авантюристов – этакую помесь Мюнхгаузена, Тартарена и Дон-Кихота. Интерес прежде всего вызывает то, почему такие одиозные фигуры некоторыми западными и отечественными историками воспринимаются совершенно серьезно и даже возводятся на пьедестал «борцов за идею».
А причин здесь несколько. Первая: крайне тенденциозный подход к освещению событий Великой Отечественной войны, который мы традиционно назовем «антисоветским». В своей ненависти к сталинскому тоталитаризму некоторые исследователи готовы выдать желаемое за действительное, что нередко ставит их в глупое положение, поскольку для подтверждения своих теорий они хватаются за любую спасительную соломинку. Они не желают критически подходить к оценке тех фактов и сведений, которые кажутся им выгодными, не анализируют их, не подвергают сомнению.
Второе: эти историки просто слабо разбираются в предмете, о котором пишут. В нашем случае это – история сталинского ГУЛАГа, история арестантского сообщества, так сказать, «этнографические особенности» российских мест лишения свободы.
О генерале Бессонове как о русском патриоте, пытавшемся противостоять сталинскому режиму, подробно рассказали историк-эмигрант Николай Рутыч и британский капитан Питер М. Черчилль (в своей книге «Дух в клетке»). Оба встречались с Бессоновым в закрытой тюрьме немецкого концлагеря Заксенхаузен в 1944 году, где сами содержались как узники.
Коротко о взгляде Николая Рутыча на советско-германский конфликт. Вот как Рутыч оценивает причины первых поражений и трагического отступления Красной Армии:
«Главной причиной этой небывалой в истории катастрофы было то, что народ и армия в своей массе ждали освобождения и не верили еще, что Гитлер несет лишь порабощение и уничтожение...» («Между двумя диктатурами»).
Другими словами, согласно утверждениям историка, большая часть советского народа считала Гитлера освободителем и поэтому не желала оказывать ему сопротивления.
Грубейшие военные просчеты и неподготовленность к войне сталинского руководства в результате уходят на второй, а то и на третий план. Несостоятельность этой «гипотезы» настолько очевидна, что спорить с ней несерьезно. Как бы ни относилось население к Сталину, Гитлер прежде всего воспринимался в качестве оккупанта, поработителя, врага. Огромное количество добровольцев в первые же дни хлынуло в военкоматы. Русская Церковь поднимала народ на борьбу против фашизма. Ни советский строй, ни Сталин не играли здесь решающей роли. Сам «отец народов» оценивал обстановку довольно реалистически. В беседе с американским послом в СССР Гарриманом он заметил: «У нас нет никаких иллюзий, будто бы они (русские люди) сражаются за нас. Они сражаются за мать-Россию».
Для обоснования своих взглядов Рутыч ищет в СССР первых военных лет «активную оппозицию». Он задает вопрос: а не было ли уже в начале войны попыток создания независимой силы с целью освобождения России от антинародного режима? И, конечно, отвечает на него положительно. А в качестве примера приводит историю бравого «повстанца» Ивана Бессонова, затеявшего ни много ни мало вооружить гулаговских узников, поставить их под знамена Третьего рейха и ударить в тыл красных войск!
Кто же он, безвестный «герой нашего времени», несостоявшийся предшественник генерала Власова?
Иван Георгиевич Бессонов – личность любопытная. Родился в Перми, в семье рабочего, окончил четырехклассное городское училище, в феврале 1920, добровольцем пошел в Рабочее-крестьянскую Красную Армию. От рядового дослужился до помощника начальника штаба кавалерийского полка. В 1934-м переведен в войска НКВД. Его карьеру Рутыч не зря назвал «бурной и страшной». Занимая командные должности в войсках НКВД, он выполнял довольно ответственные задания: например, будучи командиром 3-го полка НКВД, охранял Жданова на трибуне на Дворцовой площади в Ленинграде, располагая пулеметные расчеты своего подразделения на чердаках Зимнего дворца во время парадов и демонстраций трудящихся.
Но расцвет его карьеры приходится на время «Большого террора» 1937–1938 годов. В это время Бессонов, говоря словами Грибоедова, достигает «степеней известных». Одно время он даже был заместителем Фриновского, когда тот стал помощником Ежова. Позже Бессонов – командующий Забайкальским пограничным округом, далее – заместитель генерала Масленникова (который сменил на посту расстрелянного «врага народа» Фриновского), начальник отдела боевой подготовки пограничных и внутренних войск НКВД.
Как пишет Рутыч, «Бессонов великолепно знал весь аппарат НКВД и, в частности, ГУЛАГ». Что касается первого утверждения, согласиться с ним можно: без хорошего знания аппарата НКВД карьеру сделать сложно. А вот в отношении знания ГУЛАГа историк Рутыч несколько поспешил с выводами. Из начальственного кабинета трудно разглядеть подробности лагерной жизни. Аппаратный чиновник и практические работники на местах – специалисты совершенно разные (разве только человек пришел в управление, как говорится, «из низов», то есть непосредственно работал в местах лишения свободы).
Во время провала финской кампании Бессонов попадает в немилость у Берии. Но ему удается избежать печальной участи своих начальников: он остается жив и даже здоров. Его переводят в армию, где в начале войны, будучи командиром 102-й стрелковой дивизии, Бессонов попадает в плен к немцам под Гомелем. В то время ему было 37 лет…
В общем, если исходить из биографии и послужного списка, менее подходящей фигуры для «идейного борца со сталинизмом» придумать трудно. Человек был воспитан и вскормлен этим самым сталинизмом, был плотью от плоти советской тоталитарной системы, причем одним из руководителей сталинской «опричнины» – НКВД.
Но, в конце концов, и генерал Власов воспылал ненавистью к «режиму» только в немецком плену...
Вначале генерал-лейтенант Бессонов решил скрыть свое прошлое. Однако вскоре, видимо, понял, что погорячился: впереди замаячила перспектива концлагерей, где немецкие «вертухаи» обращались с русскими военнопленными еще страшнее, чем гулаговские «вертухаи» с советскими зэками (поскольку Великий Вождь отказался от услуг Красного Креста и на весь мир объявил, что среди советских солдат пленных не бывает – есть только предатели).
И тогда в голову Ивана Георгиевича приходит блестящая по своей дикой авантюрности мысль. В апреле 1942 года в лагере для высшего командного состава в Хаммельсбурге (Бавария) он организует из таких же «проходимцев по несчастью» организацию с громким названием «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ). А на очередном допросе заявляет немецкому офицеру, что он – не какой-нибудь обыкновенный командир дивизии. Бери выше! Бессонов излагает свой послужной список, убеждает немецкое командование в своих глубоких знаниях и опыте и предлагает гитлеровским генералам план мощного военного удара, в результате которого большевистский монстр наверняка рухнет.
План этот был прост, как все гениальное. Генерал намеревался с помощью гитлеровцев на базе ПЦБ сформировать парашютно-десантное подразделение из нескольких мобильных штурмовых отрядов и забросить эти группы в район сплошного расположения исправительно-трудовых лагерей НКВД от Северной Двины до среднего течения Оби. Финская армия к этому времени уже заняла Петрозаводск, вокруг которого было расположено достаточно аэродромов. Их-то мятежный генерал и облюбовал в качестве опорной базы.
Ну высадится десант – и дальше что? Разумеется, сам по себе воздушный десант погоды, конечно, не делает. Так, разве что мелкие пакости. Но дальше «великий чекистский стратег» намеревался в очередной раз воплотить в жизнь знаменитые строки «Интернационала», то есть поднять и повести за собой «весь мир голодных и рабов» – огромную зэковскую армию.
Десантники мятежного генерала должны были ликвидировать охрану лагерей и поднять заключенных на антисталинское восстание в глубоком советском тылу. Бессонов гарантировал успех акции – как специалист, на практике изучивший ГУЛАГ, отлично знающий дислокацию и систему охраны лагерей.
А заклейменные вставать не собирались…
Рутыч, излагая эти прожекты чекистского генерала, понимает, разумеется, что даже для самого легковерного читателя они чересчур нелепы. Поэтому в подтверждение того, что создание «арестантской освободительной армии» в начале войны было делом совершенно реальным, он откапывает любопытное «свидетельство». Вот что он пишет:
«Ставка Бессонова на заключенных в условиях войны не была фантастической, да и он сам при всем его честолюбии был далеко не фантазер.
Находившийся в годы войны заключенным в Ветлаге Д.М. Панин в своих “Записках Сологдина” пишет:
“Много российских людей жили мечтой о войне, которая даст толчок к освобождению... Первое время заключенные лагерей жили той же мечтой: вступить в еще не родившуюся тогда российскую освободительную армию и вместе с другими русскими людьми вести борьбу за освобождение остальной страны”.
В лагерях были не только миллионы таких мужественных людей, как Панин, – готовых взяться за оружие, но и хорошо подготовленные командиры, как, например, один из его друзей по лагерю бывший офицер Николаевский.
“Если бы при иной, новой тактике войны, – пишет Д.М. Панин далее в своей книге, – за несколько суток в лагерные центры были бы сброшены десанты, Николаевский оказался бы сразу одним из неповторимых полководцев, за ним пошли бы когорты заключенных, и он был бы на своем месте”.
Как свидетельствует не только один Д.М. Панин, в начале 1942 года в одном из лагпунктов на Печоре, куда хотел высадиться со своим десантом Бессонов, заключенным удалось разоружить охрану и поднять восстание, докатившееся до Усть-Усы и подавленное только в силу недостатка боеприпасов.
Все эти свидетельства показывают, что в условиях первого года войны освободительное движение могло быть успешно начато при координации небольших сил вторжения с многомиллионной массой заключенных».
Что тут можно сказать? К сожалению, «свидетельства» Панина заслуживают не больше доверия, чем «исторические исследования» ангажированных ученых, сочинявших многотомные «Истории Великой Отечественной войны», исходя прежде всего из партийно-политических соображений. Дмитрий Панин делает то же самое – только с другой стороны.
Вообще, я предостерег бы добросовестных исследователей от некритического использования «воспоминаний и размышлений» Дмитрия Михайловича Панина. И все же, объективности ради, проанализируем тексты Панина.
Прежде всего заметим, что отчасти мнения Панина совпадают с чекистскими отчетами. В одном из них читаем:
«В течение 1941 – 1944 гг. в лагерях и колониях вскрыто и ликвидировано 603 повстанческих организации и группы, активными участниками которых являлись 4640 человек».
Правда, четыре с половиной тысячи заключенных на несколько миллионов – это не так уж и много. К тому же наверняка органы НКВД «обезвредили» немало «липовых» «фашистов». Хотя факт существования некоторых лагерных подпольных организаций – «Железная гвардия», «Русское общество мщения большевикам», – по мнению кандидата исторических наук В. Земскова, не вызывает сомнений. И все же Земсков отмечает в этой связи:
«В отчетах ГУЛАГа о настроениях заключенных отмечалось, что только незначительная их часть надеется на освобождение с помощью гитлеровцев. У большинства же царили патриотические настроения».
В общем, даже рьяные чекисты, у которых не было особых причин щадить арестантов и которые всегда с удовольствием стряпали дела о «липовых» заговорах, не наскребли в лагерях и пяти тысяч «фашистов».
Теперь о «бывшем офицере Николаевском», который был готов взяться за оружие и сражаться против сталинского режима и которого автор «Записок Сологдина» характеризует как «неповторимого полководца», способного повести за собой когорты заключенных. Честно говоря, о полководческой исключительности Николаевского мы можем судить только по восторженным отзывам самого Панина. Да и само существование этого офицера в реальной действительности – тоже под большим сомнением. Но – поверим Панину.
Только в тех же лагерях отбывали срок сотни тысяч «политиков», в реальности которых, во-первых, не приходится сомневаться, а во-вторых, среди которых были сотни и тысячи действительно опытных командиров, военспецов, солдат, имевших за плечами боевой опыт. И все они рвались на фронт – сражаться против фашистской Германии! Это – факты, как говорится, железные. Тот же Лев Разгон описывает целую галерею таких полководцев, которым не пришлось повоевать, поскольку 58-я «политическая» статья на фронт не допускалась.
Это, например, Николай Васильевич Лисовский, царский офицер, еще до революции окончивший Академию Генерального штаба имени Николая Первого, воевавший в Первую мировую войну в качестве начальника штаба полка, а позже – командира полка. С первых же дней примкнул к революции. В 30-е годы долго работал начальником оперативного отдела Штаба РККА.
Вот что пишет Разгон о том же Лисовском:
«...Лисовский почти всю жизнь занимался нашей западной границей и возможным противником на Западе. Все, что происходило в 39-м и после, он воспринимал как нечто личное, происходящее с ним самим. Был непоколебимо уверен в неизбежности войны с Германией... О теории «малой кровью, на чужой земле» он отзывался изысканным матом старого гвардейца.
Несмотря на всю свою сдержанность и выдержку, он предсказывал колоссальные военные неудачи нашей армии! Когда, через месяц полной изоляции, у нас снова появились радио и газеты, мы могли судить, что все предсказания Лисовского оправдывались со страшной последовательностью. Он довольно точно предсказал направление главных немецких ударов. Весной 1942 года, почти с абсолютной точностью, начертил мне направление будущего удара немецких армий на юг и юго-восток... Было что-то чудовищное в том, что высокопрофессиональный работник, всю жизнь готовившийся к этой войне, сидит на зачуханном лагпункте и нормирует туфту в нарядах. А ведь в Генштабе сидел его бывший ученик и подчиненный Василевский!»
Или Яков Захарович Покус – командир партизанской дивизии, которая в Гражданскую войну в страшных по упорству и кровавых боях брала Волочаевск. Человек редкого хладнокровия, отваги и мужества.
Или Степан Николаевич Богомяков – бывший начальник штаба Особой Дальневосточной армии. Окончив в 1914 году ускоренные офицерские курсы, к 1917 году он уже был подполковником и командовал полком. После 1917-го – в Красной Армии, начдив с двумя орденами Красного Знамени. Войну встретил на Первом лагпункте Устьвымлага – как раз в тех местах, куда собирался десантировать своих бравых парней «гитлеровский чекист» Бессонов.
Заметим, что многие из этих людей ненавидели и презирали большевистский режим! Но они даже помыслить не могли, что в выборе Россия – Германия можно занять сторону «тевтонских псов» – какими бы «благими намерениями» себя ни оправдывать!
А вот воспоминания Олега Васильевича Волкова – узника гулаговских лагерей, ярого антисоветчика. Волков рассказывает о своем брате Вячеславе, отбывшем до войны пятилетний срок «за политику», а с началом фашистской агрессии пошедшем добровольцем на фронт. Обратим внимание, что бывший «политический уголовник» все же смог сражаться в рядах Красной Армии (арестантам-«политикам» это было категорически заказано). Более того, Вячеслав стал офицером, окончив двухмесячные курсы. Правда, сражался он и погиб, возглавляя штрафное подразделение... Вот что пишет по этому поводу Олег Волков:
«...Отказывали в приеме в армию социально чуждым лишь на первых порах. Едва обозначилось, каких гекатомб требует сталинская стратегия, приступили к формированию из этой „контрреволюционной сволочи“ особых батальонов и бросали их, кое-как вооруженных и обученных, на затычку прорывов и дыр фронтов...
Как оборвалась твоя жизнь? Что передумал ты, оказавшись в рядах армии, сражавшейся против вековых врагов России, но и объявивших крестовый поход за освобождение мира от ига марксизма? Почти наверняка угадываю, что ты, как и я, едва нарушили гитлеровские полчища наши границы, стал жить надеждой на то, что победительницей из огненной боевой купели выйдет милая наша, исстрадавшаяся Россия (выделено мною. – А.С.), которая сможет не только поставить на колени извечный тевтонский милитаризм, но и покончить с домашними диктаторами. Пусть пожрет гад гада! Да избавится навеки Родина, а с нею и растоптанная Европа, весь мир, от власти насильников и демагогов... Пусть развеется в прах приманчивый ореол их учений и они сгинут, обескровив друг друга, и очнутся народы, придут в себя после кошмарных лет террора и насилия...» («Погружение во тьму»).
То есть даже ярые антикоммунисты (а именно к ним можно причислить братьев Волковых) ни минуты не колебались в выборе, чью сторону занять в немецко-русском (фашистско-советском) конфликте. Другое дело, что они надеялись в результате добиться уничтожения обоих «гадов». Однако ни в коем случае не пошли бы они на позорный для их чести союз с «извечным тевтонским милитаризмом». На подобное паскудство шли, как мы можем легко убедиться, именно советские генералы, «убежденные коммунисты». Люди, далекие и от своего народа, и от понятий о благородстве.
Наконец, еще один важный вопрос: каких именно зэков собирался поднимать на борьбу Бессонов? В первый год войны в лагерях большей частью остались «политики» и уголовники: остальных власть старалась амнистировать и отправить на фронт. Среди «политиков» немцам по преимуществу, как говорится, было «нечего ловить». Здесь их могло ожидать только отчаянное сопротивление правоверных коммунистов, жесткий отпор профессиональных военных.
«Блатные» же, согласно «воровским понятиям», не брали оружие даже из рук собственной власти, даже для защиты Родины. Тех из них, кто пошел воевать на фронт, в штрафные подразделения, после окончания войны «коллеги» по уголовному промыслу окрестили «суками». По всему ГУЛАГу вспыхнула резня «честных воров» и «сучьей масти».
Но это было потом. Для нас же важно понять одно: ежели блатари не брали оружие из рук «своей» власти, тем менее они были настроены брать его из рук чужой. Кроме того, мы знаем, что уголовники всегда считали себя «социально близкими» Советской власти. Так что заявления Панина и Рутыча о том, будто бы зэки (как и «весь советский народ») жаждали поддержать германский фашизм, фактически ни на чем не основываются. Более того – они полностью опровергаются фактами.
Можно заявить совершенно определенно: никакой социальной базы для поддержки со стороны советских заключенных (как в печорских, так и в остальных лагерях ГУЛАГа) у германского командования не было и быть не могло.
«Ретюнинская война»
Остается еще утверждение Панина о восстании в печорских лагерях. И восстание действительно было. И действительно в 1942 году. И в самом деле массовое, крайне опасное и возглавленное бывшими кадровыми офицерами. Только причина его крылась вовсе не в желании зэков создать какую-то «освободительную армию» и тем более поддержать фашистскую Германию.
Во главе восстания стоял Марк Ретюнин. «Ретюнинский побег» прогремел в свое время по всему ГУЛАГу. Упоминает о нем и Александр Солженицын в своей книге:
«Говорят, что Ретюнин был вольнонаемный, чуть ли не начальник командировки. Он кликнул клич Пятьдесят Восьмой и социально-вредным, собрал пару сотен добровольцев, они разоружили конвой из бытовиков-самоохранников и с лошадьми ушли в лес, партизанить. Их перебили постепенно» («Архипелаг ГУЛАГ»).
Рассказ этот крайне приблизителен. Но «ретюнинское дело» стоит того, чтобы над ним поразмышлять и ответить на некоторые вопросы. Действительно, Марк Ретюнин был вольнонаемным начальником лагерного пункта «Лесорейд» (у поселка Усть-Уса) Воркутинского ИТЛ НКВД. Однако до этого он отбывал срок в тех же лагерях. Осужден был Ретюнин Орловским окружным судом 29 апреля 1929 года по статье 593 УК РСФСР (бандитизм) на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, освобожден 17 марта 1937 года досрочно по зачетам рабочих дней.
Кемский пересыльный пункт
Теперь – о самом восстании. Оно вспыхнуло не на пустом месте. С продвижением фашистских войск на Север России в местах лишения свободы стали активно циркулировать слухи: дескать, гулаговское начальство готовит массовые расстрелы арестантов. «Пускать в распыл» будут прежде всего «политиков» и профессиональных уголовников – как ненужный и опасный в военное время балласт. Слухи не беспочвенные: политика массовых расстрелов была достаточно распространена в ГУЛАГе, особенно в 1937–1938 годах. Так что арестанты имели серьезные основания для беспокойства за свою жизнь. Поэтому, как справедливо замечает полковник С. Кузьмин, профессор Академии МВД РФ, «в связи с этим активизировалась антисоветская агитация, оживилась деятельность отдельных групп осужденных, направленная на подготовку вооруженных восстаний в лагерях».
Одну из таких групп создал на «Лесорейде» «вольняшка» Ретюнин. В группу входило несколько заключенных, осужденных, как и ее руководитель, за бандитизм. Просим читателя обратить особое внимание на последнее обстоятельство; в дальнейшем мы к нему вернемся.
Итак, 24 января 1942 года руководители повстанцев разоружили охрану и освободили всех заключенных. В деле участвовали не только члены подпольной группы; их активно поддержали уголовники и некоторые «политики». Мы специально делаем оговорку «некоторые», поскольку третья часть всех зэков отказалась участвовать в мятеже, и среди них было немало именно «контриков», а также «бытовиков» (как, впрочем, и мелких «уркаганов», имевших маленькие сроки за свои уголовные «шалости»). Кто-то из этих людей остался добровольно на территории лагпункта, другие разбежались. С остальными Ретюнин через несколько часов напал на районный центр! Боевики в зэковских бушлатах захватили банк, телеграфно-телефонный узел, здание районного НКВД и КПЗ. Далее зэковская «армия» попыталась разоружить военизированную охрану Печорского речного пароходства и захватить несколько судов. Однако пароходство, как и следовало ожидать, находилось на военном положении и усиленно охранялось, поэтому попытка повстанцев провалилась. Тогда они решили штурмом взять местный аэродром! Это тоже не удалось. Бои в городе и окрестностях (в ходе которых обе стороны понесли значительные человеческие жертвы) продолжались в течение недели. В конце концов выступление заключенных удалось подавить. Шестеро руководителей восстания (кроме Ретюнина, И. Зверев, М. Дунаев, А. Макеев и другие), не желая сдаваться, покончили с собой во время последней атаки, предпринятой бойцами военизированной охраны. Всего в ходе подавления восстания на лагерном пункте «Лесорейд» Воркутинского ИТЛ было уничтожено свыше 80 человек. Против восставших применялись авиация, моторизованные части войск НКВД и Красной Армии. По донесениям НКВД, остатки бежавших зэков были ликвидированы 3 и 4 марта. Но уцелевшие узники Комилага уверяли, что отдельные группы действовали еще в 1944 году.
У внимательного читателя может возникнуть ряд серьезных вопросов. Например: если причиной ретюнинского восстания были «слухи о возможных расстрелах» заключенных, почему же подобные восстания не вспыхнули в других лагерях? (Конечно, наивно предполагать, что волнений и неповиновений вовсе не было; но нигде они не выплескивались в столь крупную битву).
Кроме того, кажется довольно странным, что мятеж поднимает... начальник лагерного пункта (напомним, что структурно лагерь делился – в порядке убывания значимости – на лаготделение, лагпункт, командировку, подкомандировку). Лагпункт – подразделение довольно крупное, абы кого туда не поставят, тем более из бывших заключенных. И еще один немаловажный штрих: вся операция спланирована и проведена на редкость четко, по-военному, а не по-блатному, «на шарапа». Особенно поражает конечная цель – захват аэродрома... А в довершение – совершенно шокирующая деталь: уголовники-«бандиты» кончают жизнь самоубийством! Чтобы увидеть скрытые пружины ретюнинского восстания, необходимо ответить на все эти вопросы.
Первое: почему вдруг гулаговское начальство вздумало поставить «бандита» на должность начальника лагпункта? Пусть даже и бывшего «бандита». Что представлял из себя этот легендарный Ретюнин?
Обратим внимание на дату осуждения Ретюнина – 1929 год. Именно в это время формировался «кодекс чести» «воров в законе», по которому «бандитская» статья стала считаться для профессиональных уголовников «позорной». «Традиционный» уголовный мир таким манером провозгласил лояльность по отношению к Советской власти, свою непричастность к «преступлениям против порядка управления» (как характеризовался в УК РСФСР бандитизм).
По «бандитским» статьям шли в то время в основном «бывшие» – белогвардейские офицеры и представители некогда имущих классов, продолжавшие мстить большевикам. Осужденный в 1929 году за бандитизм в 90 случаях из 100 принадлежал именно к «бывшим». Тем более если речь шла о статье 593 («пятьдесят девять дробь три», или, как шутили мрачно арестанты, «пятьдесят девять гроб три», поскольку именно по третьей части карали особо строго, вплоть до «высшей меры социальной защиты» – расстрела, поэтому профессиональные «уркаганы» на нее не «раскручивались»). То есть Ретюнин был не узколобым «уркой», а, напротив, образованным человеком, причем имевшим опыт ведения боевых действий.
В свете ретюнинского прошлого становится понятным и его назначение на должность начальника лагерного пункта. Как ни удивительно, но именно для 59-й статьи, в отличие от «политической» 58-й (а также от «профессиональных» уголовных – кража, грабеж и проч.), были доступны административные посты в лагерях. «Бандиты» очень часто были комендантами в лагерях – потому, что считались грамотными людьми, имеющими опыт управления. Неудивительно, что уже «вольного» Ретюнина поставили начальником лагпункта (как «доказавшего свое исправление»).
Но то, что казалось нормальным в мирное время (бывший «буржуй», «обломок царского прошлого», был не опасен в условиях «победившего социализма»), в военное время стало рассматриваться по-иному. Во время войны «бывший» – это потенциальный враг. И если слухи о массовых расстрелах можно было воспринимать как очередную лагерную «парашу», то к слухам о возможных расстрелах бывших белых офицеров и дворянства следовало отнестись куда более серьезно.
Именно с этой точки зрения следует рассматривать отчаянный шаг Ретюнина и группы его товарищей. Не случайно они тоже были осуждены по «бандитской» статье: видимо, члены лагерной подпольной группы принадлежали к одному кругу. Правда, во второй половине 30-х годов по статье 593 стали судить и за лагерный бандитизм; однако подпольная группа Ретюнина скорее всего все-таки принадлежала к «политической» ветви «бандитов» – на это указывает и ее малочисленность. Кроме того, только опытный боевой офицер мог разработать и осуществить военную операцию, которая, кстати, при определенном раскладе сил и везении имела немало шансов на успех.
Трагический финал с самоубийством также наводит на мысль о принадлежности Ретюнина и шестерых его сподвижников к офицерству дореволюционной закалки. Среди «блатных» подобных традиций не культивировалось. Совершенно дико представить, чтобы «босяки», «воры» демонстративно стрелялись в висок! Не из той оперы...
Но есть любопытные детали, которые наводят на мысль, что в восстании принимали участие и военные новой, социалистической «закваски», немало которых было репрессировано в конце 30-х годов. Иначе становится абсолютно бессмысленной акция с попыткой захвата аэродрома. Она имела смысл лишь в том случае, если среди повстанцев были профессиональные авиаторы, способные поднять в небо современные боевые самолеты. В самом деле, наивно было бы рассчитывать на захват местных летчиков и принуждение их к полету – таких «романтических» «допусков» профессионалы при разработке военных операций себе позволить не могут.
«Ретюнинский побег» ясно свидетельствует, что при определенных условиях в лагерях шли на сближение люди с противоположными идеологическими установками, имевшие боевой опыт. С другой стороны, к ним примыкали уголовники, склонные к авантюризму и отчаянным поступкам в силу условий, в которых они воспитывались и жили. Главное – необходима цель, объединившая этих арестантов, разных по складу характера и мировоззрению. Этой целью была свобода...
Бесславный конец
Но вернемся к бравому генералу Бессонову. Ему удалось убедить германское командование в целесообразности своего плана. Проектом Ивана Георгиевича заинтересовалось VI управление РСХА (известное отечественному телезрителю тем, что именно туда был внедрен легендарный Штирлиц). В июле 1942 года бессоновский «Политический центр борьбы с большевизмом» переводят в специальный центр подготовки «СС-Зондерлагерь Бухенвальд», созданный в качестве секретного блока на территории концлагеря Бухенвальд. К лету 1943 года были подготовлены две десантно-штурмовые группы по 50–55 человек каждая, группа радистов 20–25 человек и женская группа численностью 20 человек, набранная из военврачей и медсестер, находившихся в женском лагере военнопленных в Бреслау (ныне Вроцлав).
Политический отдел ПЦБ подготовил множество листовок, воззваний, плакатов и несколько номеров газет с характерными названиями «Уральский рабочий», «Путь сибиряка», а также программные брошюры «Что делать» и «СССР и мировая революция». Все это парашютисты должны были транспортировать с собой в качестве агитационных материалов. Вот что там можно было прочесть о будущем России:
«Тяжелая промышленность, транспорт, почта и телеграф будут находиться у государства. Колхозы ликвидируются, вводится частная собственность на землю и допускается частная инициатива; при этом внешняя торговля тоже должна находиться под контролем государства. Россия должна сохранить полную территориальную, экономическую и политическую независимость. После свержения Советской власти до окончания войны вводится военная диктатура, осуществляемая руководителями Освободительных сил, а затем – всеобщие выборы».
Гитлер в это же время в своих застольных беседах рассуждал о том, что славян необходимо большей частью уничтожить, а оставшихся превратить в стадо тупоголовых рабов, способных лишь к тяжелому физическому труду.
Диверсионно-агитационную деятельность предполагалось развернуть в районе от Северной Двины до Енисея и от Крайнего Севера до Транссибирской магистрали. Район планируемых действий разбивался на три оперативные зоны: Северную (правый берег течения Северной Двины), Центральную (бассейн реки Печоры) и Восточную (от Оби до Енисея). Десантники должны были захватывать объекты ГУЛАГа, освобождать и вооружать заключенных и ссыльнопоселенцев и двигаться с ними на юг. Достаточно подробно был разработан лишь план действий в Северной зоне. Бывший полковник Красной Армии Меандров, «командующий Северной зоной десанта», предлагал одновременно забросить 5–6 отрядов общей численностью до батальона. При этом сектор первоначальных действий Северной зоны он ограничивал «треугольником Сыктывкар (штаб зоны) – Сольвычегодск – юго-восточнее Архангельска».
Достоверно известно о высадке нескольких «бессоновских» групп. Десант из 12 человек под командованием старшего лейтенанта Годова был выброшен 2 июня 1943 года в районе совхоза «Кедровый Шор» тогдашнего Кожвенского района Коми АССР (по другим сведениям, в ночь на 6 июня 1943 года в 30 км от таежной фермы «Развилки»). Парашютисты были одеты в форму НКВД и до зубов вооружены: немецкие и советские автоматы, пистолеты «парабеллум» и «вальтер», револьверы «наган», ящики с ручными гранатами и взрывчаткой. К этому надо также прибавить радиостанцию, большой запас продовольствия и медикаментов. Оружие предназначалось большей частью для «освобожденных» зэков. Однако 9 июня группа была ликвидирована войсками НКВД. Причем обстоятельства этой ликвидации чрезвычайно любопытны.
Группа летела из Риги через Норвегию. Командир, бывший колчаковский офицер Лев Николаев – единственный, кто собирался воевать с «Советами», остальные решили сразу сдаться. Среди 12 человек были русские, коми, белорус, украинец, кубанский казак и татарин. Николаева убили сами десантники. Еще одного «диверсанта» застрелил перепуганный стрелок ВОХРа. После того, как десант добровольно сдался, оперативники НКВД на радостях напились и растащили трофейное имущество, продукты и деньги. Но слегка переборщили. Когда контрразведка решила провести с фашистами радиоигру и заманить в ловушку новые группы, выяснилось, что пропала необходимая для этого карта, которая находилась при диверсантах. Стали искать, но она как сквозь землю провалилась. А вместе с нею – и все остальное. Всего от диверсантов осталось… 3 банки из-под лимонной кислоты и 2 носовых платка.
За это воровство многие поплатились. Учительница из Ухты Валентина Пашина, написавшая книгу о знаменитом десанте, вспоминает:
«Вся Ухта об этом говорила. Шли суды над оперативниками-мародерами, разворовавшими имущество десантников».
Десантирование провалилось во многом из-за проводника группы – Александра Гаевича Доронина, хорошо знакомого с местом высадки и единственного знавшего язык коми. Он, уроженец удорского села Глотово, до войны учительствовал. В феврале 1943 года попал в плен, через три месяца согласился принять участие в десанте, но, как он сам объяснял на допросах, «с целью сохранить жизнь и обезвредить группу». Именно он смог умело провести десантников к чекистам и сдаться. Следует отметить, что никого из десантной группы не посадили и не расстреляли (в отличие от неразумных чекистов). Доронин умер в 1947 году.
А в июне 1944 года в бассейн Печоры были сброшены с самолета еще 7 парашютистов особой группы «Ульм». Они тоже были сразу обнаружены. Пятеро погибли в перестрелке, двое попали в плен.
Эти провалы поставили крест на «фашистской карьере» генерала Бессонова. После краха десантов в части Бессонова были засланы агенты гестапо, его самого обвинили в антигерманском заговоре (сыграли роль и чересчур вольные по смыслу листовки), план гулаговских восстаний назвали «провокаторским», генерала приговорили к смерти и посадили в особый внутренний лагерь концлагеря Заксенхаузен. Бригаду же, предназначенную для выброски в лагеря, передали руководству СС, расформировали и побатальонно использовали в борьбе против партизан. Правда, приговор привести в исполнение не удалось: Бессонова освободили союзники. Однако отсрочка была недолгой. Иван Георгиевич не стал скрываться и прятаться. 15 мая 1945 года он обратился к оккупационным американским властям с просьбой о возвращении в Советский Союз. Американцы долго отговаривали генерала, но он был непреклонен. Хотя и догадывался, что в родной стране участь его будет печальной. Так и случилось: 19 апреля 1950 года Бессонова казнили – за то же самое преступление… Как ни странно, Фемиды обеих противоборствующих сторон оказались в данном случае единодушны.
Комментарии
Вставить цитату
Dear Diary, I`m ...
Авторизация
Главное меню