О Солженицине

[BabyDi]

http://alexandrov-g.livejournal.com/

... Два последних дня я, отходя ко сну, листал то одну, то другую книжку, повествующую о славном пути нашего героя. Драться с бумажным тигром я не собираюсь, точно так же как в мои намерения не входит и стремление доказывать или, наоборот, опровергать "гениальность" художественных произведений Солженицына. Ценность его рукописных "узлов" имеет своим источником веру, одну только веру и ничего, кроме веры, а с верой не спорят. Но зато можно, воспользовавшись случаем, лишний раз посмотреть, Как Делаются Дела, в данном случае - понаблюдать за "Solzhenitsyn Project" в его развитии.

Начнём с того, что Солженицын это писатель одной книги. "Солженицын" не как человек, а как "проект" появился на свет ради одной книги и книга эта была Солженицыным написана. Называется книга "Архипелаг ГУЛАГ". Книга была не только написана (в самом этом факте ничего особенного нет, кто только книг не пишет), но ещё и издана (а вот это уже удаётся далеко не всем), а ещё она, кроме того, что была издана, стала всемирно известной (таких книг очень мало, а писателей, их написавших, ещё меньше). Известной книга стала вовсе не из-за своих литературных достоинств, а стала она известной благодаря идеологической компоненте содержания, выдержанного в форме псевдодокументалистики. Для своего времени книга явилась каким-то невиданным до того оружием в информационных войнах, ведущихся государствами, она стала идеологической "нейтронной бомбой", взрывом своим убивавшей русских, оставляя всяких прочих шведов не просто живыми, но даже и живее прежнего. Книга рассказывала об аде кромешном, причём аде не просто с русской спецификой, но аде только и исключительно русском. "Архипелаг ГУЛАГ" это ад по-русски.

Прелюдия или, если угодно, увертюра к "Солженицыну" такова - есть некая страна (в данном случае СССР) и есть там некий литератор, имеющий опыт лагерной отсидки. В политическом руководстве страны начинается борьба за власть и одна из группировок побеждает другую благодаря выброшенному лозунгу, который можно свести к одному слову - "Оттепель!" При оттепели сходит снег и точно так же логика оттепели политической заставила сойти снег прошлого, которое было объявлено "проклятым". Замечу, что прошлое не "было" проклятым (прошлое это всего лишь прошлое, хорошим или плохим его делает наше восприятие, то, какими глазами мы на него смотрим, объективно прошлое, я имею в виду прошлое государства, его "историю", моральным оценкам не подлежит), а оно было таковым "объявлено". Объявление требовалось подкрепить делом и пропагандистская машина государства СССР заработала на полных оборотах. Пропаганда это не только газеты-радио-телевидение, но ещё и кино, но ещё и театр, но ещё и литература. И вот тут как нельзя более кстати оказался наш некий, тогда совершенно безвестный литератор с небольшой, объёмом чуть более ста страниц, повестью о лагерном житье-бытье. Повесть называлась "Один день Ивана Денисовича". Повесть получила известность. Популярность ей придавала скандальность, скандальность же объяснялась просто - государственная пропаганда сменила "парадигму", то, что ещё вчера объявлялось белым, сегодня выходило чёрным. Солженицын "попал в струю", государство использовало его в своих целях. Родное государство. То самое, которое он очень не любил.

Повесть "Один день И.Д." была опубликована в 1962 году, то-есть на излёте "оттепели", когда государство уже начало понимать, что оно в "проведении реформ" зашло чуть дальше, чем надо бы, и что талая вода начала подтапливать фундамент всего государственного строения. "Волюнтаристы" были отодвинуты от управления государством и новое, "консервативное" руководство сменило курс. СССР лёг на другой галс. Это происходит повсеместно, в жизни государств смена политики - это некая заурядность. Смена курса потребовала и соответствующих перемен в пропаганде и пропаганда тоже сменила "язык". Прошлое перестало быть "проклятым прошлым", к нему стали относиться не только терпимее, но и гораздо взвешеннее и с гораздо большим пониманием. В СССР возабладал центризм, олицетворявшийся спокойным, рассудительным Брежневым, самим своим видом демонстрировавшим, что больше никаких шараханий не будет. Крайностям как в политической, так и в хозяйственной жизни пришёл конец. Начался "золотой период" русской истории, продлившийся, к сожалению, недолго, период этот был заклеймён во время "Оттепели-2", предшествовавшей поражению России в Холодной Войне, как "Застой".

С уходом "волюнтаристов" отпала нужда и в "лагерной тематике". Солженицын сделал своё дело, Солженицын может уходить. Однако он оказался человеком честолюбивым и уходить не захотел. Он начал скандалить, писать "письма" и "обращения", не больше и не меньше как требуя продолжения политики "разоблачения проклятого прошлого". Требования эти объяснялись прозаически, дело в том, что у Солженицына кроме опубликованной повести имелись и написанные им (как тогда выражались "в стол") романы, ставшие позже известными под названиями "В круге первом", "Раковый корпус" и "Архипелаг ГУЛАГ". Сама тематика этих произведений предполагала продолжение разоблачений "ужасов сталинизма", при любой же другой государственной политике книги Солженицына оказывались невостребованными. Это привело к тому, что перед Солженицыным встала ясная перспектива - написанное им не имеет шансов быть в России опубликованным. Осознание этого факта привело к тому, что все три романа оказались на "Западе".

В русскоязычной биографии Александра Исаакиевича Солженицына написано, что он был категорически против переправки своих книг на Запад и что они там оказались против его воли. Сами собою, ну а как же, книги ведь гениальные! Вода дырочку всегда найдёт, а гений всегда пробьёт себе дорогу. Это - неправда. И в случае с гением неправда, а уж в случае с гением Солженицыным это не просто не прямая правда, а кривая кривда.

Посмотрим, что вода искала и что она нашла.

После "переворота", то-есть смещения Хрущёва, Солженицын попросил Вадима Андреева (сына Леонида Андреева, имевшего двойное гражданство и даже одно время работавшего в составе советской делегации при ООН) вывезти из СССР первую версию "В круге первом". Тот благополучно вывез плёнки с переснятым текстом, что Солженицыным было воспринято "с чувством глубокого удовлетворения" ("Solzhenitsyn received the news of their safe arrival witn deep satisfaction"). В начале 1967 года он вошёл в контакт с дочерью Вадима Андреева, Ольгой Андреевой-Карлайсл, американской журналисткой, собиравшей в Москве материал для своей антологии советской поэзии (между прочим, она была внучкой Леонида Андреева со стороны папы и Виктора Чернова со стороны мамы). С Карлайсл его свёл Корней Чуковский и Солженицын сам предложил ей, чтобы она вывезла более полный и переработанный текст романа "В круге первом" с целью публикации книги в Америке. В апреле 1967 года возвращавшаяся домой Карлайсл вывезла микрофильм с рукописью.

Годом позже, в мае 1968-го, Солженицын с женой сами перепечетали, а потом сами же сделали фотокопии "Архипелага ГУЛАГ" и с помощью всё того же Вадима Андреева переправили их на Запад. Если учесть, что к тому времени там уже находился и "Раковый корпус", то теперь всё имевшееся к тому моменту "литературное наследие" Солженицына находилось в надёжных руках. А, главное, там оказалась будущая "бомба", на Запад попал magnum opus Солженицына - "Архипелаг ГУЛАГ". Почему он не был опубликован сразу? На то имелась немаловажная причина - Солженицын не был никому известен. Он был всего лишь одним из "диссиды", а их непроизносимые имена в голове западного человека безнадёжно путались. Прежде чем бомбу взорвать, следовало изготовить к ней запал. Нужно было создать image, "образ", нужен был не неизвестный никому литератор, нужен был "Солженицын".

Вот как он создавался.

Летом 1967 года Солженицын связался с Ольгой Карлайсл и попросил ускорить публикацию романа. Карлайсл тут же прилетела в СССР и привезла с собою уже сделанный английский перевод с тем, чтобы ознакомить с ним Солженицына. Она также сообщила ему, что кроме неё в "деле" участвует, как редактор и литературный агент, её муж, Генри Карлайсл, ещё один друг-юрист вёл переговоры с издательством Harper & Row, а задачей четвёртого участника - Харрисона Солсбери, было "гарантировать издателям качество книги". Может возникнуть вопрос - каким образом Солсбери мог что-либо кому бы то ни было "гарантировать"? Ответить на это легче лёгкого - Харрисон Солсбери был очень известным журналистом, лауреатом Пулитцеровской премии, проведшим годы Второй Мировой Войны корреспондентом в Москве и в Америке он считался Soviet-affair specialist'ом. Но главным было не это, главным было то, что специалист Солсбери работал в New York Times.

Известнейшая американская газета Нью-Йорк Таймс с 1942 года ведёт так называемый Bestseller List, то-есть вот уже скоро как семьдесят лет она выставляет рейтинг выходящим в Америке книгам. Слово bestseller означает вообще-то то, что лучше всего продаётся, но чем именно руководствуется редакция Нью-Йорк Таймс, помещая в список название той или иной книги, сказать трудно по той причине, что критерии отбора являются trade mark газеты и самым пошлым образом засекречены. По понятным причинам попасть в Bestseller List является мечтой (чаще всего несбыточной) любого американского (и не только) автора. Тем, что она привлекла к "делу" Солсбери, Ольга Карлайсл оказала Солженицыну колоссальную услугу, о чём он, не имея представления об американских реалиях, в тот момент даже не подозревал.

В 1968 году книга "В круге первом" увидела свет. В Америке. В выпуске Нью-Йорк Таймс от 13 октября 1968 года был опубликован очередной список бестселлеров и там, на девятом месте, красовалось название - "The First Circle by Alexander Solzhenitsyn". Работавший в редакции Нью-Йорк Таймс "специалист по Советам" Солсбери свой хлеб ел недаром. В десятку бестселлеров книжка входила на протяжении 11 недель. Два с половиной месяца. Много это или мало? Всё познаётся в сравнении и сравнить нам ничего не стоит, да и с чем сравнивать тоже найдётся. Ниже - более или менее известные русскоязычному читателю книги, находившиеся в списке в те полтора-два года, на протяжении которых "нашему рыжему делали биографию".

Вот, скажем, "Богач, бедняк" Ирвина Шоу пребывал в списке 33 недели. "Пары" Апдайка - 36 недель. "Аэропорт" Хэйли - 40 недель. "Дневники Ната Тёрнера" Стайрона - 44 недели. Шпионский "Топаз" Леона Ури - 52 недели. "Женщина французского лейтенанта" Фаулза - 53 недели. "Экзорсист" Блэтти - 55 недель. Мелодрама "Love Story" - 62 недели. Ну, а абсолютным лидером тех лет был "Крёстный отец" Марио Пьюзо - он входил в десятку на протяжении 67 недель. То-есть год, а потом, по истечении года, ещё одиннадцать, а потом ещё одну недельку.

Как бы то ни было, но одиннадцать недель, пусть и без года, тоже, вроде бы, неплохо. В конце концов, речь идёт о новичке. Однако о литературных достоинствах романа нам говорит то, что никто из вышеперечисленных авторов (а среди них были очень известные, такие как Апдайк, Шоу или Стайрон) даже и близко не имел той рекламы, которую получил "Солженицын". Тут очень интересно время, подгаданное к выходу "В круге первом", временная последовательность тогдашних событий. Это же 1968, помните? А что у нас тогда было "событием года"? Правильно. Событием года была "Пражская весна". Раздавленная русскими танками. "Вторжение" войск Варшавского договора произошло в ночь с 20 на 21 августа 1968 года. После этого мир, стараниями пропагандистов, несколько месяцев не говорил ни о чём другом. Только о чехах, бедненьких и несчастненьких, и о страшных русских, несущих в разные стороны не факел свободы, но рабство. Началось всё в августе 68-го, а через месяц, в выпуске журнала от 27 сентября, "Тайм" помещает на обложку Солженицына. Вот эта обложка:


Симпатичнейший Александр.., Александр.., Александр кто? Ну, пусть будет хоть и Исаевичем, мне не жалко.

А под обложкой - статья. Про Солженицына, понятное дело. Один нашёлся в России не раб, да и тот - Солженицын. В статье Солженицын выводится прямиком из Льва Толстого. И, как будто этого недостаточно, парой абзацев ниже Александр Исаевич рекомендуется как величайший из живущих русских писателей. Тем, кто ещё не понял, о чём идёт речь, я вынужден напомнить, что к тому моменту, когда выходил данный номер "Тайма", новая, с пылу с жару инкарнация Льва Николаевича Толстого была известна миру только повестью "Один день Ивана Денисовича" и несколькими рассказами. Больше никто и ничего из солженицынских сочинений не читал. Но зато в статье сообщалось, что с творчеством "величайшего русского писателя" скоро сможет ознакомиться любой желающий, так как прямо в эти горячие денёчки издательство Харпер энд Роу печатает тираж "must to read романа" под названием "В круге первом", а там рассказывается о "концентрических кругах ада, расходящихся от Сталина", каковый Сталин "ещё никогда не был изображён столь пугающе реальным."

Ну, а дальше - ноябрь, список бестселлеров в Нью-Йорк Таймс и те самые одиннадцать недель. Очень короткие, вообще-то, одиннадцать недель. Ведь американцу, взявшему со стойки роман "Крёстный отец" и перевернувшему книжку задней обложкой вверх, чтобы узнать что-нибудь об авторе, имя Mario Puzo говорило только то, что человек, написавший книжку - макаронник, больше оно ему ни о чём не говорило. А вот про Солженицына ему долдонили с экрана телевизора, он слышал это имя по радио, он читал о Солженицыне в газетах, и, стоило ему подойти в магазине к кассе, чтобы расплатиться за упаковку пива, так и там ему от Солженицына никуда было не деться, смотрел на него Александр "Исаевич" с обложки Тайма, выплывал из темноты, зазывал. "Почитай-почитай-почитай. Почитай-почитай-почитай."

"Ой, боюсь, боюсь..!"

Понятно, что после такой артподготовки оба романа Солженицына были переведены кроме английского ещё на несколько языков. В том числе на шведский. Ну, а пока шведы корпели над переводом, почтенной публике не позволяли забыть, что существует на свете такой писатель, что жив курилка Солженицын и подробно освещали его склоки с советскими собратьями по перу и воспоследовавшее исключение из Союза Писателей.

В 1970 году, когда свистопляска достигла апогея, Солженицыну присуждается Нобелевская Премия по литературе. За что? А вот за это: "For the ethical force with which he has pursued the indispensable traditions of Russian literature." ("За нравственную силу, с которой он следовал неизменным традициям русской литературы.")

Ну, вообще-то не существует Нобелевской Премии по нравственной силе, существует Нобелевская Премия по литературе, ну, да Бог с ними, со шведами, пусть будет, как будет - премия за "нравственную силу... тра-та-та-та... русской литературы." Проблема в данном случае в другом - в момент присуждения литературной премии не за литературное произведение, а за некое следование традициям русской литературы, была произведена подмена. Подлог. Лоху была подсунута кукла. А он этого даже не заметил. Причём лох был вовсе не русским, тогда, в 1970 году колпачили не русских. Пока ещё не русских. Колпачили западное "общественное мнение". Ну, сами посудите, ведь утверждается, что Солженицын - великий русский писатель. Он пишет по-русски. Он пишет по-русски для русской аудитории. Адресат его творчества не некое собирательное "человечество", а - русские. Русский народ. А этот самый русский народ о творчестве писателя, обладающего "нравственной силой", не имеет ни малейшего представления. Народ восемь лет назад прочёл его повесть (одну!) и уже успел её благополучно забыть. Между 1962 и 1970 - Гагарин и ПОЛЁТ НА ЛУНУ! "Шестидневная" и Вьетнамская войны. Битлз и Лед Зеппелин. Хиппи. Убийство Кеннеди, в конце концов.

За эти восемь лет произошла КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. Мир стал другим, мир изменился неузнаваемо. И в этом изменившемся мире русскому народу о Солженицыне известно только то, что есть на свете такой скандалист, больше ничего русским о нём не известно. Русский народ его - НЕ ЧИТАЛ. У русского народа о нём мнения - НЕТ.

Это с одной стороны. А с другой стороны западному читателю преподносится русское художественное произведение В ПЕРЕВОДЕ. То-есть - в пересказе. И предлагается верить, что пересказ этот является пересказом гениального произведения. А если пересказ кому-то не нравится, то это издержки перевода. Пересказчик плохой. А сам писатель - хороший. То-есть изначально "Солженицын" как проект был построен на вере и ни на чём другом. На вере в чужие слова и в чужое мнение.

Немного о переводе. Адекватно перевести книжку очень трудно. Даже какой-нибудь детектив. Настоящее же литературное произведение перевести попросту невозможно. Ну как вы переведёте "Мёртвые души"? Как? Представьте себе, что это такое - Гоголь на арабском языке. Да и на английском примерно то же самое. Я как-то приводил пример того, как переводят на русский Шекспира. Слёзы, да и только. От Шекспира ничего не остаётся, зато появляется очень много от переводчика. И появляется не только в смысле искажения мысли. Отнюдь. Перевод открывает широчайшие возможности по искажению далеко не только мыслей. Хотите иллюстрацию? Пожалуйста - все знают, что такое Википедия. Не знаю, как вы, а я считаю, что Википедия (подчеркну, что англоязычная, именно англоязычная) - великолепная штука. Ни одна энциклопедия с ней не сравнится. Ну и вот, лезем мы в Википедию и ищем, что там пишется про Великого Писателя Земли Русской Солженицына А.И. Написано очень много, очень содержательно, очень интересно, множество фактов, библиография, перекрёстные ссылки, если собрать всё в кучу, то выйдет толстая книжка. Вроде бы не подкопаться. А уж англоязычный человек даже и сомневаться ни в чём не будет. Но вот русскоязычный сомневаться начнёт в тот момент, когда дойдёт вот до этого местечка - "Solzhenitsyn follows the typical course of a zek (political prisoner)". "Солженицын прошёл обычный путь "зэка" (политического заключённого)". Вот и вся цена вере в перевод. Всего два слова между скобочками и все "зэки", которые бессчётное количество раз упоминаются в книгах Солженицына, превращаются в "политических заключённых". Зарубил старушку? Спьяну пешехода сбил? Групповуха? Все "политики", все по 58-й. Тьмы и тьмы щаранских.

И вот здесь, на этом самом собирательном "щаранском" и построен очень некрасивый воздушный замок под названием "Архипелаг ГУЛАГ". Именно для того, чтобы этот замок "соткался из воздуха" и был создан "Нобелевский Лауреат Солженицын". Первый том "Архипелага" вышел в самом конце 1973 года. Это не была обычная книжка, это был "плод труда и размышлений всей жизни" не безвестного "белого эмигранта" или завсегдатая психушки, а Нобелевского Лауреата и Величайшего Из Живущих Русских Писателей. "Архипелаг ГУЛАГ" был написан "новым Львом Толстым". Замечу, что сам граф Толстой Нобелевской Премии удостоен не был. Подумаешь, какую-то "Войну и мир" написал. И жалкую "Анну Каренину".

Затея с "Архипелагом" - очень нехорошая затея. Построена она всё на том же обмане, на подменке. Жизнь гигантского государства (ГИГАНТСКОГО ГОСУДАРСТВА!) во всей её невообразимой сложности подменяется жизнью обитателей пенитенциарной системы. Усилиями автора вся Россия превращается в "мёртвый дом". Лагерь загораживает собою реальность. Причём даётся понять, что все обитатели этого "мёртвого дома" - невинные жертвы. А главный преступник - Молох государства. Причём не государства как идеи, не государства как некоего феномена, а государства в высшей степени конкретного. Русского государства. Неудивительно, что, ознакомившись с попавшей на Запад рукописью, там сочли "проект Солженицын" перспективным. Там, небось, даже и посокрушались - "да как же мы до этого сами раньше не додумались?" Но с другой стороны "сами" - это сами, а эти самые "сами" находились по другую сторону госграницы, а Солженицын был там - внутри. И, говоря вроде бы от своего имени, он опять подменял собою весь народ. Он присваивал себе это право - вещать от имени всех. Задолго до Сахарова или Лихачёва он вошёл в роль Совести Русского Народа.

Совесть эта, однако, была нечиста. Дело в том, что жизнью в ГУЛАГЕ была жизнь заключённых страны, где происходила гражданская война. Реальная история ГУЛАГА неразрывно связана с началом, ведением и окончанием не менее реальной, чем сам ГУЛАГ, гражданской войны в России. Причём окончена она была тем самым государством, которое Солженицын винит во всех грехах, однако в некоторых головах "гражданка" окончена так и не была, даже и посегодня, и роль продолжившего "разжигать" Солженицына и в этом смысле тоже весьма неприглядна. И неприглядна она тем более, что подобный "Архипелаг" может быть написан про любое государство, где прошла гражданская война. Попробуйте представить себе жизнь заключённых во время и после окончания гражданской войны в Испании. Или в Китае. Или в Мексике. В любой стране, где появляется не один, не два, не несколько тысяч, а МАССА политических противников. Корень ведь в этом. Представьте себе, что вы на страницах литературного произведения дали слово обитателям лагерей после окончания гражданской войны в Америке. Представьте себе, что, какими словами и в каких выражениях они рассказывают друг другу о себе, о своих семьях, о судах, о конвое, о надзирателях, представьте себе их развлечения, их быт. Представьте себе, что политическая борьба в стране не окончилась вместе с гражданской войной и победители отправляют политических противников не в отставку, а туда, за колючку, к "рабовладельцам". А ведь в реальной России не успела окончиться гражданская война, не успели доразобраться "со своими", как началась война мировая и в страну вторглась целая коалиция вражеских государств. И одно наложилось на другое. А другое - на третье. На пятое и на десятое.

Представьте себе МАСШТАБ того, что происходило в России на протяжении первой половины ХХ века. Попытайтесь, напрягитесь. Ведь подобного не было больше нигде. Такого даже врагу не пожелаешь. Представишь его баб, его детишек и - рукой махнёшь. Жалко станет. А в России всё это - произошло. И не только это, а ещё и такое, чего мы с вами даже и вообразить не сможем. А потом на фоне этого вселенского круговорота, в человеческий разум не вмещающегося, появился Солженицын с его "шарашкой" и телефоном. Появилось - искушение. Небольшое, вообще-то, искушение, маленькое. И многие да, многие не выдержали. Слава Богу, что Солженицын не написал, что они в шарашке мобильник изобретали, а то бы все в искус впали, все, поголовно.

Ну, да это в сослагательном наклонении. А в жизни нашей скорбной пройдёт много лет и Солженицын вернётся в Россию. Вернётся он в страну, побеждённую в войне, в страну разорённую, в страну, охваченную безумием, расчленённую. Он вернётся в страну, которую помогал победить. Вернётся он в славе, в багрянце, на колеснице, запряжённой львами. Вернётся как "пророк". Телёнок вырос.

Сломал ли он дуб, с которым бодался? Осилил ли?
Поживём - увидим.

@темы: история, интересно, ликбез, не моё, есть мнение